(Не) верные (СИ)

ГЛАВА 21
ВИКА
Я понимаю, что опять дергаю тигра за усы. Хотя нет, я не просто дергаю за усы, я вцепилась в них и катаюсь как на канатах. Ноздри спецназа раздуваются сильнее, глаза наливаются кровью. По спине плавно скользит холод, несмотря на то, что между нами все сто градусов. Закипаем.
—Он тебя касался? Он посмел тебя тронуть, против твоей воли, — звучит не вопрос, не утверждение. Широкая ладонь мужчины обхватывает мою шею со спины у затылка. Пальцы больно впиваются в кожу, но достаточно для того, чтобы я смогла дышать без затруднения.
Моя голова слегка отводится назад и приподнимается. Теперь я почти касаюсь губ Леши. Сведенных вместе и напряженных губ, которые умеют дарить ласку и грубость, нежность и безумство.
Своеобразный микс, от которого голова перестает работать.
—Отвечай, отвечай, немедленно, — он потряхивает меня разок-другой, вынуждая уже сейчас испытывать странное томление в теле. Вторая рука скользит вниз и пробирается под ткань мужской футболки, одно наличие которой на моем теле рождает миллиард мурашек просто от осознания того, что ранее она была на моем спецназе.
Наверное, вот такая одержимость мне была нужна. Взаимная одержимость. Мои губы растягиваются в ленивой улыбке, когда его шершавые пальцы скользят по влажной коже. Острота момента поражает, сбивает с ног.
—А что ты бы сделал, если бы это было правдой? — прикрываю глаза, а мой спецназ ударяется своим лбом о мой и выдыхает ответ в моих дрожащие от предвкушения губы:
—Я буду долго и методично избивать его вне зависимости от твоего ответа.
В глазах Леши горит праведный гнев, он настолько яркий, что эти блики ослепляют. Перешагиваю через свою стервозность и откровенно пьяное мышление и возвращаюсь к привычной ипостаси. Той, которая была в вечер нашего знакомства.
—Только ты. Я бы не смогла...
—Разумеется, бл*ть, ты специально проверяешь меня на стрессоустойчивость. С тобой я вообще не уверен, что способен на нее, — хрипит в ответ и подхватывает меня на руки, следом сажает голой задницей на прохладную мраморную кухонную поверхность. Жар и холод ударяет по нервным окончаниям так, что от неожиданности я ежусь.
Мурашки скользят по всему телу. Леша сдирает с меня футболку и впивается губами в болезненном поцелуе мне в шею, одновременно с этим раздвигая ноги пошире и придвигая меня ближе к краю.
Грудь ноет, а внизу живота творится что-то невозможное, выкручивающее меня по спирали. Звуки сбившегося дыхания и хриплых стонов — это единственное, что сейчас можно осознать через ватную пелену в ушах от подскочившего давления.
Складывается стойкое ощущение, что моя кровь вот-вот закипит с каждой новой лаской Леши. Грубой лаской, запретно-порочной, такой, о которой мечтают все девушки, но получают немногие. Перехватив мои губы, он наконец-то врывается в мой рот языком, на секунду оставляя тело.
Слышится лязг ремня, звук расстегиваемой ширинки. Секунда, и Леша резко придвигает меня на себя и в один толчок врывается, растягивая максимально. Это до боли приятно. Я охаю ему в рот, когда Леша выходит и резко входит, в этот раз глубже. Теперь становится понятно, чем именно мы занимаемся.
По-звериному и грубо.
Широкие сильные ладони упираются в бедра и удерживают меня на месте. Ногами полностью обхватывают узкую талию мужчины, и я вижу буквально из первого ряда, как это все смотрится. Темная кожа на контрасте с бледной. Жесткий черный волос на девственно чистой коже.
Спецназ пускается к груди и обхватывает зубами сосок, продолжая насаживать на себя.
Я же окончательно теряю связь с реальность от прошивающих насквозь ощущений. Голова кружится, и я только и могу, что хвататься за плечи мужчины, сводящего с ума.
Заставляющего думать, что все может быть иначе, что он мог бы помочь. Что он впишется и решит все.
Что заступится. Что он будет вести себя как мужик, как офицер, как защитник.
С ним я бы смогла быть как за каменной стеной и в полной безопасности. Но почему же мы не встретились раньше?
 
Почему я никогда не видела тебя, мой спецназ?
Это все настолько прекрасно, что я кусаю губу и запрещаю себе плакать, просто чтобы момент не испортить, ведь в затаенных уголках сознания остается мысль, что вариантов у меня нет.
Кончаем мы одновременно и снова без защиты. И снова так, как могут только люди в браке.
Леша мог бы выйти. Он мог бы? Не так?
Но вместо этого лишь сильнее обхватывает меня, пригвождая к месту.
Ягодицы горят, а душа ноет. Я утыкаюсь влажным носом в его шею и позволяю себе сделать то, что, возможно, при других обстоятельствах уж точно не совершила никогда. Слизываю соленый пот и целую за ухом.
Архангельский замирает от моей странной ласки и снова берет меня на руки, все еще находясь во мне. Начинает бить мелкая дрожь.
—Я все решу. Это не обсуждается. Ты остаешься здесь до выяснения всех вопросов. Об этой даче Серый не знает, он против отдыха на природе, так что его сюда затащить не выходило. Здесь ты в полной безопасности. Я прошу тебя не делать глупости. И прошу тебя больше не плакать. Поверь мне, я не прошу никого ни о чем, так что делай скидку и исполняй.
Мне так хочется верить, и вместо тем — так боюсь поверить. Боюсь, что это может стать фатальным. Но весь вид мужчины настолько решительный, что не поверить ему сейчас — совершить преступление.
—Зачем тебе это?
—Я свихнулся на тебе. Иначе уже не смогу. Приворожила, ведьма? — улыбается он зло, а затем целует во вспотевший лоб.
Любая другая на моем месте точно размышляла бы о гигиене, но не я. Мне с ним ничего не стыдно, не страшно и не противно.
—С некоторых пор эта фраза наводит на меня только печальные мысли, спецназ, — без тени улыбки отвечаю ему, укладывая ладонь прямо в область сердца.
Оно стучит размеренно и громко. Как будто никакой физической нагрузки только что у нас не было. Интересно.
—Ну значит будем считать так: я решил, что ты моя, — произносит он, всматриваясь в меня потемневшим взглядом.
Внутри что-то лопается, и теперь я один большой розовый зефир. Грудная клетка впервые наливается чем-то теплым, приятным. Не представляю, что со мной будет, если эти ощущения просто уйдут.
—Я боюсь, что может не получится.
—Херня, у меня все всегда получается. Иначе не устроен.
Уверенность спецназа завораживает, дает надежду, за которую я цепляюсь так сильно, что сводит пальцы в болезненном спазме.
Решаюсь рассказать ему обо всем. И о подозрениях относительно того, что брата могли подставить, и о друзьях отца. И о его самом главном ученике. Все-все как на духу. Мы давно уже сидим во дворе и жарим шашлык, который я жду почти как в детстве ждут Деда Мороза под Новый год.
Все-таки видеть, как мужчина готовит, — это своеобразное наслаждение и совершенно точно моя слабость. Особенно, если он готовит что-то на костре.
И особенно, если это так вкусно, что я могу сожрать собственные пальцы и забываю о наличии приборов на столе. Они точно для слабаков.
Наверное, я вмиг протрезвела за пару часов. И мне впервые хорошо...
Сложно сказать, в какой момент я окончательно понимаю, что теперь будет так, как говорит Леша. Наверное, именно проснувшись утром на его широкой горячей груди. Вмиг мурашки по телу проносятся, а в груди что-то с силой нагревает мое подтаявшее сердце.
Он такой большой и сильный, что я будто бы совсем безоружна и точно повержена от напора и мужественности, что с такой силой исходят от него. Иначе никак…
Своими повадками и манерой общения он начинает напоминать мне отца, да и вообще даже в мелочах он очень на него похож. Я думаю, что они явно были знакомы, но спросить не решусь, наверное. Мне все еще сложно обсуждать настолько болезненные вещи.
Если принять во внимание тот факт, что я совершенно точно не пережила смерть отца, как это сделала мама. Несмотря на сильные чувства к отцу, она переключилась на нас, в то время как мы с братом не смогли переключиться на нее, ведь мать замкнулась. Она стала какой-то очень дорогой куклой, что стоит в магазине на верхней полке.