А потом он убил меня
— Эмма, пожалуйста.
— Ладно, конечно, — несколько раздраженно отзываюсь я, поворачиваясь, чтобы уйти. Теперь я тоже недовольна.
— Спасибо, дорогая. Извини, я тут правда зашиваюсь, — говорит Джим.
Я коротко улыбаюсь ему и ретируюсь. Какая-то часть меня рвется спросить про электронное письмо: мне хочется знать, что он об этом думает. Но я не решаюсь, потому что уверена: муж опять станет твердить, что я не в себе. И всё теряю. Разум, к примеру.
Наливая себе выпить, я подумываю предложить бокальчик и Джиму, но отказываюсь от этой идеи. Он и сам способен себя обслужить.
Может, произошло какое-то недоразумение. Может, Эл думал о каком-то другом письме. Может, Фрэнки что-то наплел ему насчет моих мемуаров о Беатрис. Да, наверное, так оно и было. А как иначе?
Твердо решив выбросить все это из головы, я листаю журнал. Что бы такого сделать на ужин? Будь у меня до сих пор много денег, наверное, подумала бы о том, чтобы нанять кухарку. Готовить я люблю, но иногда, особенно в такие дни, как сегодня, — не слишком-то. Я стараюсь не думать о Нике, но у меня не получается. А чем больше я о нем думаю, тем неизбежнее прихожу к убеждению, что он проходимец, лицемер. И выпендрежник. Зачем Фрэнки понадобилось обхаживать подобного типа? А ведь Бадосу буквально распирает от восторга. Мне этого просто не постичь.
— Ну вот, все готово, — говорит Джим, входя и усаживаясь рядом со мной на диван. Он обнимает меня за плечи, и раздражение мигом испаряется. Джим закрывает глаза, и мы вдвоем откидываемся назад, на спинку дивана. — Прости, что нагрубил. День длинный.
— Все хорошо?
— Вроде того. Разберемся. Просто рабочие сложности.
Я выбираюсь из-под его руки, чтобы заглянуть в лицо.
— Ты ведь знаешь, что всегда можешь поделиться со мной?
— Знаю. — Муж одаривает меня быстрой улыбкой, но в глазах у него что-то мелькает, впрочем так быстро исчезнув, что я едва успеваю заметить. Я опускаю голову ему на грудь.
— Как прошел день? — спрашивает Джим.
— Отлично. Я давала интервью для «Нью-йоркера».
— Вот здорово! Поздравляю. Хорошо прошло?
— Очень даже! Мы говорили о моей новой книге…
Я отвлекаюсь, вспомнив реплику Кэрол: «Просто напиши гениальную книгу. А потом посмотришь, как он будет корчиться». Вот бы это сказал Джим. Вот бы такой разговор состоялся с ним, а не с Кэрол.
Рассказать ему? «Я вчера днем так отлично поболтала с твоей бывшей любовницей! Теперь понятно, почему она тебе так нравилась. Она очень славная!»
— Вот и хорошо, — говорит муж, и я гадаю, не произнесла ли все это вслух. — Кстати, что ты делала вчера, после того как позвонила мне? Забыл спросить.
Я выпрямляюсь.
— Ничего особенного. Встретила старую приятельницу, — отвечаю я, снова листая журнал.
— Здорово, а кого?
— Джекки, — вру я.
— Значит, ты все-таки выпила.
— А вот и нет: мы взяли кофе.
— Как у нее дела?
Я тереблю ниточку на юбке. Не знаю, с чего я вдруг приплела Джекки, которая была продавщицей в моем магазинчике. В магазинчике домашнего декора, который я так любила, пока не опубликовала «Бегом по высокой траве» и не продала бизнес Джекки.
— Хорошо. И выглядит она отлично, счастливой.
— Замечательно. А как твоя книга, продвигается?
Я снова сажусь прямо и смотрю на Джима. Он так и не открыл глаз.
— Как моя книга связана с Джекки?
— Никак. Я просто знаю, что ты думаешь о следующем романе, вот и все.
— И тебя это тревожит? Боишься, что я не смогу написать еще одну книгу?
— Не говори ерунды: конечно, сможешь.
— А может, я хочу вернуться в магазин и работать с Джекки. — Я снова припадаю к груди мужа и чувствую, как он вздрагивает.
— С какой стати тебе возвращаться?
— Ну, во многих отношениях это более простая жизнь. Для начала, напряжения меньше.
Джим обнимает меня за плечи. Приятное ощущение. Я целую его руку и чувствую у себя на шее его губы.
— Ты не вернешься в магазин к Джекки. Это самое нелепое предположение, которое я слышал, так что забудь. Ты ведь так упорно трудишься над новой книгой! Ни о чем другом даже говорить не можешь, — продолжает Джим, — и я очень тобою горжусь, зайка. Твоим успехом, тем, чего ты достигла, — это же просто невероятно! Я только сегодня рассказывал о тебе своим клиентам. О том, какой прорыв ты совершила, какая ты удивительная.
— Правда? А почему?
— Потому что самое интересное во мне — это ты.
Слышать от Джима такие слова настолько неожиданно, что к глазам подступают слезы. Возможно, ничего приятнее он не говорил мне за всю историю наших отношений.
— Не сдавайся, Эмма, ты должна в себя верить. Это твоя судьба, Эм. Наша судьба.
— Ладно, как скажешь, — вздыхаю я.
— Вот так и скажу. Даже не думай больше ни о чем таком, хорошо?
— Хорошо.
— Я серьезно.
— Да не волнуйся. На самом деле я и не собиралась возвращаться в магазин.
* * *Ночью мне было не уснуть. И Джиму, подозреваю, тоже, потому что он ворочался с боку на бок. Наверное, не спалось ему по той же причине, которая заставила его работать весь вечер.
Интересно, у «Форума» действительно так туго с финансами, как говорил Терри? Или дело в чем-то совершенно ином?
Но бодрствовала я полночи не из-за этого. Нет. Я предавалась фантазиям о новом романе. Новом и гениальном. Конечно, он будет совершенно не похож на «Бегом по высокой траве». В глубине души я опасаюсь, что настолько же хорошим ему не быть, но от одной мысли, что не придется каждые пять минут слушать, как Фрэнки твердит «иди и напиши что-нибудь», сердце наполняется радостью. Наконец-то мне дадут вздохнуть. Отправят в отпуск. Жаль, что аванс я уже потратила.
Вооружившись утренним кофе, я сажусь за стол — который все вскоре смогут увидеть на фотографиях — и открываю ноутбук.
И произношу вслух:
— Я намерена написать гениальный текст.
Звонит телефон? «Простите, не могу говорить: работаю».
Я беру один из моих красивых блокнотов, открываю на первой странице — девственно чистой, разлинованной, — вытаскиваю из подставки ручку.
«Человек в зеркале».
Нет, что-то слишком уж знакомое. Зачеркиваю.
«Отражения… чего-то там».
«Взгляни на меня».
«Я тебя вижу».
«Сквозь зеркальное стекло».
Последнее название — просто шутка.
«Отголоски».
Может быть.
На время оставляю упражнение «Придумай название» и пытаюсь сообразить, о чем будет книга. Тут, не сомневаюсь, у меня кое-что нащупывается. Нужно только ухватиться за конец ниточки, аккуратненько потянуть и распутать весь клубок.
Поэтому я начинаю.
Это история человека, пойманного в отражения… неважно какие, пусть будут отражения в зеркалах и так далее, как я и сказала Элу. И этот человек влюблен в женщину. Он следует за ней повсюду, переходя из одного отражения в другое. А когда не видит ее — если там, где она оказалась, нет окон/зеркал/луж, — чувствует себя безутешным и жаждет вновь найти объект своей страсти.
Потом я пишу еще или еще, в основном довольно бессвязно, и примерно через час перечитываю результат. Пока что он впечатляет, и поэтому я набрасываю критические замечания типа: «Какого хера этот мужик вообще там изначально делает?» и «В номинации „Настоящая глупость“ — открываем конверт — побеждает Эмма Ферн со своими „Отголосками слабоумия“. Большое спасибо. Я хотела бы в первую очередь поблагодарить свой имбецильный мозг, а во вторую — отвратное образование, которое получила. Без вас я бы ни за что не справилась».
* * *— Сэм Хантингтон.
— Сэм, это Эмма Ферн.
— О, привет, Эмма Ферн!
В его голосе слышится улыбка, и язык у меня развязывается. Светский треп ни о чем. Я напоминаю, что до сих пор должна ему денег, и отмечаю, что его сайт жив-здоров, хотя мне всего-навсего хочется спросить: «Ты правда настолько хорош, как утверждаешь?»
— Вы нашли свою кредитку? Еще в прошлый раз хотел спросить, но забыл.