Вариант Юг (СИ)
Страх, липкий и мерзкий, постыдное чувство, поселился в душах коренных севастопольцев, чиновников и офицеров. Никто из них не знал, будет ли жив завтра, и не попадет ли под горячую руку пьяной матросской братии как сочувствующий контрреволюции. Поэтому некоторые бежали в Симферополь или спрятались в укромных местах, а многие искали защиты у новой власти и та, наконец-то, решила немного прижать мокроусовцев и присоединившихся к ним уркаганов.
В город выдвинулись верные большевикам вооруженные отряды, которые взяли под охрану несколько центральных улиц на Южной стороне. Красногвардейцы стали останавливать группы пьяных матросов и, без хамства, приглашать вожаков вольных ватаг в Морское Собрание на встречу с Николаем Пожаровым.
Волна насилия на время стихла. Лидеры матросов, два десятка хорошо вооруженных головорезов, собрались в большом зале Морского Собрания. Некоторые закурили, другие выпили водки, а пара человек нюхнула кокаин. Настроение у всех было приподнятое, бунтари получили, что хотели, прижали проклятых «драконов» и царских холуев. Поэтому они были готовы к продолжению своего «святого революционного долга», как каждый его понимал. Однако большевики собирались прекратить террор.
В центр зала вышел Пожаров, который оглядел моряков и сказал, как выстрелил, резко и хлестко:
- Хватит братва!
- Чего хватит? - спросил его Зборовский.
- Гулять, - усмехнулся Пожаров. - Золотопогонников почикали достаточно. Теперь пора за иных врагов браться.
- Ты про Дон и Каледина? - выдохнув папиросный дымок, поинтересовался развалившийся в порезанном ножами кресле Ловчин.
- Не только. Есть враг и поближе. В Симферополе создан «Штаб крымских войск», где командуют контрреволюционеры, царский полковник Макухин и глава крымских меньшевиков Борисов. Подчиняются они татарскому националисту Джафару Сайдаметову. День ото дня их силы увеличиваются, и уже сейчас у этих самостийников Крымская кавалерийская бригада в полторы тысячи сабель с артиллерией, боевики исламистской организации «Тан, а это тысяча штыков, и 1-й Мусульманский Крымский стрелковый полк «Уриет», еще тысяча бойцов. К ним как мухи на дерьмо слетаются офицерики и вскоре они ударят по Севастополю. Допустить этого нельзя. Необходимо действовать. Поэтому спрашиваю вас - вы за революцию или за грабеж и анархию?
- Даешь анархию! - выкрикнул кто-то из моряков.
Однако этот клич был единичным. Все остальные вожаки матросов Пожарова поддержали. А тот, видя такое дело, взял с них слово успокоиться и на время прекратить расстрелы офицеров, без которых практически невозможно вывести в море боевые корабли. На этом террор в Севастополе прекратился. По крайней мере, на время.
Довольные собой и отягощенные чужим добром матросы расходились по «коробочкам», отдыхать перед боями с татарскими националистами. А молодой матрос и большевик Николай Пожаров, волею партийного руководства, ставший главным человеком в Севастополе, смотрел в окно. Он провожал матросов взглядом, и думал о том, что все прошло именно так, как и было задумано. Большевики взяли власть в городе, а меньшевики и эсеры ее утеряли, и теперь бегут кто куда.
Кубань. Декабрь 1917 года.
Выпал первый снег и морозы пока не сильные. Скоро наступит новый 1918-й год, и что он нам принесет, никто не знает. Хотелось надеяться на лучшее, но скорее всего смута продолжит расползаться по территории бывшей Российской империи. А любая смута это всегда кровь, смерть и голод, болезни и хаос. Так что ничего хорошего нас не ожидает.
А что касательно нашей родной Кубани, то здесь пока все шло своим чередом. Большая часть строевых частей Кубанского Казачьего Войска вернулась домой. И только Отдельный Кавказский корпус генерала Баратова, который находился в далекой Персии, брошенный и позабытый, все еще продолжал вести военные действия против турок и пробивался на родину. В остальном же казаки добрались до Кубани вполне благополучно и тихо разошлись по своим хатам.
Все узловые станции на Кубани заняты отрядами красногвардейцев, которые в открытую готовились к захвату власти на местах и никого не боялись. В Екатеринодаре созвана Кубанская Рада, и сформировалось наше самостийное правительство с курсом на отделение от России. Однако сейчас такое время, что у кого сила, тот и прав. А у Кубанской Рады, несмотря на поддержку казачества, своих вооруженных формирований практически нет. Есть генералы, знамена и регалии, штабы прославленных полков, дивизий и корпусов. Однако нет воинов, готовых положить за Раду свои жизни. Следовательно, ее власть пока иллюзорна. На данный момент с самостийниками только 1-й Черноморский полк и примерно тысяча добровольцев из офицеров. И против всей той огромной массы солдатских отрядов, которые попали на Кубань еще при Временном правительстве, а теперь примкнули к большевикам, это немного.
Единственная наша надежда на Дон, где атаман Каледин толкует казакам про опасность большевизма, а генерал Алексеев начинает собирать Добровольческую армию. Хотя, конечно, положение у донских казаков, как и у нас, не завидное. Уже сейчас они вынуждены воевать на два фронта, где есть враг внешний и враг внутренний. С одной стороны отряды большевиков давят, а с другой иногородние, которых на Дону больше чем у нас, да казаки из голытьбы готовы в спину ударить. Кто опасней, не ясно. По этой причине вместо того, чтобы свою жизнь обустраивать, экономику крепить и армию собирать, донцы вынуждены тратить свою немалую энергию и силы на борьбу между собой...
Утро 29-го декабря началось для меня с того, что вместе с братом Мишкой я отправился на охоту. Выехали налегке, по полям зайцев погонять. У брата дробовик, а я на всякий случай взял винтовку. Времечко нынче лихое, мало ли что и кто в степи повстречается. Да и волки в наших краях не редкость.
Мы направились в сторону хутора Еремизино-Борисовского, где возле речушки Кривуша всегда хорошая охота. А поскольку торопиться нужды не было, ехали не спеша. Больше за жизнь беседовали, чем звериные следы высматривали, а разговор вели обычный. Мишку интересовала война, подвиги и полковые байки, а меня станичные новости и слухи. Настроение было хорошее и вдруг, прерывая нашу беседу, по полям разнесся сухой звук одиночного винтовочного выстрела.
Щелк!
Звук прилетел от дороги – она по левую руку от нас. Поворачиваем лошадей и мчимся туда. Я еще не знал, что случилось, и кто стрелял. Но сердце захолонуло от предчувствия чего-то недоброго.
«Вот и все, - промелькнула у меня мысль, - кончилось спокойное время».
Как показали дальнейшие события, я был прав, и чутье меня в очередной раз не подвело.
Щелк! Щелк! Еще два выстрела, и наши кони вылетели на небольшой курган.
С высотки мы увидели, что по дороге несутся сани-розвальни, а в них два человека. Первый погонял каурого конька, торопил его. Второй лежал в санях навзничь. Он пытался привстать, приноровиться и выстрелить из пистолета. А вслед за ними, догоняя беглецов и на ходу постреливая из кавалерийских карабинов, мчались три всадника. По виду казаки, да вот только на их папахах красные полосы виднелись. Раз так, то люди, которых они пытались догнать, скорее всего, нам друзья.
- Я возницу знаю, это Мыкола, хороший парень с Еремизино-Борисовского хутора, - сказал Мишка и сдернул с плеча дробовик, который здесь и сейчас против карабинов бесполезен.
- Тогда вступимся за него, - ответил я, спешился и приготовил к бою хорошо пристрелянную винтовку. - Ты пока за курган отойди.
- Да я... - попытался возразить Мишка, но я его одернул, и он, вынужденный подчиниться, спустился с высотки.
Теперь, когда младший родич в безопасности, можно и повоевать. Всадники меня уже заметили. Двое отделяются от погони и приближаются. Расстояние небольшое, метров семьдесят, и хотя противников двое, положение у меня лучше. Можно повоевать.
Я спрятался за лошадью и твердо встал на земле, а красные внизу и в скачке. Прицеливаюсь. Делаю первый выстрел, и передовой противник валится в снег. Целюсь во второго, но тот резко поворачивает своего буланого жеребчика и, нахлестывая его нагайкой, мчится в сторону. Мог бы и его свалить, но лишний грех на душу брать не стал. Тогда я еще не до конца понимал, что каждый враг, которого ты пожалел, еще один ствол, который будет смотреть в твою грудь в будущем.