Прорвемся, опера! Книга 3 (СИ)

— Да я думал, что без криминала, — оправдывался он, вытирая лоб. — Пила-то она как мужик, цирроз, все дела. Еще от неё и муж ушёл, детей забрал, и сожитель всё хотел свалить! Раз ушёл со скандалом, так она его догнала, по башке настучала шваброй и назад затащила.
— Боевая баба была, — заметил Кобылкин.
— А где этот сожитель? — спросил Орлов, хмуря лоб. — Поговорить бы с ним.
  
— Так увезли его к вам позавчера! — участковый потёр затылок. — Набухался, к людям приставал, драться лез, деньги клянчил. Вот и доклянчился.
Потом участковый вдруг выскочил из избы и вскоре, минут через пять, притащил незнакомого нам парня лет двадцати. Рослый парнишка, чуть ли не под метр девяносто, не на шутку перепугался и долго путался в том, что говорил. Наконец, мы добились от него, что сожитель погибшей Фёдоровой позавчера приставал с той же просьбой как раз к нему.
— Я с тренировки иду, а он на пути встаёт и спрашивает — есть десять тысяч? — парень по очереди смотрел на нас вытаращенными глазами. — Я говорю — нет. А он опять — да я на войне был, в десантуре! Дай сигу, пока я добрый!
— А он воевал? — хмурясь, поинтересовался Орлов.
— Даже в армии не служил, — участковый, слушавший это, хихикнул. — В портки, говорят, ссался. Но как выпьет, понты гонит, что чуть ли не Берлин брал в одиночку на танке. Метр с кепкой, а понтов — мама не горюй. У него морда всё в шрамах, постоянно лезет и получает.
— И что потом?
— Да говорит мне, — продолжал парень, — ты чё, спортсмен? Я говорю — да.
— А каким спортом занимаешься? — спросил я.
— Фехтованием, — начал объяснять он. — У нас секция в городе, тренер собирает… но это, мы незаточенным! На соревнование вот в область ездили, на прошлой неделе, третье место занял! Вот… — парень вытер вспотевший лоб.
— Да не пугайся, я в курсе, что такое спортивное фехтование. Ты ему так и сказал?
Он закивал.
— Говорит, что я лох, лучше бы боксом занялся. И говорит — давай покажу, как бить надо… а у меня рапира тренировочная при себе была, в чехле нёс. Вот и я тоже показал…
Короче, сожитель погибшей оказался не слишком умным человеком, раз решил, что занимающийся фехтованием рослый парень не представляет опасности для плюгавого алкаша. Это было большой ошибкой.
Ему стоило подумать получше, потому что я осмотрел спортивную рапиру парня, тот принёс мне её показать. Этой почти метровой железякой весом около килограмма можно захлестнуть кого угодно, даже несмотря на отсутствие острия и лезвия.
Сделали её из арматуры кустарным способом, потому что покупать настоящие спортивные рапиры было дорого, да и портить их жалко. Поэтому качественные фабричные оставляли для соревнований, а тренировались вот такими оглоблями. На одном конце рукоятка из синей изоленты и жестяной чашки, на другом — кусок плотного поролона, чтобы случайно кого-то не покалечить при уколе. А что поделать, 90-е на дворе, денег нет, а чем-то заниматься хочется.
Короче, привыкший размахивать тяжёлой железякой крепкий подготовленный парень просто настучал напавшему по рёбрам своей рапирой, вывалял в снегу и ушёл, а тот, когда очухался, принялся кидать камни обидчику в окна. Одно он разбил, пришлось вызывать милицию. ППСники прибыли из города и разобрались быстро, так что алкаш уехал на пятнадцать суток.
А это значит, у него есть полное алиби, а за хулиганство пусть с ним разбираются другие. Парня мы, расспросив, быстро отпустили, чему он был как-то уж очень рад — видимо, всё время думал, что мы хотим ему впаять срок за превышение самообороны или изготовление оружия.
В общем, сожитель нам пока был не интересен, и мы отправились на место преступления, пешком, здесь было недалеко.
Во дворе дома покойной были беспорядочно разбросаны дрова, какие-то поколотые, какие-то ещё нет, рассыпаны уголь и зола. Через снег проглядывалась неубранная с лета трава и скелеты грядок.
— Её уже пожарные штрафовали, — участковый показал на кучи пепла, — что вываливает прямо во дворе. Это ведь если уголёк и ветер, половину посёлка спалит.
Во дворе был гараж, но пустой, и собачья будка, но саму собаку, по словам участкового, забрал муж вместе с детьми и кошкой. Снаружи ничего интересного не было, и мы пошли в дом. Внутри грязно, немытая посуда лежала кучей в белом банном тазике, рядом с печкой были сложены дрова и уголь — тоже прямо на полу. Очень холодно, печка прогорела ещё ночью, вот дом и выстыл. Даже тараканы замёрзли, бегали так неохотно, медленно. А их тут — целая колония. Ну а запах — носом лучше не дышать: застарелый перегар, смешанный с табачным дымом и затхлой сыростью. Еще воняет тухлой едой, нестиранными вещами и чем-то прогорклым.
Орлов поморщился, а я и носом не повёл — привычен. Много таких хат по долгу службы повидал за две своих жизни.
— Дрались? — Орлов показал на сдвинутый стол и опрокинутую табуретку.
Посуда, часть объедков и разлитая бутылка водки валялись на полу, на пыльном ковре со следами от окурков. Витька прав, сопротивление было, скорее всего, убийца накинул удавку сзади, и жертва начала дёргать ногами, задев стол. Выглядело так, и, думаю, Василий Иваныч с нами бы согласился.
Следак Кобылкин осторожно поднял платком с пола бутылку водки «Распутин» и посмотрел на свет. На этикетке был изображён сам Распутин, и его портрет должен был меняться — наклейка голографическая, и этот деятель, если посмотреть под определённым углом, подмигивал покупателю. Якобы, это признак того, что водка не поддельная. Впрочем, этикетки эти подделывали — только в путь.
— Кирилл, глянь здесь пальчики, — распорядился Кобылкин, поворачивая бутылку перед глазами. — Вроде чёткие следы… а нет, потёртые.
— Я всё равно гляну, — криминалист кивнул и оглядел комнату. — Вот же гадство, пропила, по ходу!
Он показал на ковёр, висящий над диваном. В него было вбито два гвоздя, и на снимке, стоящем на телевизоре, была запечатлена семья погибшей, сидящая на этом самом диване, и видно, что на этих гвоздях раньше висела казачья шашка.
— Шашка была, да, — подтвердил участковый. — Дед-то у неё казаком был, но куда-то дели потом. Пропила, по ходу.
Ну а мы с Витькой нашли кое-что другое. В глаза нам бросился шкаф с выломанным замком, стоящий в спальне. Замочек-то декоративный, такой можно открыть ножиком, но кто-то дёрнул так сильно, что хлипкий механизм просто отломился.
Внутрь были побросаны вещи, и среди них валялась деревянная шкатулка, у которой на крышке изображена какая-то богатая женщина в пышном платье. Шкатулка лежала на боку, внутри ничего, но по опыту я знаю, что в таких часто хранили драгоценности.
Я бы сказал, что хозяйка всё пропила, но зоркий Витя заметил кое-что ещё. Между рассохшихся досок пола застряла золотая серёжка с красным камнем.
— Уронил, — догадался он. — Тот, кто ее убил, сережки, наверное, хотел забрать. Странно, что она их не загнала ещё.
Звучит логично, правда, маньяк такими вещами на моей памяти не занимался, Кащеев ничего не воровал у жертв. Правда, если это первая убитая, он мог растеряться и просто взял ценные вещи по запарке. А может, просто пришёл её грабить, и при этом убил… а потом втянулся. Но идти грабить с удавкой?
Нет, всё было не так. Он явно пытался заметать следы, чтобы всё выглядело ограблением, а потом обнаглел и стал убивать так, без всякой постановки.
— Кирюха, сфоткай, — я показал пальцем, — и сделай мне экземплярчик. Если где-то есть вторая, может, получится найти.
Ну и мне заодно зацепка, в том плане, что будет повод явиться к настоящему маньяку. Скажу, мол, что искал серёжку, стукач на рынке указал на этого человека, что он пытался продать золото убитой на рынке, а дальше — по обстоятельствам.
Да и раз он украл драгоценности, то или они будут у него, или он и правда будет пытаться их сбагрить, если уже не выкинул всё по дороге. Но проверить всё равно стоит.
На всякий случай я спросил у участкового, якшалась ли погибшая с бывшими заключёнными, и тот кивнул. И сожитель этот, который по хулиганке пока закрыт, раньше сидел, и ещё какой-то мужик, который ходил к ней, явно был из зеков. Может быть, если покопать дальше, обнаружится связь Кащеева с убитой, ведь часто бывает, что первые жертвы маньяка — те, кого он знал лично.