Мы — это мы (СИ)

Люди на площади замерли, как будто даже перестав дышать. Хэл вонзил ногти в ладони. Он хотел закрыть глаза и не смотреть, но почему-то не мог отвести взгляд. В этом было что-то завораживающее — два человека по две стороны от арки, отделяющей жизнь от смерти.
Здоровяку пришлось изрядно пригнуться, чтобы пройти сквозь нее.
***
Поверить в то, что произошло потом, Хэлу было сложно, хотя он и знал, что поразительной физической силой и самообладанием Эдвард превосходит не только парней своего возраста, но и многих взрослых.
Приговоренный прошел через арку, и голова его оказалась чуть ли не над головой юного Свершителя — настолько он был выше и крупнее. Массивное тело полностью заслонило Эдварда, и Хэл уже было решил, что ничего не выйдет, как вдруг тишину вспорол резкий свист воздуха, рассекаемого острым лезвием.
Толпа охнула, как один человек.
«Большой Курд» пошатнулся и издал звук, который впоследствии много лет преследовал Хэла во снах — какое-то жуткое бульканье, клокотание, смешанное с хрипом. Потом повалился на колени и стал падать, медленно, точно в страшном сне, разбрызгивая во все стороны жутко-алую кровь.
Из-за огромной разницы в росте меч Эдварда не отсек голову с первого раза, лишь вскрыл горло. К счастью — если только здесь уместно это слово — Эдвард обладал не только невероятной выдержкой, но и прекрасной реакцией.
В миг, когда колени Курда коснулись булыжной мостовой, он вновь взмахнул чудовищным мечом чуть ли не в половину своего роста. Голова приговоренного отлетела в сторону и ударилась в кого-то; поднялся дикий визг и крики. Толпа забесновалась, угрозы и проклятия посыпались на Эдварда со всех сторон.
А тот стоял неподвижно, в черной одежде, с окровавленным мечом в руке, тяжелые красные капли стекали по его щекам, срывались с подбородка. Смуглое лицо посерело, точно обуглившаяся бумага, но оставалось бесстрастным. Не обращая внимания на остервеневшую толпу, он кое-как вытер кровь с лица и, опустив голову, двинулся в обход арки медленной, неловкой поступью совершенно вымотавшегося человека.
Хэл оцепенел, уронив руки. Разум тонул в хаосе безобразных, бессвязных мыслей, они проносились, как облака по небу, и он не мог поймать ни одной. Возмущенные люди, расходясь, толкали его со всех сторон — он не чувствовал, не замечал.
Увиденное перевернуло всю душу, проникло сквозь глаза прямо в мозг, не способный воспринять подобное зрелище. Хэл машинально наблюдал, как с телеги, запряженной черной лошадью, спрыгнул невысокий, кряжистый человек, одетый в черное, как и Эдвард. В руках у него болтались два огромных куска мешковины.
Человек что-то сказал Эдварду, который стоял возле телеги, как истукан, по-прежнему сжимая меч в правой руке. Тот медленно, словно пробуждаясь от кошмарного сна, положил меч в телегу и потащился за отцом — а это, несомненно, был его отец, Свершитель города Вьена.
Но Хэл не обращал на него внимания, он смотрел только на Эдварда. Ему нестерпимо хотелось подойти и что-то сделать, помочь, только вот как? Это же не падение с дерева и даже не поле, которое не успеваешь вспахать...
Что сказать человеку, пережившему подобное, какие найти слова? Да и существуют ли слова для подобного момента?
С помощью отца Эдвард завернул обезглавленное тело в мешковину, та сразу же пропиталась красным. Вдвоем они с огромным трудом затащили сверток на телегу. Потом Свершитель кивнул, и Эдвард покорно поднял голову казненного, завернул в мешковину и ее — так аккуратно и бережно, словно она была еще живая и он мог причинить ей боль неосторожным движением.
При этой мысли Хэл вдруг понял, что больше не выдержит этого зрелища. Он развернулся и на подламывающихся ногах побрел прочь. И тут же остановился, словно наткнувшись на внезапно возникшее чувство вины, как на осязаемое препятствие.
Значит, он тоже сбежит, отвернется? Он не может приблизиться к Эдварду, не может его никак поддержать и ободрить, но хотя бы остаться рядом — это ему по силам. Пусть даже Эдвард ничего не узнает, неважно. Хэл тут, и этого достаточно. Он не такой, как прочие горожане, посмотревшие на казнь и отправившиеся искать новых развлечений.
 
И Хэл остался на месте. Стоя на самом солнцепеке, наблюдал, как Свершитель увез тело, а Эдвард зачерпнул воды из каменной чаши и, плеснув на кровавую лужу, начал оттирать булыжники соломенным жгутом. Ужасная, тяжкая работа; ему пришлось принести больше десяти ведер прежде, чем на мостовой не осталось ни следа от проведенной казни.
Горожане огибали арку по огромной дуге, никто не приближался ни к ней, ни к одинокой фигуре в черном, которая, стоя на коленях, замывала свернувшуюся кровь.
Хэл вдруг представил, как она проникает в щели между камнями, впитывается в землю, а фонтан-то вот он, рядом, и все из него пьют как ни в чем не бывало. Да он и сам вволю из него напился.
Подкатила тошнота, но желудок был пуст, и Хэл лишь судорожно сглатывал горькую желчь и не уходил уже из чистого упрямства.
Лишь когда Эдвард наконец закончил с уборкой и с пустым ведром в руке двинулся сквозь поспешно расступающуюся толпу, Хэл счел свой долг исполненным. Он проследил за Эдвардом и убедился, что тот свернул в незаметный переулок, ведущий к дому Свершителя. Потом, пошатываясь, отошел к краю улицы и присел на корточки в тени. Только сейчас ощутил, как сильно устал, как болит голова и путаются мысли.
Медленно, с огромным усилием, словно ворочая тяжеленные каменные глыбы, он возвращался к реальности. А она была проста — солнце давно перевалило за полдень, пора домой, Майло наверняка что-то заподозрит, если отец придет с поля один.
Но Хэл еще долго не мог заставить себя тронуться с места. Пытался примириться с увиденным, как-то пристроить его внутри, чтобы оно причиняло поменьше боли и беспокойства, но получалось плохо.
А как же Эдвард, вдруг подумал он, ему наверняка сейчас еще хуже! Теперь понятны слезы госпожи Альмы, понятно, почему она считает, что все кончено... но ведь это не так!
Хэл поднял голову и уставился прямо перед собой, не замечая оглушительного шума и гомона вокруг. Если мать Эдварда полагает, что он откажется от их дружбы только из-за... этого, то она сильно заблуждается! Эдвард ни в чем не виноват, ему просто не место здесь, в этом городе, на этой кошмарной площади. Он умеет читать и писать, он составляет лекарства и создает чудесные вещи из стекла и глины — почему его уделом должны стать ужас, кровь и ненависть окружающих?
Он достоин лучшего, он не какое-то там отребье вроде тех, что стояли в толпе вокруг Хэла. И если его отец этого не осознает, что ж... значит, он неправ, и Хэл сделает все, чтобы Эдвард это понял!
Эта мысль — поистине революционная для Хэла, воспитанного в убеждении, что старшие всегда и все знают лучше, а он лишь бестолковый ребенок — буквально подняла его на ноги и вдохнула свежие силы.
Сейчас надо прийти в себя и вернуться домой до заката, но он еще вырвется из-под гнета Майло и поговорит с Эдвардом, чего бы это ему ни стоило!
  
7
 
Хэл решительно шагал через поле, тень под его ногами подергивалась в такт шагам, становясь то чуть меньше, то больше, и ему казалось, что он наступает на собственное бьющееся сердце.
Под деревьями было чуть прохладнее, и он ускорил шаг. Если вернуться до того, как тени удлинятся, никто, включая Майло, вообще ничего не заметит. Впрочем, брат сейчас, быть может, лежит без памяти и даже не вспомнит потом, что Хэл куда-то отлучался.
Это наилучший вариант, а еще лучше было бы...
Хэл резко окоротил себя, выругав за подобные мысли. Пожелать кому-то смерти — очень скверно, говорила мать, Прислужники Темного услышат пожелание, а разбираться не будут, схватят любого, кто рядом. Могут даже утащить того, кого ты любишь.
Хэл поспешил прочесть короткую молитву о благословении Всемогущего. Заканчивая последние строки, проломился сквозь кусты и чуть не споткнулся о человека, сидящего на мягком мху, подтянув колени к груди.