Барин-Шабарин 8 (СИ)
Барин-Шабарин 8
Глава 1
Туман над Босфором был густ, пропитанный пороховым дымом после долгой многодневной канонады. Он стелился по воде, скрывая передвижения русских кораблей, словно сама природа благоволила этой дерзкой операции. Павел Степанович Нахимов, адмирал флота, стоял на капитанском мостике пароходофрегата «Владимир», чувствуя под ногами едва заметную вибрацию паровой машины.
Капитан второго ранга Бутаков — командир «Владимира» — отвлек внимание адмирала словами:
— Господин адмирал флота, прибыл Маскальков.
— Соблаговолите, Георгий Иванович, распорядиться, чтобы полковника проводили в мою каюту.
Бутаков откозырял и подозвал вахтенного офицера, передав ему команду флагмана. Сам Нахимов еще некоторое время созерцал дым, поднимающийся над руинами Галаты. Потом сложил подзорную трубу и направился в каюту, которую ему любезно уступил командир «Владимира». Прибывший полковник встал навытяжку и молодцевато щелкнул каблуками.
— Ваше высокопревосходительство, по вашему приказанию полковник Маскальков прибыл!
Адмирал кивнул и тут же задал вопрос:
— Вы осознаете всю степень риска, господин полковник?
Нахимов пристально посмотрел в глаза молодого офицера, стоявшего перед ним на вытяжку.
«Какие же они у него все бравые, — подумал прославленный флотоводец. — Этому офицеру и тридцати нет, а уже полковник. И ведь не шагистикой, не смотрами на плацу, не козырянием перед высоким начальством заработал сей чин — в бою… Как и все другие птенцы гнезда Шабаринского…»
— Так точно, ваше высокопревосходительство, — отчеканил Маскальков. — Осознаю! Разрешите доложить весь план?
— Извольте!
Полковник шагнул к столу в адмиральской каюте, где на столе был разложен план Константинополя. Чертя по карте короткой указкой, принялся рассказывать, как будут действовать его десантники под огнем своей собственной эскадры.
Павел Степанович не мог сказать, что задумка «шабаринца» ему не нравится. Во время очередной бомбардировки, противник и головы не посмеет поднять, а в этот момент бойцы Маскалькова попытаются прорваться к дворцу самого султана.
Во время осады Стамбула, османские власти посылали противоречивые сигналы. В буквальном смысле, потому что связь с русской эскадрой турецкое командование поддерживало с помощью флажков морских сигнальщиков.
Противоречивость заключалась в том, что турки то просили о перемирии, то гордо заявляли, что Высокая Порта ни за что не сдаться неверным, то извещали, что согласны пойти на переговоры. Европейские репортеры, принятые при дворе Абдула Меджида I, разносили по миру все это, не забывая живописать страдания турков и «жесткость» русских.
Когда во дворец ворвется русский десант, если не султан, то Великий визирь и остальной Диван вынуждены будут пойти на переговоры. Тем более, что англичане и французы умыли руки, а Австрия сама терпит поражение за поражением.
Взятие Бухареста русскими войсками, под командованием Горчакова, войдет в историю, как пример стремительного штурма с минимумом потерь. Именно поэтому Нахимову не хотелось высаживать десант на берега Босфора. Одно дело палить из всех орудий с берега, другое дело посылать людей в самое пекло.
— Полагаю, в десант идут исключительно добровольцы, Антон Иванович? — спросил адмирал, хотя и так знал ответ.
— Шабаринцы, — кратко ответил тот.
— Хорошо, господин полковник. — Тогда план таков. Я прикажу перенести огонь с береговых укреплений на подступы к Топкапы. Абдул находится в Долмабахче, так что нас не смогут обвинить в том, что мы покушаемся на жизнь Великого падишаха.
Маскальков молчал, стараясь даже взглядом не выдать своих мыслей. Как и все, кто служил под началом Павла Степановича, он испытывал к нему глубочайшее уважение, но… Нахимов был человеком воспитанным на принципах рыцарского отношения к противнику.
Все эти благородные жесты, вроде возвращения шпаг взятым в плен вражеским офицерам, остались где-то там, во временах Отечественной войны. Сейчас они эти шпаги вполне могут воткнуть благородному рыцарю в спину. Русский же, чего с ним церемониться.
— Разрешите идти, ваше высокопревосходительство?
— Ступайте, Антон Иванович, готовьтесь.
Полковник щелкнул каблуками и покинул адмиральскую каюту на пароходофрегате «Владимир». Это судно Нахимов избрал флагманом русской эскадры. В ее состав, вместе с другими кораблями, входили паровые фрегаты «Крым», «Одесса», «Херсонес», «Бессарабия» и «Корнилов», прежде принадлежавший туркам и называвшийся «Перваз-Бахри».
Он был захвачен в бою, отремонтирован и переименован. Шабаринцы же дислоцировались на борту парусного линейного корабля «Громовержец», поэтому Маскальков спустился по штормтрапу в шлюпку.
— Весла на воду! — скомандовал старшина первой статьи. — Табань!.. Навались!
Шлюпка набрала ход, скользя между громадами паровых и парусных кораблей. Их борта загораживали вид на Константинополь, но когда шлюпка вошла в промежуток между двумя фрегатами, урон, нанесенный бомбардировкой с русской эскадры, стал хорошо виден.
Западное побережье Босфора словно вымерло. Жители давно покинули эти районы, а военные власти перенесли линию обороны выше, к минаретам Айя-Софии. Маскальков не собирался брать турецкие укрепления в лоб, у него был немного иной план.
* * *Туман над Босфором и впрямь висел неподвижно, словно застывшая вата, пропитанная запахом морской соли и пороха. Он обволакивал русскую эскадру, превращая изящные пароходофрегаты и громоздкие, по сравнению с ними парусники, в призрачные силуэты.
Маскальков стоял на капитанском мостике «Громовержца», чувствуя, как надраенная медь перил холодит ладони. Его пальцы судорожно сжимали не только подзорную трубу фирмы «Доллонд», но и смятый листок с последним письмом дочери — детские каракули под нарисованным солнцем казались сейчас особенно хрупкими.
— Готовы? — его голос прозвучал чуть громче плеска волн о борт корабля.
За спиной раздался характерный скрип сапог. Капитан Николаев, его верный «левый клинок», стоял по стойке «смирно», поправляя темляк на изогнутой кавказской шашке.
— Третий егерский в полном составе, ваше превосходительство. Ждут только приказа.
Маскальков медленно провел ладонью по лицу, ощущая щетину, пробивающуюся сквозь пороховую копоть. В трюмах в сейчас замерли пятьсот человек — лучшие из лучших, прошедшие ад Силистрии и Альмы. Они не знали, что идут не просто в бой — они шагают в историю.
— Пора.
Посыпались команды. По сходням десантники бегом покидали трюмы. Первые шлюпки коснулись воды с едва слышным плеском. Гребцы — в основном черноморские рыбаки, призванные по мобилизации — обернули весла мешковиной. Вода вспенивалась молочно-белыми кругами, растворяясь в предрассветной мгле.
— Тише, черти, тише… — прошипел боцман Семенов, рекрут с Урала с лицом, изборожденным оспой.
На берегу, у каменных укреплений Галатской башни, турецкие часовые дремали, прислонившись к старинным генуэзским стенам. Лишь один, молоденький рекрут в нелепо большой феске, нервно курил трубку, обжигая пальцы. Именно он, обладая молодым острым слухом, услышал команду на русском, которого не понимал:
— Первая цепь — вперед!
Но когда третья шлюпка уже подходила к деревянному причалу, из темноты раздался пронзительный лай. Цепной пес, привязанный у таможенного склада, рванул поводок.
— Черт возьми!
Выстрел снайпера с «Громовержца» срезал часового, но было поздно — в ночи зазвучали тревожные крики на турецком.
Маскальков шел в головном дозоре, ощущая, как сапоги вязнут в вековой грязи константинопольских переулков. Его группа — двадцать отборных бойцов — двигалась к телеграфной станции, установленному англичанами важнейшему узлу связи.
— Капитан Остервен, — полковник повернулся к австрийскому добровольцу, который не был согласен с политикой своего правительства и потому примкнул к русской армии, — ваши люди — к арсеналу. По сигналу ракеты.