Вариант Юг (СИ)
- Готово, - прерывая размышления Котова, сказала Наталья, которая сняла с печки кружки с кипятком.
- Жизнь наша корабляцкая, куда только судьбина не забрасывает, и какую только дрянь не приходится есть, - беря свой кусочек хлеба и кружку, усмехнулся Котов.
- А никто тебе не виноват, - подначила его подруга. - Месячный паек за две недели стрескал, а теперь плачешься.
- Да ладно тебе...
Наталья по-доброму улыбнулась, и промолчала. Парень и девушка быстро перекусили, покинули квартиру, и направились в канцелярию Чрезвычайной Комиссии, которая с недавних пор находилась от них всего в ста пятидесяти метрах влево по улице. Город снова накрыла метель, тропинки вдоль стен домов заметало практически сразу, но люди упрямо пробивали их вновь и вновь, так как необходимо идти на работу. Жизнь продолжалась. И обсыпанные белыми наносами человеческие силуэты в надвинутых на глаза шапках и с поднятыми воротниками, будто призраки скользили в снежной пелене вдоль серых домов, битых витрин, разобранных на дрова дощатых заборов, и занесенных сугробами узких проулков.
Василий и Наталья вошли в канцелярию ВЧК. Как обычно, показали охране пропуска, и на входе поздоровались с молодыми чекистами из провинции, с которыми пересекались на митингах или в Бутырской тюрьме. После чего направились к Ксенофонтову, который все время их пребывания в Петрограде продолжал оставаться куратором севастопольцев.
Иван Ксенофонтович встретил молодежь в своем кабинете, увидел смеющиеся и счастливые лица парня и девушки, и тоже улыбнулся. Однако он быстро собрался, и перешел к делу:
- Итак, молодые люди. Более держать вас в Петрограде мы не можем, так что собирайтесь. Сегодня вы отбываете на юг как настоящие чекисты, которые облечены доверием партии большевиков.
- Наконец-то, - вырвалось у Котова.
- Вот твой мандат и предписание, - Ксенофонтов протянул Василию пару листов бумаги, а затем повернулся к Каманиной и отдал два таких же ей, - это твои документы.
- А разве у нас не одно предписание на двоих? - удивился матрос.
- Нет. Пока вы будете работать в разных местах. Товарищ Каманина отправляется в станицу Каменскую на Дону, а ты Котов на Украину, в город Екатеринослав.
Матрос хотел вскипеть гневными словами. Однако он посмотрел на Ксенофонтова и решил с ним не спорить - это было опасно, и вместо протестов или возмущенных криков, Василий четко ответил:
- Все понял.
Чекист заметил сдержанность Котова, удовлетворенно качнул головой, и добавил:
- Поездка в Екатеринослав временная, а не назначение на постоянной основе, так что скоро встретитесь.
- Каковы наши задачи? - спросила Наталья.
- Выполнять приказы революционных командиров. Вылавливать контрреволюционеров, карать изменников и предателей, и наводить порядок в частях и соединениях в вашей зоне ответственности. При этом не забывайте, что вы чекисты, хоть и молодые, но спрос с вас, как с опытных большевиков, так что не оплошайте. Все просто и сложно одновременно. Но сейчас всем тяжело, так что удачи вам товарищи и революционной сознательности. Надеюсь, что мы с вами еще увидимся.
Ксенофонтов пожал свежеиспеченным чекистам руки, и они покинули канцелярию ВЧК, а спустя четыре часа, собрав свои нехитрые пожитки в квартире на Гороховой, они отправились на вокзал, и сели в эшелон, который вез на юг революционных солдат. До Харькова они могли добраться вместе, а дальше пути моряка и его подруги расходились. Ему предстояло своими глазами посмотреть на то, что происходит в Екатеринославе, откуда идет противоречивая информация, и составить о сложившемся положении дел докладную записку на имя товарища Дзержинского. А Наталья откомандировывалась обратно в 1-й Черноморский революционный отряд, который после разгрома татарских самостийников в Крыму, пополнившись севастопольскими матросами, снова собирался выступить против Каледина и Корнилова.
Новочеркасск. Январь 1918 года.
После того как мы с Мишкой записались в отряд к Чернецову, в гостеприимный дом Зуева решили больше не возвращаться. Благо, лошади наши были у здания Офицерского Собрания, оружие при нас, а вещей много не надо. Поэтому мы попрощались с Яковом, который уезжал домой, передали приветы родным и вместе с партизанами отправились в казарму Новочеркасского юнкерского училища, где временно они были расквартированы.
В тот памятный вечер девятого января, из восьми сотен присутствующих на сборе офицеров в отряд храброго и лихого есаула записалось полторы сотни. Сказать нечего, на порыве люди подписи ставили и, забегая вперед, скажу, что на следующий вечер, перед отбытием к месту ведения боевых действий, в расположение подразделения явилось только тридцать бойцов. Остальные растворились среди гражданского населения. Такие вот дела. Такой вот патриотизм. Такая вот офицерская честь. Парадокс, однако. В двух городах, Ростове и Новочеркасске, находится от восьми до двенадцати тысяч офицеров, а воюют сплошь и рядом мальчишки, вроде моего младшего брата Мишки. Да, что он. Позже случалось, что и двенадцатилетних ребятишек в строю некоторых партизанских отрядов наблюдал. Кто бы раньше что-то подобное рассказал, не поверил бы, а теперь время такое, что и небывалое бывает.
Поздним морозным вечером, обиходив своих лошадей и поставив их в конюшню, мы с младшим братом находились в общежитии отряда. Длинный и полутемный коридор с обшарпанными стенами и облупившейся шпаклевкой. С одной стороны ряды коек, а с другой свободное пространство. Взрослых людей почти нет, вокруг только молодняк. Везде раскиданы книги, винтовки, подсумки, одежда и сапоги, а проход загромождают ящики с патронами.
Шум и гам. Кто-то постоянно передвигается и о чем-то разговаривает. Смеются молодые голоса, а под керосиновыми лампами в углу несколько человек производят чистку винтовок.
«Вот это я вступил в партизаны, - мелькнула у меня тогда мысль. - И как все эти дети будут воевать? Помоги нам Боже!».
Впрочем, как показала жизнь и дальнейшие события, этим мальчишкам не хватало военной выучки и опыта, а в остальном они показали себя очень хорошо. В бою молодые партизаны не трусили, в трудную минуту не унывали и всегда были готовы идти за своим командиром в любое огневое пекло. А больше всего меня удивляло, что вся партизанская молодежь, юнкера, семинаристы, гимназисты и кадеты, как правило, толком и не понимали, ради чего рискует жизнями и за что воюют. Они плевать хотели политику, но чувствовали, что так правильно, что именно так должны поступить. Мальчишки делили мир просто и ясно. Это белое, и оно хорошее. А это красное, и оно плохое. Они видели слабость старших товарищей, братьев и отцов, которые не могли встать против той чумы, что волнами накатывала на нас. И они вставали вместо них, шли в первые ряды и умирали на вражеских штыках. Однако умирали эти мальчишки не зря, так как именно их жизни выкупили драгоценное для Белой Гвардии и казачества время. Другое дело, как этим временем воспользуются генералы, и будут ли их поступки соответствовать делам юных партизан. Вот в чем вопрос. Но это все будет потом. А пока подъесаул Черноморец и его чрезмерно горячий брат прибыли к месту дислокации партизанского отряда.
Дневальный по казарме, щуплого телосложения гимназист в куцей потрепанной форме, оставшейся от прежней жизни, указал нам две кровати в центре помещения и выдал по паре чистого постельного белья. Мы с Мишкой занимаем места. После чего он отправляется бродить по казарме и знакомиться с будущими сослуживцами, а я, закинув руки за голову, решил поспать. Было, задремал, да куда там, ведь не выспишься, когда вокруг столько молодежи.
Прислушался, рядом идет разговор и, конечно же, речь об очередном славном деле Чернецовского отряда. Один из бывалых партизан, старший офицер сотни поручик Василий Курочкин, круглолицый и невысокий, со склонностью к полноте, рассказывал о декабрьском налете на узловую станцию Дебальцево. А собравшиеся вокруг него подростки, человек семь-восемь, раскрыв рты, внимательнейшим образом его слушали.