(Не) верные (СИ)

Один на поршике гоняет, у второго не дача, а вилла, а я тут мало того, что без квартиры, так еще с халупой для рыбалок. Хотя финансы позволяют много чего.
Мысленно делаю себе отметку, что это все надо исправлять. Да и вообще, Вика не просто с народа деваха, она привыкла к другому уровню и отношению, девочка упакованная от слова «очень», но не избалована. Финансовый вопрос может ту еще стену возвести между людьми, уж я-то в курсе, плавал.
Вручаю своей зазнобе новое средство связи, доверенных лиц оставляю с ней на даче. Эти парни мои бывшие студенты, сейчас работают в частной структуре, занимающейся охранным сервисом.
Доверие к ним имеется, у них ко мне — почти слепая любовь, потому что в люди в свое время вывел, так что помочь мне в охране моей, летающей на метле, согласились сразу же. Не бесплатно, разумеется, любой труд должен оплачиваться.
Вострова та еще ведьма, носом крутит недовольно, но молчит, язык прикусила и держит свой яд в себе, не пререкается, потому что видала, что бывает со мной при ее неповиновении.
—Парням не улыбаться, в оголенном виде не ходить, никуда не намыливаться, никому не звонить, кроме меня, но если будешь звонить—мозги не трахать. Приду домой — уж лучше меня трахай, — раздаю ЦУ с умным видом, но шепотом на ухо, цепляя мочку. Вика выпрямляется, а на последних словах смеется, прыснув очень резко, отчего парни на нас оборачиваются.
Я никогда не страдал ревностью, она мне была попросту не нужна, как-то все мимо проходил, но с Викой все иначе, с ней и правду перед глазами кровавые шоры опускаются. Конструктив вдруг становится не конструктивом, потому что по затылку прилетает поток чего-то адово тяжелого. Оглушает и заставляет зубы сжимать, лишь бы не начать все крушить.
Вика обхватывает меня за шею и изящными движениями прижимается всем телом стоя на носочках. Мелкая, зараза, без своих ходуль.
—А в чем мне ходить, спецназ? Вещей нет, машину мою хоть верни, там сменка с зала есть, —склоняет голову и улыбается так, что у меня в штанах тесно становится. Ну что за блядский…рабочий день и встреча с прокурором?
—Верну, — бурчу недовольно, пальцами скользя по пояснице.
Сейчас у меня вариантов родилось куча, как именно можно было провести время с ней, а не вот это вот все. Но дела не ждут…
Вика первая тянется ко мне и целует, я инициативу перенимаю. Мозг опять в кашу. Здравый смысл врубил, Архангельский, вечером будешь забываться, а сейчас дела.
Тут же отрываюсь, напоследок рукой провожу по зардевшемуся личику. Вчера уснули с ней быстро, сегодня у меня планы другие. Тоже может хочу звезды видеть каждый день, а не как придется и где придется.
Выезжаю по делам опять с учетом всех возможных непредвиденных ситуаций на машине, отжатой у парня с моей команды. Это сложная тема, потому что я уверен, что меня могут пасти. Теперь и выгляжу я солиднее, только останавливают по дороге чаще, а как стекло опускаю, то сразу вся спесь спадает.
—Алексей Алексеевич, виноват, не признал, — у лейтенанта лицо вытягивается, страх в глазах рождается.
—Что ж вы такие ссыкливые, а? Если виноват, то давай по порядку разложи. Я спешу, но это совсем не повод отпускать меня только по причине того, что я Архангельский.
Тот кивает, взгляд в землю опускает. Яснооо. Причесать хотели, да?
—Алексей Алексеевич, машина просто приметная и штрафов на ней висит много. Мы уже…знаем водителя в лицо.
Да уж. В этом я не сомневаюсь. Мекс не умеет ездить спокойно, столько раз уже вставлял ему за это люлей, но нет же. Некоторые вещи неискоренимы! Мажор есть и мажор, наглый мальчишка, но не сказать, что не изменился на службе. Мозгов прибавилось, разумеется.
—Превышение или пьянка?
—Превышение, Алексей Алексеевич.
—Понятно. Хватит меня по отчеству величать, сразу дедом себя ощущаю.
«Расходимся, ребята», еду дальше спокойно, на часы посматриваю. Блядство, все равно не приеду пораньше. Тут хоть бы не опоздать. Пришел вовремя у нас, считай, что опоздал. А пораньше явился — пришел как надо. Вовремя. Ничем это не исправить, один раз вымуштровали — на всю жизнь запомнил.
 
Мимо проносятся многоэтажки, а в голове компот.
Из проверенных источников поступает информация, что меня чуть ли не снести с должности желают. Полностью уничтожить за то, что я уже успел провернуть и чем заинтересовался. Хм. Смело, Решетников, или тут уже совсем другие люди макнулись? Почему мне кажется, что все не так, как смотрится? Отбелить товарища хочу?
Или у меня еще теплится вера в лучшее? Я давно уже не вижу людей в лучшем свете. Как-то не до этого. В худшем — пожалуйста, в лучшем — нихера.
Но до последнего верить не хочу, что бывший друг может быть способен на такое ради брака по принуждению и собственных хотелок, однако факты вещь такая упрямая.
С этими мыслями и прикатываю к прокуратуре совсем как прокурор, на порше. На парковке яблоку упасть негде, ниже майбаха хер кого нарисуешь. Да уж. Наш суд самый гуманный суд в мире и такой же неподкупный, как гаишник на трассе на утро девятого марта.
Прямо у входа замечаю…Решетникова. Он видит меня, что-то щелкает у обоих, траектория движения меняется.
Утро перестает быть томным.
Бывший друг движется на меня резкими движениями, лишенными всякого терпения. Я прекрасно понимаю, что будет дальше, вот почему ключи от машины летят в карман штанов карго. Он приближается, но не замахивается, как я ждал, я вытягивает с кобуры пистолет и тут же наводит на меня.
Оп. Теперь мы играем по-взрослому. Ухмыляюсь, но подозрительно посматриваю на то, как именно он пытается меня принудить к конструктивной беседе. Возле прокуратуры куча людей, здесь камеры и снует охрана. Драться, доставать оружие — это себя не уважать, словно билет в один конец достаешь.
Адреналин впрыскивается в кровь, я от этого напрягаюсь, готовый чуть ли не к прыжку. Глаза в глаза смотрим, не дышим, считываем друг друга. Народ вокруг собирается, взглядами обвешивает нас. Не каждый день представитель закона наводит оружие на своего коллегу.
Ты так сильно встрял, бывший друг? Вика тебе стала важнее всего на свете? Понимаю, сам себя ловлю на этой больной мыслишке, еще и восторг отлавливаю, но стараюсь не утонуть в ощущении зависимости от нее.
Решетников выглядит плохо, откровенно херово, я бы сказал. Но вместо того, чтобы начать разговор, он молчит и требований не выдвигает. В переговорах с террористами главное не думать, что ты главнее них. И не думать, что ты ниже их по рангу, потому что оба варианта одинаково плохие.
Лучший переговорщик у нас все-таки Фрост, но я тоже не пальцем деланный. Медленно поднимаю руки вверх, показывая, что я безоружен. Так и есть же, табельное на даче в сейфе. И кстати, забрать надо.
— Ты хочешь поговорить, Серый? — обращаюсь к нему спокойно, голос при этом не делаю дружеский. Он спокойный. Боковым зрением ловлю всеобщее оживление. На улицу высыпаются люди, в частности, с оружием.
Отлично. Свидетелей станет еще больше, а скандал максимально разрастется.
—Где она, мать твою?! — срывается на крик, начинает дрожать. Я вижу, как дуло пистолета смещается ниже. В худшем случае он прострелит мне живот, ведь Решетников по стрельбе всегда имел высший был. А с нашего расстояния не попадет только слепой.
Страха нет, есть тупой азарт, который врубается у меня в моменты, когда моей жизни что-то угрожает. Странная реакция, но другой нет. Я вдруг вообще уже не боюсь совсем ничего и мечтаю просто избавиться от угрозы.
—Она в безопасности, ты можешь не переживать, — последнее сказанное — моя ошибка. Не приказывать никому что делать, а что не делать. Проеб сразу ловлю красноречивым ответом бывшего друга.
Пришибает битой по лицу.
—Не говори мне, что я могу, а что не могу. Верни ее немедленно! — рука дрожит, он щелкает предохранителем, и я выравниваюсь по струнке. Капля пота скатывается по шее вниз.—Это моя женщина, моя! Она моя жена! И я защищу ее от всех.
Если бы я не знал Серого, то мог бы подумать, что он после жесткого ПТСР. Киваю, соглашаясь со всем. Он должен понимать, что я готов на все, любые условия, без «компромиссов» и «если».