Рожденный для войны (СИ)

— М-да, — задумчиво произнёс митрополит Иосиф, снял очки и начал протирать стёкла платком.
Картина вырисовывалась необычная, однако она идеально ложилась и в его личные впечатления. Проблема доставки боевых заклинаний дальше, чем можно их кинуть рукой, существовала с момента появления первых атакующих чар. И до сих пор единственным решением оставалось накладывать плетение на стрелу лука и арбалета в момент выстрела. Пуля имела слишком маленькое отношение массы к скорости, любое плетение просто разрушалось в полёте яркой вспышкой. У снаряда была другая проблема — масса была достаточна удержать плетение, но при этом из-за высокой скорости, чем дальше цель, тем сильнее отклонение. Магическое поле плетения попросту искажало аэродинамику, а корректировать снаряд в полёте невозможно. Но чтобы успешно действовать в атакующей связке пулемёт-лучник, оба бойца должны быть профессионалами достаточно высокого класса, с крепкими нервами и отработанными до автоматизма рефлексами. Добавить все последующие грамотные и разумные действия Михаила по части благополучия новосозданной семьи, и близко не напоминающие беспорядочные метания ничего не понимающего подростка, на которого свалилась ответственность… Орифламу точно передали не кому попало и не потому, что больше некому.
— Да уж, крайне интересный молодой человек, — наконец сказал митрополит Иосиф. — И он не только показал себя хорошим бойцом, а также разумным главой нового рода.
— Предполагаете, его готовили на одну из клановых теней?
— Возможно. В любом случае в том, что образ простого школьника был действительно лишь внешним образом, а на деле мальчика хорошо готовили, можно не сомневаться. Вот, прочитайте, отец Лаврентий, с чем он ко мне сейчас приходил.
Отец Лаврентий взял листы и буквально впился глазами в оттиск красного сокола на каждом из листов. Причём оттиск не просто был нарисован, магический отпечаток пропитывал структуру каждого листа. Документ, заверенный и зачарованный именем рода Столешниковых. Текст его удивил ещё больше.
— Это что же, владыко? Получается, наш проигрыш перед Пасхой в итоге обернулся победой? — отец Лаврентий достал платок и начал протирать лысину. Для него это был жест высшей растерянности.
— Да. Решение об ограничении Церкви давать убежище простолюдинам от действий дворян отменено, так и не вступив в силу и никогда не вступит.
В голосе митрополита Иосифа прозвучали нотки злорадства. Он знал, что это грешно, он ругал себя за эту слабость, но всё равно не мог удержаться. Веками освящённое правило, что любой, даже простолюдин имел право укрыться в Церкви или монастыре от дворянского гнева, и лишь Церковь, причём на уровне общего решения минимум трёх епископов, сама решала — выдавать ли беглеца светским властям. И вот этой весной, неожиданно объединившись, Воронцовы и Столешниковы смогли убедить остальные боярские роды и все вместе выкрутить руки императору. Общее решение Боярской думы плюс император с магической клятвой Церковь нарушить если и могла, то очень ограниченно. Фактически пускай силой беглеца по-прежнему взять не могли, укрывшие его монастырь или церковь попадали в тотальную блокаду. Отец Иосиф справедливо боялся, что лишение Церкви одной из важнейших привилегий станет первым шагом, чтобы в дальнейшем уничтожить Церковь как сдерживающий противовес дворянским амбициям. И вот теперь Михаил принёс документ, заверенный главой рода Столешниковых, что они отзывают своё слово под документом. А дальше вступает в действие юридический казус. Боярского рода нет, но орифлама, хотя и спящая, есть — а значит, если все новые решения Боярская дума принимает в новом составе, подпись Столешниковых на всех старых решениях остаётся действительной. А потому если сейчас она отозвана, то пока орифлама сокола не развеялась, документ недействителен. Ну а дальше, раз появилось время, Церковь найдёт, чем убедить и какой-нибудь другой род тоже отозвать свою подпись.
— Очень интересно, — отец Лаврентий снова протёр лысину. — И откуда, по версии Михаила Тёмникова у него этот документ?
 
— Ложь, конечно, грех, но небольшой и тут ложь во спасение. Михаил сказал, что якобы получил документ от прежнего главы рода, тот в последний миг жизни одумался. Зная Никиту Столешникова — сомневаюсь. Уверен, документ составлен Михаилом, а соврал он, чтобы не было вопросов уже к нему.
— И что он попросил?
— Умный мальчик, вслух — ничего. Зато он упомянул Евангелие от Матфея, главу пятую стих сорок четвёртый и далее.
— И будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего, ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд, — тут же ответил отец Лаврентий. — Михаил просил защиты для семьи?
— Да. Я и без этого к нему присматривался с интересом, — дальше в голосе митрополита Иосифа прозвучали стальные нотки. — Отец Лаврентий, будьте добры, передайте и проследите, чтобы волос с головы семьи Тёмниковых не упал. До Рождества самое меньшее.
  
Глава 12
 
Встречи совсем неожиданные
 
Домой Михаил приехал, когда летний вечер синими тенями густо затопил Москву до самого дна. В южной стороне неба, где-то далеко за городом, полыхали неслышные сполохи, там, видно, уже разыгралась гроза, но пыльная духота всё ещё цепко держалась за улицы. Заодно в который раз порадовался, что уличному автомобильному движению Российской империи и близко не дотянуть до сумасшедшего дорожного траффика мегаполисов Российской Федерации. Когда машина добралась до поместья, нервная слабость после встречи с отцом Иосифом вроде бы прошла, однако Михаил всё равно ощущал себя выжатым лимоном, вдобавок понемногу начала накатывать головная боль. И перемена погоды, и то, что за весь день он не нашёл времени нормально поесть горячего, ограничиваясь перекусами на бегу.
Поместье встретило неожиданно яркими огнями и вкусными запахами. Девочки окружили Михаила сразу на крыльце и немедленно потащили ужинать. Столовую уже привели в более-менее приличный вид. Конечно, царапанный пол и потрёпанные жизнью зелёные обои никуда не делись, но пропала грязь и пыль, на окнах появились занавески, а ещё привезли стол и стулья вместо старых рассохшихся.
— Сегодня у нас Маша готовит. Тебе чего положить? Суп или рагу? — едва усадив Михаила за стол, поинтересовалась Аня. — Мы уже ели, но чай с тобой попьём.
— Чего угодно, я голодный как крокодил.
Впрочем, с первой же ложки Михаил признал, что получилось у Маши очень вкусно. Всё-таки даже в дворянских школах на уроках домоводства девочек явно учили не для галочки. Когда Михаил доел первую порцию и попросил добавки, Аня решила пояснить:
— Мы по очереди решили готовить. Сегодня Маша. Завтра я, послезавтра Женя, Яна и Юна, — неожиданно в голосе прозвучали нотки тоски.
— Аня, а может, давай этим мы займёмся? — осторожно спросила Маша.
— Ага, Анька, ну не упрямься, — тут же поддержала Яна.
— Нельзя. Если на всех, то делим одинаково на всех, — Анин голос дрогнул, но она всё равно продолжала настаивать.
Девушка после этого демонстративно отвернулась в сторону окна и взяла чашку с чаем и печенье. Мол, я ем, потому «глух и нем». И не пытайтесь.
— Стоп. О чём спорим? — не выдержал Михаил. — Девочки, меня весь день не было. Я не слышал и не понимаю.
— Да вот, мы весь день Аню отговариваем, — торопливо, пока её не оборвали, заговорила Женя. — Анька не переваривает готовить. Но при этом настаивает, что всё должно быть по-честному и делим работу на всех. Если убираемся, то все, и если готовим, то тоже все. Ми-и-иш, может быть, хоть ты на неё повлияешь?
— Ну… А можно я сначала поем, вы мне покажете, что у вас тут и как, а дальше решим.
— Хорошо, — Женя невинно захлопала глазками, смущённо заулыбалась — ну как отказать такой замечательной лапочке и милой крошке?
Михаил с трудом удержал смешок. Именно с таким видом Женя всегда начинала операцию по убеждению родителей, когда ей было чего-то ну очень надо. И это сейчас во всех смыслах было просто замечательно.