Тайна постоялого двора «Нью-Инн»

Больной посмотрел на меня с тупым удивлением и некоторое время размышлял, словно оказавшись в затруднении. Затем снова посмотрел на меня и сказал:
– В этом случае, сэр, вы ошиблись, ошибаетесь, ошиб…
– Доктор считает, что вам полезно гулять, – резко прервала его миссис Шаллибаум, – вы и так слишком много спите, врач не хочет, чтобы вы опять уснули.
– Не хочу спать, хочу лежать, – сказал пациент.
  
– Вам не нужно сейчас лежать, хотя бы какое-то время. Лучше походите несколько минут, и не следует разговаривать. Просто ходите туда-сюда.
– Нет никакого вреда в том, что он разговаривает, – уточнил я, – на самом деле это даже полезно для него и поможет не заснуть.
– Я думаю, это утомит его, – добавила миссис Шаллибаум, – и меня беспокоит, что он просит прилечь, а мы не разрешаем.
Женщина говорила резко и излишне громко, чтобы пациент расслышал каждое слово. Очевидно, он понял недвусмысленный намек, потому что некоторое время устало и неуверенно молча ходил по комнате, хотя время от времени продолжал смотреть на меня, как будто что-то в моем облике его сильно озадачивало. В конце концов, нестерпимое желание отдохнуть взяло верх над вежливостью, и он вновь перешел в наступление.
– Безусловно, мы уже достаточно нагулялись. Чувствую себя очень уставшим. Правда. Не будете ли вы так добры, позволить мне прилечь на несколько минут?
– Не думаете ли вы, что можно разрешить ему немного полежать? – спросила миссис Шаллибаум.
Я пощупал пульс больного и решил, что тот действительно устал, и было бы разумнее не переусердствовать с упражнениями, пока мистер Грейвс еще так слаб. Поэтому я согласился на его возвращение в постель и повернул его в сторону кровати. Он бодро зашагал к своему месту отдыха, как усталая лошадь, возвращающаяся в конюшню.
Как только пациент улегся, я дал ему полную чашку кофе, которую он выпил с жадностью, как будто его мучила дикая жажда. Затем я сел у кровати и, чтобы не дать ему уснуть, снова начал засыпать его вопросами:
– У вас болит голова, мистер Грейвс? – спросил я.
– Доктор спрашивает, болит ли голова? – закричала миссис Шаллибаум так громко, что пациент вздрогнул.
– Я слышу его, моя дорогая, – ответил он со слабой улыбкой. – Вы знаете, я не глухой. Да. Голова сильно болит. Но я думаю, что этот человек ошибается...
– Он говорит, что вы не должны спать. Вы не должны снова заснуть и не должны закрывать глаза.
– Все правильно, Полин, я держу их открытыми, – и он тут же закрыл их с видом бесконечного спокойствия. Я взял его за руку и осторожно пожал ее, после чего больной открыл глаза и сонно посмотрел на меня. Экономка погладила его по голове, держа свое лицо вполоборота от меня. Она делала так почти постоянно, полагаю, чтобы скрыть косящий глаз.
– Надо ли вам ещё быть здесь, доктор? Уже очень поздно, а вам предстоит долгий путь, – сказала миссис Шаллибаум.
Я с сомнением посмотрел на пациента. Мне не хотелось оставлять его у людей, которым я не доверял. Но завтра меня ожидала работа, возможно, с ночным вызовом или двумя в промежутке, а выносливость даже практикующего врача имеет свои пределы.
– Кажется, я слышала шум экипажа некоторое время назад, – добавила миссис Шаллибаум.
Я нерешительно поднялся и посмотрел на часы. Они показывали половину двенадцатого.
– Вы понимаете, – сказал я тихо, – опасность еще не миновала. Если его сейчас оставить, он заснет и, по всей вероятности, уже никогда не проснется. Вы это ясно понимаете?
– Ясно. Обещаю, что ему больше не позволят заснуть.
Пока она говорила, то несколько мгновений смотрела мне прямо в лицо, и я отметил, что ее глаза выглядели совершенно нормально, без малейшего намека на косоглазие.
– Отлично, – сказал я, – если вы понимаете всю серьезность ситуации, я могу оставить вас и надеюсь найти нашего друга вполне выздоровевшим во время моего следующего визита.
Я повернулся к пациенту, который уже задремал и сердечно пожал ему руку.
– До свидания, мистер Грейвс! – попрощался я. – Мне жаль, что пришлось нарушить ваш покой, но вам не следует спать, вы должны бодрствовать.
– Хорошо, – ответил он сонно, – простите, что доставил столько хлопот. Я не буду спать. Но я думаю, вы ошибаетесь...
– Доктор сказал, что вам очень важно не заснуть, и я за этим прослежу. Понимаете?
– Да, я понимаю. Но почему этот джентльмен?.. 
– Сейчас не время задавать много вопросов, – игриво сказала миссис Шаллибаум, – мы поговорим завтра. Спокойной ночи, доктор. Я провожу вас до лестницы, но спускаться с вами не буду, а то пациент снова заснет.
Получив однозначный намек, что мне пора, я удалился, провожаемый сонно-удивленным взглядом больного. Экономка держала свечу над перилами лестницы, пока я не спустился вниз и не увидел через открытую входную дверь отблеск света каретных фонарей. Возница стоял снаружи, едва освещённый фонарём, а когда я наконец-то устроился в экипаже, то он заметил на своем шотландском диалекте, что «вся ночь ушла». Не дожидаясь ответа, хотя в нем и не было нужды, извозчик закрыл за мной дверь, заперев ее на ключ.
Я зажег свой карманный фонарик и повесил его на заднюю подушку, достал из кармана доску и блокнот. Но делать новые записи показалось мне излишним, и, по правде говоря, я скорее уклонился от этой работы, утомленный наблюдениями по дороге к больному. К тому же мне хотелось обдумать события вечера, пока они еще были свежи в моей памяти. Поэтому я отложил блокнот, набил и раскурил трубку. Устроившись поудобнее, я начал анализировать происшествия, связанные с моим вторым визитом в этот довольно странный дом.
Неторопливо перебирая факты, я раздумывал над тем, что этот визит породил целый ряд проблем, которые требовали прояснения. Например, состояние пациента. Все сомнения о причине болезни были рассеяны результатом действия противоядий. Мистер Грейвс определенно находился под воздействием морфия, но как он отравился им? То, что он сам принял яд, было невозможно. Ни один морфинист не принял бы такую огромную дозу. Несомненно, что яд был введен кем-то другим, а как утверждал мистер Вайс, никто, кроме него самого и экономки не входил в комнату к пациенту. Вывод очевиден, кто-то из них двоих или они оба замешаны в отравлении. На это указывают и остальные весьма странные события.
Что это были за события? Их было, как я упомянул, несколько, и многие из них казались достаточно обычными. Начнем со странной привычки мистера Вайса появляться через некоторое время после моего приезда и исчезать за некоторое время до моего отъезда. Но еще более странным был его сегодняшний внезапный уход под несущественным предлогом. Этот уход совпал по времени с восстановлением речи больного. Может быть, мистер Вайс побоялся, что полубессознательный человек может сказать что-то лишнее в моем присутствии? Весьма похоже на то. И все же он ушел, оставив меня с пациентом и экономкой.
Но когда я задумался об этом, то вспомнил, что миссис Шаллибаум активно старалась помешать пациенту говорить. Она не раз прерывала его, а в двух случаях пресекла желание пациента задать мне какой-то вопрос. Больной пытался сказать, что я «ошибаюсь», но в чем? Что он хотел мне сообщить?
Мне показалось необычным, что в доме не было кофе, но было достаточно чая. Немцы обычно предпочитают кофе. Но, возможно, в этом не было ничего особенного. Гораздо примечательней была недоступность кучера. Почему его не послали за кофе, и почему экономка, а не он, подменила мистера Вайса, когда тому пришлось уйти?
Были и другие моменты. Я вспомнил слово, которое звучало как «Полин». Мистер Грейвс использовал его в разговоре с экономкой. Очевидно, это было какое-то имя, но почему мистер Грейвс называл женщину по имени, в то время как мистер Вайс обращался к ней формально «миссис Шаллибаум»? И что касается самой женщины, что означало ее исчезающе косоглазие? Физически здесь не было никакой загадки. У женщины было обычное расходящееся косоглазие, и, как многие люди, страдающие от этого расстройства, она могла сильным мышечным усилием временно привести глаза в их нормальное положение. Я это заметил, когда женщина попыталась сохранить усилие слишком долго, и мышцы ослабли. Но почему она это делала? Являлось ли это просто женским тщеславием, простой чувствительностью к небольшому недостатку внешности? Возможно... А может быть, был еще какой-то мотив. Пока я не готов был ответить на этот вопрос.