1938: Москва (СИ)

«Связи вероятностью фазы красный зоне А-2 воздержаться договоров завершить текущие контракты».
Чертовски интересно.
 1939 М-8 
Пока он переписывал текст, снаружи хорошенько стемнело.
Если перевести текст шифрограммы на обычный язык, получалось, что Профсоюз получил сведения о вероятности возникновения большой войны на северо-востоке бывших САСШ. Эта война прямо противоречила интересам Профсоюза (как, впрочем, и любой крупный вооруженный конфликт) и поэтому организация заранее лишала все противоборствующие стороны наиболее опытных и оснащенных летчиков, которые могли бы оказать существенную помощь любой из сторон.
Серебров в задумчивости постучал цанговым карандашом по крылу, облокотившись на которое он переписывал телеграмму. «Ну, я и не собирался наниматься в ближайший год в бывших САСШ. Хотя… все равно система выйдет из равновесия, «красный» это не хухры-мухры… заработаем на проводке конвоев из третьих стран».
Похлопал себя по карману, вынул зажигалку и вышел из ангара, за желтую линию. Там, чиркнув пару раз непослушным колесиком, поджег оба листка и внимательно проследил, чтобы бумага превратилась в легкий серый пепел. Усилием воли подавил желание закурить и вернулся обратно в ангар, усевшись в кресло.
Политика Профсоюза была довольно непонятной, при взгляде на нее с тактической точки зрения, схемой. Если же подняться «над схваткой», то картина, пусть и не видная полностью, становилась немного яснее. По его размышлениям выходило так, что Профсоюз всеми силами стравливает или помогает стравить всех возможных участников всех конфликтов разом, но, одновременно, всеми силами распыляет эти конфликты, не давая им перерасти в новое издание Великой Войны.
Организация наемников заменяет ее вечной круговертью вялотекущих войн или молниеносных кампаний с сомнительными результатами, идущих в воздухе, на периферии цивилизованного мира, в полубандитских бывших САСШ или где-то на евразийской Огненной Дуге, протянувшейся от Пекина до Новой Гвинеи. Не дает войне спуститься на землю и превратиться в стратегические пехотно-танковые мясорубки, по сравнению с которыми Верден мог бы показаться милой детской шалостью со шрапнелью и горчичным газом.
Серебров, полетав свое по обе стороны Тихого океана и, обладая не самым слабым умом, помноженным на хорошие связи среди армии проныр-журналистов, относил себя к тем, кто видит «поле боя» с высоты полета штурмовика. Не в окопе, созерцая мир через амбразуру, но и не в стратосфере, на высотном разведчике — так, посередке. Но то, что было видно, уже позволяло делать определенные выводы.
Взять хотя бы то, как, не без помощи Профсоюза, сама собой вымерла стратегическая авиация — армады многотонных бомбовозов, надежда и опора дуэтистов, оказались фактически бесполезны.
Приговор им подписали дирижабельные батареи ПВО: при электромеханических системах наведения зенитных орудий, оснащенных по последнему слову техники ламповыми вычислителями, плотный строй бомбардировщиков оказывался чем-то вроде ярмарочного тира, а прикрытие — легкой закуской для авианосного истребительного крыла. Ударный воздушный авианосец и два звена штурмовиков с фугасными аэроторпедами оказались гораздо более эффективным средством нанесения воздушных ударов и террора на коммуникациях. Но при всей эффективности, их количество и вооружение не позволяли одним налетом превратить средних размеров город в дымящиеся руины. А потому не было возможности завершить войну, двумя-тремя ударами развалив промышленность противника.
Если же говорить о моральной стороне вопроса… Моральные установки Профсоюза были столь же гибки, как и мораль самих наемников.
Что, впрочем, не отменяло трех совершенно железных правил, родившихся еще во времена швейцарской пехоты и итальянских кондотьеров: «Нет денег — нет наемников», «Контракты должны выполняться», «Наемник без нужды не убивает наемника».
Если хотя бы одно из этих правил не срабатывало — нарушитель и наниматель попадали в черный список Профсоюза. Сложность попадания и выхода из него были, разумеется, обратно пропорциональны: наемник, попавшийся на невыполнении правил и не желавший искупать свой проступок работой «где прикажут» по сниженным ценам, мог рассчитывать либо на непочетную «отставку», либо на пополнение пиратских крыльев. Такая смена работодателя означает совсем черный список Профсоюза. Шутники иногда слали коробочку, вроде той, что для обручальных колец, только в ней лежал один пистолетный патрон.
 
Гибкость была похожа на хорошо отточенный клинок рапиры.
Он раскрыл извлеченный из планшетки блокнот и стал сверять и прикидывать бухгалтерию, помечая, стирая, добавляя и убирая графы расходов и доходов.
Когда ты — армия из одного человека, снабжение и транспорт тоже носят твои ботинки. В целом имелось большое положительное сальдо, позволяющее какое-то время наслаждаться жизнью на полную катушку, что, в случае не склонного к гусарству Сереброва, увеличивало срок минимум в полтора раза.
Подвел черту, прикинул возможные поступления от результатов вылета на прикрытие «Винкельрида». Подумав, добавил со знаком вопроса «5000». Еще подумал, и обвел кружком. Заодно в графе «расходы» поставил два маленьких вопросительных знака. В любом случае, в пересчете советского золотого стандарта на мексиканские серебряные доллары (с надчеканкой — вторая валюта Королевства Гавайи и первая на пространстве бывших САСШ) или йены — прекрасная сумма, звонкая, округлая и увесистая.
Пометил себе (перелистнув несколько страниц в справочнике и сверившись с графиком) упаковку и погрузку мотоцикла. Затем достал брошюрку с расписанием рейсов трансконтинентальных дирижаблей. Карандаш пометался между полутранспортной «Гонгэн-мару-IV» до Нагасаки, а дальше тихоокеанскими линиями, либо еще через два дня на пятизвездочной «Принцессе Каиулани» прямо на Оаху в почтовом отсеке.
А самому через неделю подрядится на какую-нибудь синекуру типа прикрытия рейса Москва-Новосибирск-Владивосток-Гонолулу, допустим, на советском скоростном пассажирском «Метеоре» или просто «пристегнуться» к транспортному конвою с танкерами и прокатиться до дома в счет прикрытия, повесив самолет на крюк в ангаре грузопассажирского дирижабля…
Серебров не исключал, что намерения и действия Профсоюза были в целом благими: он превратил мировую политику из драки с поножовщиной в относительно джентльменский бокс с перчатками и резиновыми капами в зубах. Из рук человечества были последовательно вынуты все безусловно смертельные инструменты взаимного убийства и разрушения. Удушливые газы в Европе совершенно запретили (правда, все регулярно пользовались «несмертельной» слезогонкой). На разработку любых «лучей смерти» наложили полный запрет и вывели вне закона, первооткрыватель, беглый инженер Гарин, был арестован во Франции и с большим скандалом передан Советам. Теперь он трудился в Казанском Университете под особым присмотром. И нельзя сказать, что мир стал хуже, чем был до 1914 года или эпидемии 1926. Вторая «испанка», которую газеты окрестили «чумой ХХ века» и «бледной смертью», что ни говори, поменяла мир сильнее мировой войны, особенно если учесть, что выкосила народу всемеро больше первой.
Он снова глянул сквозь приоткрытую створку ангара — в синеющей тьме мигали красными глазками аэродромные огни, отрывисто вспыхивали проблесковые фонари на крыльях самолетов, и иногда издали было видно розоватое пламя выхлопов и озаренные изнутри зеленоватым неотмирным светом приборов, кабины вылетающих в ночь транспортников, почтарей и высотников.
С японской стороны несся бодрый самурайский храп, который даже в тональности был, судя по всему, организован в соответствии с рангом и исполняемыми обязанностями: поручик Курода, подпоручик — его заместитель, поручик — штурман звена с «тэнрю», второй подпоручик, и почтительных хор сержантских (стрелки и бомбардиры) мотивов.
Из-под крыла «шаврушки» слышалось спокойное сопение и иногда короткое мычание.