Косплей Сергея Юркина. Сакура-ян (СИ)

— Спасибо, онни. — повернув голову к собеседнице, благодарю я.
— За что? — удивляется та.
— За идею. Действительно, съесть что-нибудь, резко отличающееся от стандартного рациона, — это « Das ist sehr gut».
БонСу секунду смотрит на меня, переваривая немецкую фразу.
— Ты ведь ничего не покупаешь в магазине? — спрашивает она. — Так?
— Я же сейчас в карцере. И у меня вообще денег нет.
Противоположная сторона тратит ещё пару секунд на осмысление ситуации.
— Давай, я куплю тебе то, что ты хочешь? — предлагает БонСу, придвинувшись ко мне и заглядывая в глаза.
— А что взамен? — интересуюсь в ответ, помня, — «даром, за амбаром», а в тюрьме это тем более так.
— Ничего. Просто так, по дружбе.
— Извини, но мы с тобой недостаточно знакомы, чтобы я брала от тебя подарки «просто так». А если просить в долг, то не знаю, когда смогу его вернуть. Не хочу напрягать тебя.
БонСу несколько секунд пристально смотрит мне в глаза.
— Пусть это будет тебе моим подарком, — предлагает она.
— Подарком за что?
— Поздравлением за премии.
Приз за «Хьюго» и «Грэмми» из тюремного магазина? Забавно жизнь выкручивает… Впрочем…
— Знаешь, БонСу, а ведь может так случиться, что это будет моей первой наградой за них.
— Чё, серьёзно?
— Да.
— Что, никто-никто даже не поздравил⁈
— Ну почему… Поздравляли. На словах. А так, чтобы в руках чего-то ощутить, -такого ещё не было…
— Фига себе у тебя жизнь идёт!
Молча пожимаю в ответ плечами. Так и есть. Только не идёт, а падает, причём — «стремительным домкратом».
— Получается: я могу стать первой, кто поздравит тебя по-настоящему⁈ — изумляется БонСу.
— Вроде того…
— Но я не смогу найти здесь ничего достойного для тебя!
— Шоколадка… это тоже хорошо.
БонСу несколько секунд всматривается в мои глаза.
— Они там что, издевались над тобой? — спрашивает она.
— Нет, всё было не так. Я сама над собой издевалась.
— Это как?
— Извращённым способом. Думала сделать всем хорошо. Но это дела прошлого. Онни, хочешь увидеть статуэтки «Хьюго» и «Грэмми» своими глазами?
— Хочу!
— Замётано. — киваю я и обещаю. — Ты с ними сфоткаешься. А на фото я ещё и распишусь! Будет тебе память о времени, проведённом вместе с мировой знаменитостью.
— Тэ-бак! — с загоревшимися глазами восклицает БонСу. — Договорились!
(позже. Урок литературы)
— Что вы там передаёте? — восклицает учительница. — Ну-ка, дай сюда!
Сабоним требовательно протягивает руку. Девчонка, застуканная на «транзакции» к соседке, встаёт из-за парты и с виноватым видом идёт к столу преподавательницы. Подходит и отдаёт листок бумаги.
— Что это? — озадачивается сабоним, развернув его и увидев английские буквы.
— Это не моё! — быстро отвечает пойманная.
— А чьё?
Спрашиваемая молчит, видимо пытаясь понять, если она сейчас назовёт владелицу, то будет это стукачеством или нет? Все, похоже, тоже думают над тем же самым вопросом, поскольку в классе устанавливается ватная тишина.
— Ага, Пак ЮнМи, — произносит учительница, таки прочитав моё имя и фамилию в заголовке документа. — Пак ЮнМи?
— Да, сабоним. — признаюсь я, поднимаясь на ноги.
— Объясни! — помахав в воздухе листом, требуют у меня.
— Это запрос из американской Национальной академии искусства и науки звукозаписи, занимающейся ежегодным вручением премий «Грэмми». Спрашивают, где я желаю получить их награду.
— Правда? — искренне удивляется учительница.
— Совершенно верно. В документе, который в ваших руках, всё написано.
Сабоним несколько секунд смотрит в листок.
— И где же ты хочешь это сделать? — поднимая голову, спрашивает она.
— Дома, госпожа.
— Думаешь, — тебе для этого дадут отпуск?
— Нет, не думаю.
— Как же тогда собираешься осуществить своё желание?
— Сейчас мой дом — тюрьма, сабоним, — улыбаясь, отвечаю я. — Поэтому, — буду просить, чтобы золотой граммофон «Грэмми» и золотую ракету «Хьюго» привезли сюда.
Аджума несколько секунд смотрит на меня. Выражение её лица меняется. Кажется, такое решение не вызывает у неё энтузиазма.
 
— Почему — «сюда», а не домой? — интересуется она.
Сама же только буквально вот высказала сомнения, что меня отсюда выпустят для такого мероприятия! Троллит меня, что ли?
— Тогда администрация «Анян» в этот день объявит выходной и в столовой будет праздничное меню!
После моих слов по классу пролетает довольный то ли вздох, то ли шепоток.
— Кто тебе такое сказал⁈ — искренне изумляется учительница.
— Разве, — не будет? — тоже стараясь удивиться как можно искренней, спрашиваю я. — Думаете, вручение высшей мировой награды музыкальной индустрии и всемирной англоязычной премии за лучшее научно-фантастическое произведение пройдут для корейской нации совершенно незамеченными? Ей это безразлично? Так?
С интересом смотрю на медлящую с ответом женщину. Похоже, она перебирает в голове варианты «развития событий», но не находит среди них подходящего для озвучивания.
— Ситуация неожиданная, — наконец, признаёт она и обещает. — Думаю, администрация «Анян» найдёт решение.
— Надеюсь, так и будет, — внутренне смеясь, с серьёзным видом поддакиваю я.
— Но, — произносит учительница, вновь помахав в воздухе бумажкой. — Почему твои документы находятся в чужих руках? Почему в классе их передают друг дружке? Почему дисциплина на моём уроке нарушена?
Вообще-то — всё из-за БонСу. Она зарабатывает себе «очки», взявшись распространять в «Анян» информацию о моём решении получить награды здесь. А письма из Америки я отдал, чтобы она могла подтвердить ими свои слова. Но объяснять истинную причину сейчас не стоит, ибо могут зачесть как «стукачество». В тюрьме лучше не болтать. Здесь в мгновение могут извратить самые безобидные слова, впрочем, как и в обычной жизни. Но только «отвечать за базар» тут приходится быстрее, чем на воле. Ибо всё происходит в коллективе меньшего размера и реакции человеческих отношений протекают стремительней…
— Просто захотела похвастаться. — объясняю я учительнице.
— Берёшь ответственность на себя? — приподнимает в ответ та правую бровь. — Если хочешь славы, отдай свои письма в музей. Там их смогут увидеть гораздо больше людей.
— Спасибо за совет, сабоним, — вежливо наклоняю я голову.
— Пожалуйста, ученица. Ты подготовилась к сегодняшнему уроку? Выполнила моё задание?
— Я старалась. — даю «обтекаемую» трактовку своей готовности.
— Представь результат своего усердия. — просит сабоним и властно кивает. — Читай новые стихи!
Чуть слышно вздыхаю и, набрав воздуха, декламирую:
Я отрастила волосы ниже плеч,
Но никто в них не запускает пальцы
Никто не станет меня беречь,
Я — чемпион одиноких танцев!
(стихи А. Гончаровой)
— Что это? — удивляется учительница, раскрывая глаза.
— Сиджо! — уверенно заявляю я. — Женская лирика, страдание, непредсказуемость — всё есть!
— Не то! — отрицательно мотает головою сабоним. — Совершенно неправильная размерность стиха и нет сладкозвучия.
— «Сладкозвучия»?
— Да. Попробуй что-нибудь другое.
Ты уходишь в закат, поджигая последний мост,
Я смотрю тебе вслед, не пытаясь найти причин.
Ну уж если это не подходит, тогда не знаю, что вообще нужно!
— Это лучше, — признаёт учительница. — Но ещё далеко до идеала.
— Я не стремлюсь к нему.
— Почему?
— Он скучен. Пару раз посмотрел и поставил на полку. В нём уже нечего улучшать, не к чему стремиться. Незавершённость порождает мысли и желание закончить или переделать. Побуждает к творчеству, сабоним.