Барин-Шабарин 8 (СИ)
«Мы совершили ошибку».
— Это была ошибка, — наконец нарушил тишину Буоль. — Теперь мы заложники собственных решений.
— Не будем торопиться с выводами, — поспешил успокоить его я. — Пока еще рано говорить о поражении.
— Поражение уже случилось, — мрачно ответил Монтгомери. — Нас заставили уступить, потому что у нас не хватило смелости сказать «нет». Вот почему наша позиция теперь слабее прежнего.
Его голос звучал глухо, будто погребальный звон, предвещающий начало конца. Казалось, даже воздух вокруг стал тяжелее, наполнившись предчувствием беды. И снова наступила пауза, полная невысказанных мыслей и чувств. Каждый из них понимал, что цена принятого решения может оказаться непомерно высокой.
Согласившись на предложение итальянца, они потеряли контроль над ситуацией, превратившись в пешек чужой партии. Как тут было не вспомнить старую истину: «История повторяется дважды — сначала как трагедия, потом как фарс».
И эти двое переживали первую стадию — стадию трагедии, осознавая всю глубину своего поражения. Остальное зависело исключительно от воли случая и умения приспособиться к новым условиям.
«Нужно действовать быстро, — подумал я, чувствуя нарастающую у них внутри панику.— Они не должны соскочить с крючка, на который их так ловко подцепили…»
— Господа, я хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете, — произнес я, — ибо полностью разделяю ваши опасения. Если мы просто не выполним условий папского, а вернее — банкирского посланника, он выставит нас предателями интересов наших стран. А если пойдем у него на поводу, то многократно повысим риск свернуть себе шею… Однако полагаю, что выход есть.
— Какой же? — встрепенулся австрийский министр иностранных дел.
— Он хочет информацию? Превосходно! Будем ее давать, но перемежая заведомо неверными данными.
— И кто же будет заниматься этим перемешиванием лжи и правды? — осведомился Монтгомери. — Вы же не доверите это секретной службе ее величества?
— Нет! — твердо ответил я. — Как и вашей разведке, граф Боуль. Потому что это немедленно скомпрометирует вас, господа. Проще уж полностью довериться этому Корси.
— Ну уж нет! — в голос ответили англичанин и австриец. — Только — не итальянцу!
— Тогда доверьте это мне, господа! Я, как и вы, заинтересован в том, что кроме нас, о договоренности с Корси не узнала ни одна живая душа.
В глазах министра появился огонек надежды, но упрямый шотландец попытался упереться.
— Довериться русскому, да еще тому, кто уже неоднократно срывал планы британской короны, ничуть не лучший выход.
— Лучший, полковник! — вдруг сказал Боуль. — В противном случае вам и всей вашей секретной службе придется признать, что вы проворонили русскую эскадру не где-нибудь у берегов Мальты, а прямиком у Гебридских островов!
— Да, черт побери, вы правы, — вынужден был признать британский атташе. — Согласен.
— Так по рукам, господа? — на всякий случай уточнил я.
— По рукам, — угрюмо произнес Монтгомери.
А министр иностранных дел Австрии наполнил бокалы другим вином, принесенным лакеем, взамен разбитой бутылки.
— Только учтите, господа, — сказал я, поднимая бокал. — Если вы вздумаете подсовывать мне заведомо ложные сведения. Во-первых, я заподозрю вас в нечистой игре, а во-вторых, немедленно извещу об этом Корси. А уже этот папско-банкирский ставленник придумает, как вас наказать.
Смотрю — проняло. Мы выпили за успех общего дела, за мир и процветание трех империй, под благодетельным руководством которых цивилизация проникнет в самые отдаленные уголки нашего шарообразного мира.
Тем временем ночь медленно отступала, уступая место рассвету. Первые лучи солнца пробивались сквозь густые облака, освещая комнату мягким золотистым светом. Однако даже солнечный свет не мог развеять тяжелого чувства вины и страха, оставшегося у моих собеседников не только после разговора с Корси. Не меньше их угнетало и то, что они вынуждены были согласиться на мое условие.
«Ну что ж, господа, — думал я спускаясь с крыльца графского замка и садясь в предложенную мне карету, из окон которой я мог созерцать просыпающуюся австрийскую столицу. — Вы теперь будете плясать под мою дудку… Конечно, план был рискованным… Он и сейчас еще не гарантирует полного результата, но, по крайней мере, задание императора я выполнил… Монтгомери из кожи будет лезть, доказывая, что русские корабли никогда не покидали Средиземного моря, а Боуль будет настаивать на обратном… Остальное, как говорят в XXI веке, факультативно…»
Маленькое оконце, связывающее пассажира кареты с кучером, приотворилось и в нем возникла усатая физиономия возницы:
— Господин, — обратился он ко мне по-немецки, — там какой-то прохожий машет руками. Может, стегнуть его кнутом, чтобы не лез под колеса?
— Ни в коему случае, — сказал я. — Останови. Пусть он сядет ко мне.
Карета остановилась. Дверца ее распахнулась и на подножку поставил ногу в лакированном башмаке… Джованни Корси. Усевшись напротив меня, он откинул капюшон, скрывавший его лицо и проворчал на чистейшем русском языке:
— Наконец-то… А то я совсем окоченел в этой промозглости…
* * *Кофейня располагалась неподалеку от департамента, где коротал служебную жизнь полковник Лопухин. В отличие от трактира на Никольском рынке, она была уютная и теплая, пахнущая жаренным кофе и свежими пирожными. Тонкий аромат ванильного сахара вытеснял здесь запахи холодного весеннего Петербурга.
В таком хорошо сидеть с барышней, имея в виду последующий тет-а-тет в номерах. Увы, его визави был Левашов, приславший полковнику записку сегодня утром. Сидя напротив друг друга, оба заговорщика соблюдали осторожность, подбирая слова, ибо играли в опасную игру, где каждая реплика значила многое.
— Так расскажите подробнее, каким образом вы собираетесь докопаться до истины? — спросил Лопухин, пристально изучая собеседника.
Левашов-Лавасьер был человеком осмотрительным и предусмотрительным, но имел склонность к авантюризму, и эта особенность беспокоила Владимира Ильича Лопухина. Антон Иванович откинулся на спинку кресла, вытянув длинные пальцы рук и сцепив их вместе, образуя пирамиду из тонких косточек пальцев.
— Проще всего начать с его близких знакомых, — заговорил он, пригубив горячий напиток. — Посмотрим, кто окружает нашего героя. Может, удастся выявить связь с теми, кому терять нечего.
— Вероятнее всего, это бессмысленно, — ответил Лопухин, вперяя холодный взгляд в партнера. — Как известно, человек выбирает друзей согласно своему характеру, и Шабарин любит общаться с людьми солидными, заслуженными, обладающими влиянием. Такие друзья вряд ли выдадут.
— Разумеется, — согласился Левашов, делая заметную паузу. — Тем важнее выбрать правильный объект воздействия. Наши общие знакомые полагают, что наилучшим вариантом станет женщина.
Рука жандармского полковника дрогнула, и капля горячего напитка упала на скатерть, оставив коричневое пятно.
— Женщина? — переспросил он удивленно. — Которая уверена в себе настолько, чтобы пойти против него в открытую?
— Нет, конечно, — покачал головой Левашов. — Открытое противостояние совершенно неуместно. Речь идет о более тонком подходе. Стоит выяснить, какие дамы пользуются расположением вице-канцлера, а затем попытаться воздействовать на них в нужном направлении, пусть и косвенно, через третьих лиц.
Лопухин невольно подумал о Елизавете Аркадьевне Олсуфьевой, матери ребенка, рожденного вне брака. Можно ли заставить эту женщину сначала совершить ряд поступков, которые мало вяжутся с обликом замужней светской дамы, а затем — поведать постороннему человеку кое-какие пикантные детали, способные нанести удар репутации столь видного сановника, каким является, теперь уже граф, Алексей Петрович Шабарин?
И не просто подумал, но еле заметно кивнул. И оба заговорщика сделали по глотку кофе и обменялись понимающими взглядами. Затем Левашов встал, вежливо поблагодарив полковника и сообщив, что даст знать о следующей встрече в ближайшие дни. Разговор закончился, не раскрыв карты обеих сторон полностью, оставив каждому свою долю неясности и подозрений.