1938: Москва (СИ)
Подождал, выкурил в тени ангара папироску и снова оседлал мотоцикл. Надо бы развеяться, ветром голову продует, авось каких мыслей надует… Прокатился вдоль рулежных дорожек, километра три туда и обратно. Но ничего, кроме прохлады поездка не дала. Остановился в тени «родного» ангара, не слезая с мотоцикла, безучастно смотрел перед собой.
Из пятнадцатого выкатили двухмоторный «Локхид-Вампир», сняли капоты, начали ковыряться в левом двигателе. Солидная машина, на ней только цеппелины потрошить — в носовой гондоле автоматическая пушка танкового калибра, все 20 миллиметров, да два крупнокалиберных пулемета…
Серебров смотрел, как над серым бетоном поднимаются дрожащие струи нагретого воздуха. И тут поймал себя на том, что уже несколько десятков секунд не думает словами — блаженное состояние пустоты, освобождение от мыслей. Ну и, разумеется, как только осознал, ощущение пустоты прошло. Посмотрел на часы: «Ну, ты посиди еще в позе дзадзэн, авось сатори шибанет. Делом надо заниматься…».
Он вернулся в ангар. Там уже начали готовить двигатель к инструментальной диагностике и несколько человек залезли по пояс под раскрытые жучиными надкрыльями капоты.
Гордость советского двигателестроения, в девичестве британский «ролльс-ройс», с кое-какими дополнениями, позаимствованными от голливудского «паккард-белла» и ресурсом, который могли обеспечить только советские сплавы и чехословацкая культура производства.
«Сапсан-16-2КВ», шестнадцатицилиндровый пожиратель стооктанового бензина объемом 36 литров, двумя щелчками тумблеров превращающийся в «восьмицилиндровый» для перегоночных рейсов и патрулирования, опутанный ребристыми змеями воздушных тоннелей, шлангов систем охлаждения и топливных магистралей. Сбоку кругляш под хромированной крышкой с ребристым алюминиевым хоботом — нагнетатель с промежуточным охлаждением воздуха, такой же с другой стороны и растопыренные в стороны сине-черные в разводах цветов побежалости выхлопные патрубки.
За счет некоторой экономии размера, под двигателем размещался уже упомянутый отсек с пулеметом, а сечение тоннелей воздухозаборников и системы охлаждения было немного увеличено против обычного.
Виден и еще один секрет — особой конструкции моторама, изготовленная не из стали, а из упрочненного алюминиевого сплава и передняя стенка первого топливного бака.
В отличие от обычных, паяных или клепаных, бак А.300 был, скорее, топливным отсеком: внешняя обшивка самолета была его стенками, а внутри — «мешок» из сверхпрочного дурона с выстилкой из самозатягивающейся германской резины.
Ткань из дуронового волокна, пропитанная фенольными смолами, составляла часть обшивки, а детали, «намотанные» из той же дуроновой нити — даже некоторые элементы силового набора крыла. Вместо стальных тросиков к элеронам и рулям шли дублированные шнуры из того же дурона, пропитанного виниловой непроницаемой мастикой. Последним традиционным с точки зрения современного авиастроения элементом конструкции серебровского самолета были элероны. После их замены истребитель превратился фактически в экспериментальную машину, до последней заклепки построенную в соответствии с последним писком авиационной моды.
Разумеется, были значительно более мощные двигатели, вроде техасского 28-цилиндрового «Хорнет-Супернова», чудовищной «звезды» объемом в 72 литра, самый раз поднимать в воздух хьюзовские «геркулесы» или британского 24-цилиндрового Н-образного «Виверна». И значительно более скоростные машины вроде итальянского скоростного курьера Макки «Фреччья» («стрела»), которую за умение делать что-то кроме быстрого полета по прямой называли «Лима» («напильник»).
Но, как демонстрировал помянутый итальянский курьер, любая чрезмерно сильная сторона — генератор слабостей. И, кстати, наоборот.
Взять, к примеру, тот же дурон. Когда немцев после Великой Войны обложили со всех сторон ограничениями и контрибуциями, они начали изворачиваться.
"Благодаря" запрету на производство крупнокалиберных пулеметов появились револьверные и кассетные установки для запуска двухдюймовых ракет. Не самое лучшее оружие для воздушного боя, но по наземным целям и дирижаблям эти «макаронины» работали не хуже двухдюймового танкового орудия, а залп ими накрывал площади гораздо эффективнее полковой артиллерии.
Запрет на продажу Германии гелия заставил германских химиков долго скрести затылки. От экспериментов с извлечением гелия из угля и составлением пригодных для полета смесей из неблагородных газов они перешли к поискам более простого и технологичного способа безопасно использовать горючий водород.
Среди решений, которые они разработали, был особый вид синтетического шелка — дурон. Благодаря колоссальной прочности дуронового волокна на разрыв, ткань, сплетенная из него, совершенно спокойно выдерживала обстрел из винтовки, а также отлично пропитывалась различными смолами и каучуками, превращаясь в легкую и прочную оболочку для баллонов.
Правда эксперименты с «латами» из дурона окончились поломанными костями и отбитыми внутренностями горе-исследователей: не пропуская пулю сквозь себя, дурон, обернувшись вокруг нее, ничем не отличался от кувалды. Поэтому защитные рубашки и галстуки так и остались плодом вымысла бульварных писак, а пуленепробиваемый жилет был все так же толст. Дюжина слоев дурона с фиберглассовыми «латами», не стала удобнее, разве что чуть тоньше 50 слоев того же шелка и дюралевых пластин в обычной «мягкой кирасе». Единственный серьезный плюс новинки — прочность. Если раньше винтовочная пуля была смертным приговором, то теперь даже почти в упор были все шансы отделаться солидным кровоподтеком, парой треснувших ребер и хорошим нокдауном, но пережить это знакомство.
Недостаток электричества и качественного сырья для выработки алюминия подвигнул немецких кудесников каменноугольной смолы и древесного спирта на следующий шаг. В 1934 году был испытан первый самолет, почти полностью построенный из пропитанного особыми смолами дуронового волокна. «Шильфе», «скорлупа», стала немецким стратегическим секретом, а в небе появились «фаденфлюгцойг», небольшие самолеты, «намотанные» из нескольких сотен километров дуроновой нити на деревянных, покрытых воском, болванках.
У «вязаных» самолетов было всего три недостатка: ядовитые испарения компонентов фенольных смол, сверхвысокие требования к культуре производства и невозможность создания одним куском крупных машин. При всех своих достоинствах, технология не позволяла целиком изготовить крупный транспортник. Склеенный из кусков, он был уже не так прочен, как целиковый «кокон». Но, пока для Германии алюминий был дорог, а щепа, каменный уголь и педантичные работники имелись в достатке — немцы с упорством шелковичных червей продолжали «наматывать» истребитель за истребителем.
Рабочие вынули из-под колес башмаки, отжали тормоза, прицепили за стойки матерчатые петли и, как бурлаки на Волге, вытащили А.300 из ангара, а потом снова поставили башмаки и прихватили самолет тросами к специально для того вделанным в лунки в бетоне рымам.
Подъехал фургончик с бензином и компрессорами, воткнули шланги и присоединили к радиаторам гофрированные рукава. К двигателю, размотав несколько десятков метров кабеля, начали подключать диагностический стенд. Тележка, на которой было несколько стоек с осциллоскопами, самописцами и разными другими хитрыми приборами, осталась в тени ангара, техники сноровисто повтыкали кабели к датчикам на раскрытом двигателе.
— Пожалте крутить, товарищ летчик! — крикнул Котов
Серебров перекинул ногу через руль мотоцикла и прошел к самолету. Нагретая солнцем машина пахла неповторимой смесью запахов лака, бензина, пороховой гари и нагретой резины. Ух! Серый борт изрядно разогрелся за то короткое время, пока самолет стоял на солнце.
Он забрался в жаркую, пахнущую бензином и кожей, кабину.
Так… Тумблер сюда, тумблер сюда. Качнулись, оживая, стрелки на приборах.
— Запуск, холостые и малый газ!
— Есть…
Подкачали, тумблер вверх, на кнопки…