Тайна постоялого двора «Нью-Инн»

Очевидно, она осознала эту перемену, так как быстро отвернула голову и слегка покраснела. Но сейчас было не время думать о внешности.
– Вы можете спасти его, доктор! Вы не дадите ему умереть! Он не должен умереть!
Женщина говорила с такой страстью, как будто больной был для нее самым дорогим другом на свете, что, как я подозревал, было далеко не так. Но ее явный ужас мог быть полезен.
  
– Если что-то возможно сделать, чтобы спасти его, – сказал я, – это необходимо делать незамедлительно. Я сейчас же дам ему лекарство, а вы тем временем приготовьте крепкий кофе.
– Кофе! – воскликнула она. – Но у нас в доме его нет. Разве чай не подойдет, если я заварю его очень крепким?
– Нет, не подойдет. У меня под рукой должен быть кофе и как можно быстрее.
– Тогда, полагаю, я должна пойти и купить кофе. Но уже поздно. Магазины скоро закроются. И мне не хочется оставлять мистера Грейвса.
– Вы могли бы послать вашего возницу, – предложил я.
Она нетерпеливо покачала головой.
– Нет, это невозможно. Я должна подождать мистера Вайса.
– Так не годится, – резко сказал я, – он покинет этот мир, пока вы будете ждать. Вы должны немедленно пойти за кофе и принести его мне, как только он будет готов. И мне нужен стакан и немного воды.
Она принесла мне бутыль с водой и стакан из умывальника, а затем со стоном отчаяния поспешила из комнаты.
Я не терял времени, применяя средства, которые были под рукой. Вытряхнув в бокал несколько кристаллов марганцовки, я наполнил его водой и подошел к пациенту. Он был в глубоком оцепенении. Я тряс его так грубо, насколько это было применимо к больному в подобном состоянии, но он не выказывал никакого сопротивления или ответного движения. Было сомнительно, что он способен глотать, поэтому я не рискнул влить жидкость ему в рот, чтобы больной не захлебнулся. Желудочный зонд решил бы эту проблему, но у меня его с собой не было. Однако у меня был расширитель для осмотра полости рта. Разомкнув челюсти и зафиксировав их, я поспешно отсоединил от стетоскопа одну из резиновых трубок. В один конец я вставил резиновый кончик от ушной трубки, которая вполне могла в данной ситуации послужить воронкой. Затем, введя другой конец трубки в пищевод, насколько позволяла его длина, я осторожно влил небольшое количество раствора марганцовки внутрь. К счастью, движение горла показало, что глотательный рефлекс все еще существует, и, воодушевленный этим, я вылил в трубку столько жидкости, сколько посчитал нужным ввести за один раз.
Доза марганцовки, которую я ввел, была достаточной, чтобы нейтрализовать любое количество яда, которое еще могло ос­тать­ся в желудке. Теперь мне предстояло разобраться с той частью препарата, которая уже покинула желудок и начала отравлять организм. Достав из сумки набор для подкожных инъекций, я набрал в шприц дозу сульфата атропина, которую тут же ввел в руку лежащего без сознания мужчины. Это было все, что я мог сделать, пока не принесли кофе.
Я вымыл и убрал шприц, промыл трубку, а затем, вернувшись к кровати, попытался пробудить пациента от глубокой летаргии. Но здесь требовалась большая осторожность. Небольшая ошибка в обращении и нитевидный, мерцающий пульс может остановиться навсегда. Я был уверен, что если не разбудить больного как можно скорее, то состояние оцепенения будет постепенно углубляться, пока незаметно не перейдет в смерть. Я начал очень осторожно, двигая его конечности, растирая лицо и грудь уголком мокрого полотенца, щекоча подошвы ног и применяя другие раздражители, которые были действенными, но не грубыми.
Я был так занят своими попытками реанимировать таинственного пациента, что не заметил, как открылась дверь, и, оглянувшись, я увидел в дальнем конце комнаты тень человека. Как долго мужчина наблюдал за мной, я не могу сказать, но когда он увидел, что я его заметил, сразу подошел ко мне. Это был мистер Вайс.
– Боюсь, – сказал он, – что сегодня вечером мой друг выглядит не очень хорошо.
– Нехорошо! – воскликнул я. – Ему стало совсем плохо и меня это очень беспокоит.
– Надеюсь, вы не предвидите ничего серьезного?
– Нет нужды предвидеть, – парировал я, – все уже настолько плохо, что он может умереть в любой момент.
– Боже правый! – сказал он, задыхаясь. – Вы приводите меня в ужас!
Он не преувеличивал. В возбуждении мистер Вайс шагнул в светлую часть комнаты, и я увидел, что его лицо было ужасно бледным, за исключением носа и красных пятен на щеках, которые казались еще ярче в гротескном контрасте. Вскоре, однако, он немного пришел в себя.
– Я действительно думаю, по крайней мере, надеюсь, – начал он, – что вы слишком серьезно относитесь к его состоянию. С ним и раньше такое бывало.
Я был уверен, что такого не бывало, но обсуждать этот вопрос было бесполезно.
– Возможно, вы правы, возможно, нет, – ответил я мистеру Вайсу, не прекращая свои попытки привести пациента в чувство. – Но в любом случае, когда-то наступает последний приступ. Возможно, он наступил именно сейчас.
– Надеюсь, что нет, – сказал мужчина, – хотя я понимаю, что такие случаи рано или поздно заканчиваются фатально.
– Какие случаи? – спросил я.
– Я имею в виду сонную болезнь, но, возможно, у вас сложилось какое-то другое мнение о природе ужасного недуга.
Я замешкался на мгновение.
– Что касается вашего предположения, якобы его симптомы могут быть вызваны наркотиками, – продолжил мистер Вайс, – я думаю, мы можем считать, что этот вопрос исчерпан. За ним наблюдали практически без перерыва с момента вашего последнего прихода, и, более того, я сам обследовал комнату и кровать, не обнаружив никаких следов морфия. Вы изучали вопрос о сонной болезни?
Я пристально посмотрел на него, прежде чем ответить. Мое недоверие к этому господину стало еще сильнее. Но сейчас было не время. Меня волновал пациент и его потребности. В конце концов, я был, как сказал Торндайк, врачом, а не детективом, и обстоятельства требовали от меня прямых слов и действий.
– Изучив этот вопрос, – сказал я, – мне пришлось сделать совершенно определенный вывод. Симптомы, которые проявляются у больного, не говорят о наличии сонной болезни. По моему мнению, они, несомненно, вызваны отравлением наркотического свойства.
– Но, мой дорогой сэр! – воскликнул Вайс. – Это невозможно! Разве я не говорил вам, что за ним непрерывно наблюдали?
– Могу судить только по внешним признакам, – ответил я, и видя, что он собирается выдвинуть новые возражения, затем продолжил: – но давайте не терять времени на споры, иначе мистер Грейвс может умереть до того, как мы придем к согласию в вопросе диагноза. Если вы поторопитесь с кофе, о котором я просил некоторое время назад, мне удастся принять необходимые меры, и, возможно, получится привести нашего пациента в чувство.
Моя резкая реакция, очевидно, обескуражила его. Должно быть, ему стало ясно, что я не готов принять никакого другого объяснения, кроме как отравления морфием. Отсюда напрашивался вполне очевидный вывод, что альтернативами являются выздоровление или расследование. Коротко ответив, «делайте, что хотите», мистер Вайс поспешил из комнаты, оставив меня продолжать свои усилия без помех.
В течение некоторого времени мои попытки привести в чувство больного, казалось, не имели никакого успеха. Мужчина лежал неподвижно и бесстрастно, как труп, если не считать медленного, поверхностного и довольно нерегулярного дыхания со зловещим хрипом. Но вскоре стали появляться признаки возвращения к жизни. Резкий шлепок мокрым полотенцем по щеке вызвал вздрагивание век, за таким же шлепком по груди последовал легкий вздох. Проведя карандашом по подошве стоп, мне удалось вызвать заметное сокращение мышц. Когда я снова взглянул на глаза пациента, то увидел небольшие изменения, которые подсказали, что атропин начал действовать.
Это выглядело очень обнадеживающе и, на данный момент, вполне удовлетворительно, хотя радоваться было еще преждевременно. Я тщательно укрыл пациента и продолжил процесс, приводя в движение его конечности и плечи, расчесывая волосы и воздействуя на чувства мистера Грейвса небольшими, но повторяющимися раздражителями. И при таком обращении улучшение не заставило себя ждать. Когда я выкрикнул пациенту в ухо несколько слов, он на мгновение открыл глаза, но затем веки снова вернулись в прежнее положение.