Дамский негодник

Разбудил Генриетту Карловну телефонный звонок. Она, не отрывая головы от подушки, механически дотянулась до телефона, нащупала трубку, поднесла ее к уху и подскочила, словно ужаленная: это был Изверг. Он виновато промямлил:
— Прости.
— Как это понимать? — возмутилась она. — Почему ты ушел, не простившись?
Изверг смущенно хихикнул:
— Ты все перепутала. Я не уходил.
— Не уходил?!
— Ну да, я не пришел.
Генриетта Карловна поразилась:
— Ты не пришел? Почему?
— Хотел тебя подразнить, начал тянуть резину, прилег на диванчик и случайно по-стариковски заснул. Только что вот проснулся и сразу тебе звоню. Ты где?
— Я в постели, — не слыша собственного голоса, доложила она.
Изверг принялся извиняться:
— Честное слово, не знаю сам, как получилось, прости…
Генриетта Карловна прошипела:
— Разыгрываешь меня? Опять издеваешься?
— Нет, ни в коем случае, — испуганно забубнил Изверг и в доказательство чистоты намерений предложил: — Хочешь, я прямо сейчас к тебе в спальню приду?
Она взвыла:
— Так ты меня не разыгрываешь? Это не ты?!
Он опешил:
— Не я? В каком смысле?
Но Генриетте Карловне было уже не до него. С неоконченным воплем: «А кому же я тут всю ночь?..» — она метнулась к окну, зверски сдернула занавеску, охнула и оцепенела.
На другой стороне улицы на бордюре сидел грязный ободранный бомж и, как верующий на святыню, просветленно смотрел на ее окно.
Увидев Генриетту Карловну, бомж оживился. Он вскочил, изящным жестом снял свою жуткую шляпу, радостно помахал ею в воздухе и склонился в низком поклоне. Своими движениями бомж обнаружил высокое происхождение, чего Генриетта Карловна заметить в нем не пожелала. Она встречала людей по одежке, с чем у бомжа обстояло не очень… Точнее, очень нехорошо. Поэтому женщина испуганно отпрянула от окна и взвизгнула:
— Не может быть! Это он! Подонок и вор!
Видимо, подразумевалось, что бомж выкрал ее невинность, хранимую для соседа, то бишь Изверга и Педофила. Об этой утрате несчастная и призадумалась, а задумываться в таких случах вредно. До нее мгновенно в полном объеме дошло, что она делала этой ночью и с кем. Генриетта Карловна обезумела. Набросив халат, она вынеслась к бомжу и принялась неистово его поносить, то и дело повторяя: «Как ты, мерзавец, посмел?»
Он долго и вежливо слушал, пожимая плечами, и, в конце концов, скромно в ответ изумился:
— Простите, мадам, но вы сами меня позвали.
— А зачем ты топтался под дверью моей? — яростно взвизгнула Генриетта Карловна.
Бомж, смущаясь, интеллигентно признался:
— Я хотел попросить лишь немного воды, но вы оказались гораздо добрей. Из уважения к женщине я не смел отказаться от такой щедрости…
— Ах ты!.. Ах ты!.. — задохнувшись от гнева, завопила взбешенная Куськина.
Она судорожно подыскивала подходящее слово, но слово не находилось. В этот миг ее взгляд случайно упал на дом провокатора: скрываясь за ветками сада, Изверг стоял у распахнутого окна и с удовольствием вслушивался в ее вопли протеста. Генриетта Карловна вынуждена была оставить осчастливленного собою бомжа в покое. Она вернулась в ту самую спальню, где потерпела фиаско, и с горя слегла. Бедняжка до того расхворалась, что не имела сил добрести до Самсоновой, облегчить боль пострадавшей души.
— Так, с горем своим, и лежала пластом, потому сеансы, простите, и отменила, — пожаловалась Куськина, виновато шмыгая носом и тираня свою собачонку.
Собачонка даже проснулась, чтобы взглянуть, кто ее щиплет и душит.
— Зачем же вы отменили сеансы? — поразилась Далила. — Почему не позвали меня?
Генриетта Карловна, уже прижимая собачонку к груди, воскликнула:
— Ах, мне было стыдно! Так стыдно!
— А что же теперь?
— Теперь все не так. Я долго мучилась, но вы меня и спасли. Когда я узнала, что вам интересна Анфиса покойная, то сразу подумала: «А этот бомж! Он ведь долго топтался под дверью. А дом Анфисы рядом. И время, кажется, совпадает. Не видел ли он чего?»
Самсонова догадалась:
— И вы его разыскали.
Куськина потрясла головой:
 
— Разыскивать не пришлось. Он все это время под окнами у меня и сидел. Приодетый, причесанный — на его, разумеется, взгляд. «Прописался» на нашей дороге. Мне всего лишь и оставалось: храбрости в себе отыскать да записочку ему в форточку бросить.
— А что было в записочке?
— Приходи, кое о чем должна расспросить.
— И что же?
— Он прибежал.
Далила ахнула:
— Так это бомж видел белокурую женщину в фартуке и халате!
Генриетта Карловна с осознанием значимости момента кивнула:
— Он!
— Могу я с ним поговорить? — дрожащим от нетерпения голосом осведомилась Далила.
Куськина просияла:
— Ну, разумеется! Для этого я и пришла!
Самсонова вылетела из офиса. Генриетта Карловна, еле поспевая за ней, мчалась и жалобно уговаривала:
— Не так быстро, милочка, Он не сбежит.
— Зачем мне ваш Он? Зачем мне ваш Изверг? — удивилась Далила.
— Ну, нет. Он — теперь бомж, — радостно поведала Куськина.
* * *
Бомж выглядел презентабельно. Генриетта Карловна с восторгом обнаружила, что ему впору мужнин парадный костюм. И остальное все подошло: галстук, брюки, рубашка и туфли. По этой причине бомж не робел. Он чувствовал себя человеком и охотно общался с Далилой.
Правда, нового ей ничего не сказал. Услышал визг тормозов, оглянулся, увидел у соседнего дома белый новенький «Опель». Из «Опеля» вынеслась высокая длинноногая женщина. Перепрыгнув через заборчик, она затарабанила в дверь. Дверь открыла девчонка.
— Анфиска, — вставила Куськина.
Бомж продолжил:
— Та, что в халате, набросилась на девушку с кулаками. Так с дракой в дом и вошла.
Генриетта Карловна не удержалась от нового комментария:
— Ворвалась.
— Обе скрылись, — закончил бомж. — Больше я ничего не знаю.
Куськина уточнила:
— Он еще слышал громкие голоса, даже вопли.
Растерянная Самсонова с благодарностями и извинениями направилась к выходу. Генриетта Карловна засеменила за ней:
— Я вас провожу.
Пошли через сад, длинной тропой. Зачем — Далила вскорости поняла.
— Мое приветствие восхитительным дамам, — услышала она из соседних владений.
Над аккуратно подстриженной шеренгой кустов «витал» моложавый холеный мужчина.
«Изверг», — догадалась Самсонова и не ошиблась.
Это был он. Изящным раскованным жестом дал всем понять, что нуждается в обществе. Далила вежливо поздоровалась, Он ей представился, в фамилии ударение ставя на последнем слоге:
— Леонид Александрович Костиков.
Букву «к» произнес нечетко, почти как «х». Куськина не преминула этим воспользоваться.
— Хвостиков он. Был бы хотя бы Хвостов, — издевательски возвестила она и с гордостью поинтересовалась у Изверга: — Знаешь ли, плут, с кем говоришь?
И, не дожидаясь ответа, продолжила:
— Это сама Самсонова! Далила Максимовна, модный психолог.
И добавила, выдержав паузу (паузы нынче в моде):
— Психоаналитик мой личный.
Изверг позволил себе насмешку, спросив:
— Гет, это что же? Выходит, у тебя есть душа?
Далила не одобрила вольность, строго взглянув. Взгляд ее говорил: «Ругайтесь, сколько хотите, но не при мне».
Он принял упрек и почтительно ей пояснил:
— Гет бездушно меня игнорирует.
Куськина отмахнулась:
— Знаешь сам, почему.
И потащила Далилу к калитке, радостно приговаривая:
— Видели, что я с ним сделала? Видели?
Самсонова удивилась:
— Да, он теперь безобидней ягненка.
— И заметьте, с той ночи ни одной вечеринки. Над его плантацией кустов и лишайников тишь да гладь, — похвастала Куськина и, краснея, добавила: — Зато у меня теперь оргии каждую ночь.
Они вышли на улицу.
— Простите! Постойте! — раздалось за их спиной.
Куськина и Самсонова оглянулись — следом за ними бежал Он-Изверг-Костиков.