(Не) верные (СИ)

—Слушай, он же все равно добьется своего, так может я выйду и поговорю с ним? — нехотя уже понимаю тщетность бытия, когда Маринка хватает меня за руку и потряхивает хорошенько.
—Это вторжение в личную жизнь! Он не имеет право врываться, если его не пускают, все! Кто он такой, бл*ть? Совсем отбитый какой-то, — распаляется подруга, вскидывая руки вверх.
Но я молча подхватываю смарт подруги и принимаю вызов в тот момент, когда он обрывается. Черт!
По вене пускается странный холодок, а затем слышатся шаги врассыпную…звук доносится из подъезда, и мы медленно выходим в коридор.
Мое сердцебиение срывается куда-то в бесконечность в своих попытках выкарабкаться из пропасти.
Зрение фокусируется на одной точке, а дыхание замирает.
Не понимаю, что именно сейчас происходит там, но отчетливо понимаю, что творится внутри меня. Мне кажется, по правде говоря, я уже изначально знала, чем закончится протест.
Слышится стук. Нет. Это не стук, это грюк.
—Открывайте, у нас есть ордер.
Строгий голос набатом стучит по ушам, в висках поселяется тяжесть. Вязкий страх по коже гуляет.
Боже…
Что? А если это не Леша?
—Разбежалась, волосы назад, — в моем стиле отвечает подруга, а следом дверь слетает с петель, и в квартиру влетает отряд в балаклавах.
—Всем оставаться на местах, работает спецназ. Виктория Вострова, вы задержаны, — меня притягивает массивной фигурой к стене, отчего весь воздух из лёгких выбивается.
Взгляд поднимается к глазам, и я готова убивать.
Марина на фоне кричит что-то парням, пытается их бить, но это все равно что скалу пытаться сдвинуть.
Я всматриваюсь в глаза, скрытые за балаклавой, и взрываюсь сверхновой, не в состоянии обуздать собственный гнев. Он клокочет.
Это становится последней каплей. Я уже не выгружаю.
—Отвали от меня, придурок конченный! Ты что себе позволяешь, дебила кусок?! Что? Ты вседержителем себя возомнил? — мой крик заставляет всех присутствующих замереть.
Смею предположить, что они в шоке.
Руки, удерживающие меня на месте, сильнее давят на кожу, причиняя лёгкую боль. Слышится тяжёлый вздох, сопение.
Сложно не оценить фибры бешеной злости, исходящие от спецназа. Он в ярости, а я ликую. В нашем цирке все по-прежнему и ничего, собственно, меняться не собирается.
Те же качели и карусели, от катания на которых мутит.
А ещё становится так тихо, что эту тишину поглощает звук моего безумного сердцебиения.
Я выхватываю ошалевшие взгляды присутствующих, которые "палят" на меня не моргая. Столько пар мужских глаз точечно сканируют, внимательно изучая.
Не то ситуацию в целом, но то реакции на эту ситуацию.
—Без шуток, блин. Это же входная дверь…— Маринка тем временем хрипит, но вопрос с дверью — меньшее из зол.
На что ещё этот ненормальный способен? Что дальше? Придушит меня ненароком за то, что он же и бляд*о гребенное?
—Вещи собрала и на выход.
Прямо как в СИЗО звучит. Интересно, он мог бы там работать? С его навыками коммуникации — смело.
Вскинув голову резким движением вверх, цежу не своим голосом:
—Пошел ты нахер.
Сейчас мне смелости не занимать, да и отчаянности, по сути, тоже. Я вся соткана из нервов и подрагивающей кожи.
Спецназ не спешит стягивать с себя балаклаву, но мне это не мешает увидеть яркий спектр эмоций, что непременно душит.
—Понял. Принял.
Под мой праведный гнев и не менее громкий писк Архангельский подхватывает меня на руки и перекидывает через плечо.
Больно упираюсь животом в него и постанываю.
Теперь я вижу мир иначе, а давление в голове усиливается.
Агония обжигает горло, становится нечем дышать.
—Эй, ты чё творишь! Вика!! — слышится гневное от подруги, она устремляется в мою сторону, но кто-то перехватывает ее, отчего складывается ощущение, что мы теперь в полной заднице.
Я теперь в полной заднице.
—Отпусти меня, придурок! Конченный псих!! Нет у тебя никакого ордера, ты превышаешь свои полномочия!! Я буду жаловаться!!! Тебя снимут!
—Дверь на место поставить, решить вопрос с новой. Небезопасно жить в квартире с такой картонкой, — игнорируя мой выпад, спецназ спокойно раздает ЦУ, подхватывает мои вещи, что лежат в коридоре и выходит так, будто бы на самом деле мешок с картошкой выносит.
 
Но правда в том, что вне зависимости от моих слов, в данный момент ситуация не изменится. С глубокой дырой в груди я болтаюсь на плече Лёши, запрещая себе плакать.
—Я тебе даже номер генерала дам. Жалуйся. А хотя нет, давай сразу президенту.
Мы спускаемся вниз, где проходим мимо паренька, который пропустил меня совсем недавно. Он воровато поглядывает, но попыток помочь не предпринимает.
Разумеется.
У нас же «ордер».
—С тобой просто не будет никогда, да? Я сказал тебе, чтобы по всем вопросам ты…
Но меня этот приказной тон бесит, вот почему я со всему размаху луплю по красиво очерченной заднице и выплевываю:
—Вали к другим тёлкам, спецназ. Раз тебе уж так сложно со мной!
Леша тормозит, почти бережно ставит меня на ноги, и стянув с лица черную ткань, в бешеном тоне грубо вещает:
—Единственные другие телки — это твои другие личности, бл*ть. Ты мне уже мозг сожрала весь!
Гнев клокочет в крови, поджигая вены синим пламенем. Ах, личности у меня другие, да?
—А ты у нас идеальный кусок дерьма, который от беременной жены загулял, да? Мне еще что-то заливал? Ты у нас без множественных личностей, гений? — меня эмоционально размазывает. Губы трясутся, но я заставлю себя остановиться и не плакать. Нет. Нет. Он не дождется.
Спецназ ухмыляется, цокая, и это становится последней каплей в, мать вашу, нашем «разговоре».
Замахиваюсь и луплю смачную пощечину самодовольному индюку с таким жаром и прытью, что у меня начинает ныть рука. Губу прикусываю до металлического привкуса. Меня даже в сторону ведет от яркой вспышки боли, агонией разливающейся по телу.
Черт. Голова Архангельского с места не сдвигается, только ноздри шире раздуваются, да взгляд звереет.
—Тебе, бл*ть, адово повезло, что я на тебе залип с такой силой, что трахнуть у стенки мне тебя хочется больше, чем размазать по ней за всю ту херню, что ты творишь, — хрипит мне в губы, а затем хватает за волосы и, оттянув их назад, приподнимает лицо. Впивается в таком грубом поцелуе, что у меня сразу начинают саднить губы.
В протест луплю его по груди и царапаюсь кошкой, но ему все нипочем. Ему все равно, ведь это скала, литые мышцы, ударив которые, лишь мне будет мучительно больно. Подонок! Не отвечу тебе, ясно! Не отвечу! Рот пытаюсь закрыть, но тело предательски тает, и даже мой жёсткий протест не дает стоп мурашкам, что вырастают на коже.
Кусаю его губы, но в ответ захлебываюсь очередной волной огненной грубости, обрушивающейся на тело. Язык просовывает мне в рот, отрезая поступление кислорода. Пальцы грубо впиваются в бедра и приподнимают меня, несмотря на то что я все еще сопротивляюсь. Даже в воздухе, даже так, даже их последних сил.
Мне удается вырваться.
До боли машу головой в разные стороны, не давая ему ни единой возможности вновь меня поцеловать. Я лучше сожру коровью лепешку на завтрак.
Боковым зрением замечаю, что по губе Леши скатывается алая кровь, прекрасно. Так тебе и надо! Следом он снова впивается в губы, на этот раз нежнее. От чего коленки дрожат и все тело превращается в вату.
Я не хочу тебе отвечать, не хочу!
Спецназ толкает меня к стенке и собой прижимает, раскатывая по холодному кафелю. Отрывается от губ рывком первым, я тут же луплю ему еще одну пощечину, но в итоге теперь мои руки бережно укладываются за спину и удерживаются двумя пальцами, которые по силе превосходят две мои ладони.
—Ты себе даже представить не можешь, какой я сейчас злой. И лучше бы тебе больше никогда не доводить меня до такого, потому что это, бл*ть, конечная остановка. С моей работой от такой как ты надо сматывать удочки и смываться куда подальше, но вместо этого я на тебе залип так, что дышать не могу. А ты мои яйца в мясорубке прокручиваешь. Нахера, Вика? Я тебе сказал все как есть, моя почти что бывшая жена беременна не от меня, и это она же мне сказала. Все что вылилось на тебя — гнев обиженной женщины. А ты повела себя как ребенок, — он утыкается своим носом в мой, теперь мне становится больно.