Глухое правосудие. Книга 1. Краснодар

Андрей поправил очки и толкнул мышку, оживляя экран. До прихода Ловкиной оставалось полчаса – за это время можно накидать преамбулу к обвинительному заключению по другому делу. Если закончить с бумагами до двух часов дня, то получится сбегать домой, принять душ и пару часов поспать перед следующей ночной сменой. Почти полноценный отдых. Главное, чтобы встреча со свидетельницей не затянулась. Дернул же черт пойти у нее на поводу и согласиться пообщаться!
  
Это была та самая девушка, что случайно попала под раздачу: убить хотели Подставкина, а Ловкина ни за что ни про что лишилась слуха. Жутко, конечно, оглохнуть вот так, на ровном месте, и Андрей, ясно дело, Ловкину жалел. Но жалость жалостью, а работа работой – не должны эти плоскости пересекаться! Однако Андрей растерялся, дал слабину и теперь был вынужден тратить драгоценное время на бесполезные беседы.
Он позвонил ей вчера или позавчера… когда это было? Неважно. Позвонил, чтобы уточнить пару деталей, а Ловкина попросила ее принять, объяснив, что со слуховыми аппаратами по телефону сложно общаться. Андрей не смог отказать, не каждый же день опрашиваешь глухих! Пожалел, естественно, как только повесил трубку. Теперь придется тратить время на бессмысленные встречи. Хотя оставалась надежда, что Ловкина не придет. Сколько раз он с таким сталкивался: человек умоляет выделить для него время, а потом пропадает.
– Потому что люди – идиоты, сами не знают, чего хотят.
Он скопировал преамбулу из предыдущего обвинительного заключения, вставил в новый файл и принялся исправлять фамилии и даты. Миграция стандартных формулировок из документа в документ давно уже стала частью работы. Никакого разнообразия, да и откуда ему взяться, если происшествия, которые расследовал Андрей, не сильно отличались друг от друга: один сосед стукнул другого по макушке рукоятью топора, муж пырнул жену кухонным ножом, дочь задушила мать сорванными с бельевой веревки джинсами.
Сто процентов подобных инцидентов случались под воздействием алкоголя: пьяные, ничтожные, ничего собой не представляющие убивали таких же пьяных и ничтожных – противно, гадко, но куда деваться? Кто-то должен освобождать общество от экземпляров, которых людьми язык не поворачивается назвать. «Она меня спровоцировала», «он первый начал», «помню только, что взял нож, а дальше все как в тумане» – неискреннее нытье, бездарные отговорки, раз за разом, круг за кругом. Андрей по одному только внешнему виду обвиняемого мог догадаться, что он скажет и как будет себя вести. Заканчивались такие истории тоже всегда одинаково – полным признанием вины. Иногда сами приползали со словами «каюсь, начальник», иногда опера аккуратно втолковывали им, что отпираться бесполезно.
В подобных преступлениях не было изюминки, не было загадки или мало-мальской интриги – все предельно ясно: вот жертва, вот убийца, вот свидетель. Опросить, оформить, подшить, и вперед – к прокурору. Именно поэтому почти сто процентов уголовных дел заканчивались обвинительным приговором. А чем еще они могут закончиться, когда до суда все ясно? Пусть правозащитники до посинения кричат об обвинительном уклоне системы правосудия и жерновах, из которых невозможно выбраться, – практика наглядно доказывает, что невиновные в эти жернова не попадают. Андрей допускал, что возможны исключения, но на уровне погрешности, не больше. К тому же, как известно, исключения лишь подтверждают правила.
Несмотря на предсказуемость и рутину, он не считал свою работу скучной, однако и интригующей ее при всем желании не мог назвать. Тяжелой, изнуряющей – легко, а в случае с делом Подставкина еще и геморройной: впервые столкнулся с предумышленным убийством. Это вам не очередная бытовуха! Сложновато пришлось, но Андрей справился: сложил картину преступления, выдал обоим подозреваемым подписки о невыезде, заставил понервничать на допросе.
В результате женушка признала сто пятьдесят девятую, вот только по сто пятой – ни в какую! Муж ее тоже уперся рогом и вину отрицал. Андрея так и подмывало отправить обоих в изолятор – не из кровожадности или желания отыграться, а из практических соображений, ведь, как известно, ничто так не вправляет мозги, как пара-тройка дней за решеткой.
Мера не из приятных, но ее достаточно, чтобы такие вот «невиновные» наконец поняли: следователь не шутит. Спесь с них сходит, глаза открываются, приходит осознание, что за совершенное преступление придется заплатить. После этого и явка с повинной подписывается, и показания даются, и новые факты в деле открываются. Бывший «невиновный» либо продолжает отсидку, либо в благодарность за содействие отпускается на все четыре стороны вплоть до суда, после которого свобода для него превращается в нечто отдаленное, недостижимое и прекрасное.
Увы, в деле об убийстве Подставкина обстоятельства сложились иначе: Андрей пока не нашел повода посадить «невиновных» в СИЗО. И это обстоятельство его жутко раздражало.
Зазвонил телефон, Андрей поднял трубку.
– Голиченко слушает.
– Андрей Алексеевич, к вам Ловкина Вероника Семеновна, говорит, ей назначено, – отрапортовал дежурный.
– Проводи.
Все-таки пришла. Ладно, куда деваться, теперь важно отделаться от нее как можно быстрее.
Спустя пару минут в дверь постучали.
– Войдите!
Из коридора, заставленного коробками с бумагами, выглянула девушка с милыми кудряшками до плеч. Одета по последней моде: джинсы, футболка, медицинская маска.
– Здравствуйте. Можно?
– Проходите.
Андрей открыл ящик стола, глянул на собственную маску и тут же передумал ее надевать: лежащая рядом стопка белых листов подчеркивала, что заношенная маска свою белизну давно потеряла. Пожалуй, стоит купить новую.
– Вероника Семеновна, мне неловко, что заставил вас приезжать, да еще и в пандемию.
Девушка села на стул напротив.
– Поверьте, я с удовольствием. Наконец появился повод нарушить карантин и выйти из дома. Я очень плохо воспринимаю речь по телефону, а при личной встрече могу читать по губам.
Андрей мысленно отметил, что в таком случае надевать маску точно не стоит.
– Раз так, давайте пообщаемся. У меня всего пара вопросов.
– Да, конечно. Постараюсь рассказать все, что помню. – Ловкина поерзала, устраиваясь поудобнее.
Андрей открыл заготовленную папку, достал предыдущий протокол допроса. Те показания брал его предшественник, Андрею нужно было лишь уточнить пару моментов.
– Вы сказали, что познакомились с Власенко Сергеем Сергеевичем в больнице уже после аварии.
– Все верно.
– Скажите, как часто Власенко вас навещал?
Ловкина убрала волосы за ухо, и Андрей заметил слуховой аппарат, тонкой дугой уходящий за ушную раковину. Интересно, как с ней общаться? Может, говорить громче? Но пока она вроде прекрасно слышала, даже не переспросила ни разу.
– Сложно сказать, думаю, раз в два-три дня. Мы подружились, и он заходил в палату, когда дежурил. Тогда мне было довольно тяжело, а Сергей старался меня поддержать.
Андрей понимал, что «довольно тяжело» – это мягко сказано, на самом деле ей прилично досталось.
– Вы обсуждали с Власенко ту аварию?
Ловкина невесело усмехнулась.
– Знаете, я была не в том состоянии, чтобы что-то обсуждать. Не хотелось никого видеть. Говорить, когда себя не слышишь, – пытка, а не слышать других… тогда казалось, что хуже быть не может.
– Но вы сказали, что Власенко вас поддержал. Каким образом, если вы не общались?
– Через блокнотик, это было мое единственное окно в мир. Сергей приходил, садился у моей кровати, писал дурацкие шутки. Всячески пытался меня развеселить.
  
– Получалось?
– Тогда я этого не осознавала, но сейчас понимаю, что да. Его шутки помогали отвлечься.
– То есть темы аварии вы не касались?
Вопрос вышел наводящим, но Андрей не стал перефразировать, в конце концов запись он не вел, а в протоколе всегда можно откорректировать.
– Касались, но не напрямую. Сергей рассказывал, что раньше Подставкин уже пытался покончить с собой, но его спасли. А вот вторую попытку предотвратить не сумели. Ведь в то время все думали, что он пытался отравиться, никто убийство не подозревал.