Лед Апокалипсиса 3 (СИ)

просто моя реальность отличается от твоей.
«Алиса в стране чудес» Л. Кэрролл
А теперь ещё эти глаза и зашипели, как повреждённая труба с газом высокого давления. Шипели они или точнее, их носитель, разумеется, на меня.
Умение делать лицо кирпичом очень важный навык, прямо-таки жизненно важный. Пока у меня случилась внутренняя паника и мне показалось, что либо у меня окончательно съехала крыша, потому что в призраков и прочую нечисть я не верю, либо я зря в неё не верю и нужно в кратчайшие сроки пересмотреть свою картину мироздания и прописать туда апокалиптических желтоглазых домовых.
  
Моя фантазия, которую изрядно подстегивали темнота и напряжение, рисовала существо метр с кепкой, подозрительно похожее на лохматого худосочного чёрта с рожками и светящимися глазами.
И пока шла эта внутренняя борьба что-то ещё во мне заставило, вопреки здравому смыслу, который кричал о необходимости бежать, осветить эти глаза.
Когда-то человечество снимало фильмы, в том числе фильмы ужасов. Это один из тех жанров, которые выжившие стараются не смотреть, потому что кабздеца хватает и без этого. Но в фильмах ужасов не тычут фонарём в середину монстра.
А я тычу, вернее поворачиваю голову со шлемом так, чтобы осветить.
И всё это, внутренняя борьба, движение головы, паника, невозмутимость — пронеслись меньше чем за секунду. И конечно в эту секунду уложилось разглядывание источника шипа и свечение глаз.
Это было нечто лохматое и зубастое. Не знаю, как «нечто» звали, но с биологической точки зрения оно относилось к виду «felis ferox catus», то есть кошка, охеревшая в атаке.
Кошка или кот, кто её там разберёт, сидела на каком-то вентиле, который для удобства коммунальных служб был выведен в середину прохода. Ну, чтобы, когда ныряешь в него, непременно ударится и лучше всего, если головой.
Кошка была если не дикая, то агрессивная, это уж точно. Закончив шипеть и таращить глаза, а также доводить несчастного Антона Странника до цугундера, потому что я реально испугался и подумал невесть что, кошка попыталась кинуться на меня. Однако, вероятно, в последний момент передумала, так что сначала она распрямилась, а потом стушевалась и попыталась развернуться, в результате чего упала под ноги, превратившись в квантовое скопление всклокоченной шерсти, шипения, блеска глаз и размахивания лапами.
Вся эта квантовая кошка унеслась куда-то вдаль по коридору.
Я наконец-то смог сглотнуть.
Теперь-то я понимал, что глаза не светились, они отражали свет от фонаря.
Постояв ещё пару секунд и удостоверившись, что Кипп вообще не понял, что случилось и кошку толком не разглядел, я пригнулся и двинулся вперёд, причём для этого пришлось ещё и выдвинуть вперед левое плечо и перемещаться скорее боком, чем ровно.
Туннель был грязным, вонючим, но с каждым метром становился всё теплее. Это конечно, не тропики, но на кирпичных стенках висели капельки незамёрзшей влаги.
Не знаю, кто создавал этот туннель, но он посчитал, что удобство перемещения по нему — это совершенно излишняя опция, поэтому кроме того, что было узко и низко, туннель ещё и имел повороты, причём зигзагообразные.
Тем не менее мы достаточно быстро прошли по нему полторы сотни метров, а я заодно потерял направление.
Наконец мы упёрлись в металлическую дверцу. Не такую, какую делают на заводе и ставят на неё красивую ручку. Эту дверцу за три рабочие смены сварил Петрович, причём из подручных материалов, а в качестве ручки приварил к ней ржавую подкову. Я взялся за подкову, дёрнул и… подкова осталась у меня в руках.
Матюкнувшись, я стал смотреть, как эта чудо-дверь запирается. За моей спиной пыхтел Кипп, что только мешало.
Ага, вот оно.
Замка никакого нет, это просто толстая щель, дающая доступ к засову, который был с другой стороны двери.
Я достал нож и без труда передвинул рукоятку засова и открыл дверь. Подкову сунул в нагрудник, чтобы не мешала.
Дверь, даром что целиком из ржавого металла, бесшумно открылась и пропустила нас в какой-то подвал с полом, покрытым грязно-бурым песком.
Подвал имел форму прямоугольника, и мы оказались где-то к его середине. Исследовав этот подвал, причём в ходе исследования я трижды ударился головой (хвала Всевышнему, на мне был шлем), а Кипп дважды, мы не обнаружили в нём людей, а только парочку полосатых кошек, которые лежали на здоровенной расплющенной коробке с маркировкой «Wildberries» и при нашем появлении даже не стали поворачивать головы.
Зато мы нашли путь из подвала, это была пологая лестница с обычной деревянной дверью со сломанной ручкой.
По лестнице мы поднялись на первый этаж, и оказались внутри здоровенного закопчённого помещения с переплетением труб разного размера и формы.
Здание, судя по потемневшим от времени плакатам про технику безопасности, было ещё довоенной постройки котельной.
— В яранге горит огонь, — тихо произнёс Кипп, вероятно, цитирующий что-то про жизнь народов Крайнего Севера.
Он показывал на помещение за дверью, и я был склонен с ним согласиться, потому что чувствовал тепло и какие-то звуки.
Мы осторожно отворили дверь и действительно обнаружили старомодный, похожий на бочку котёл, внутри которого не то чтобы полыхал огонь, но прилично тлели угли.
Помещение было грязным, закопчённым, а на широком и явно нездешнем диване (ну, не поверю я, что ЖЭК поставит в котельную диван, покрытый белой замшей) спал какой-то бомж в лохмотьях.
Кроме дивана в помещении было полно другой мебели, явно нездешней и вообще предметов интерьера, посуды и прочего хлама, даже просто пустых бутылок.
Мы некоторое время наблюдали за спящим, меня, в частности, интересовал вопрос, а дышит ли он?
Косвенно, раз огонь горит, местный выживший, конечно, жив, но звуки посапывания меня убеждали больше. Сталкивался я и с тем, чтобы человек умер за пару часов до моего к нему приходу. После такого перестаёшь доверять косвенным факторам.
— Экхе-экхе. Любезный, простите что прерываем Ваш сон праведника… — негромко сказал я, стоя над диванчиком.
Бродяга открыл глаза и всхрапнул как испуганный конь.
Пару секунд он с испугом смотрел на нас, потом вскочил и метнулся к столу, заваленному всевозможными предметами, остатками пищи, пустыми банками, сложенными в четыре раза газетами.
Он нашёл в этом бардаке кухонный нож и кинулся на меня.
Апокалипсис здорово развивает рефлексы. У тех, разумеется, что останется в живых.
Я вот был жив и реагировал быстро.
Схватив запястье бродяги, то, которое держало нож, я сильно тряхнул и запястье, и самого мужичка, отчего нож с лязгом упал на пол.
После этого я развернул его и толкнул обратно на диван, отчего он упал и издал обиженное «ой».
Конечно, я мог пристрелить его. Но это было бы как минимум невежливо по отношению к «хозяину дома». Хорошие гости так себя не ведут.
— Мы, наверное, Вас напугали, сударь! — я протянул с достоинством, словно был офицером-гардемарином, а не сталкером с топором. — Уж простите великодушно. Мы не нападаем на Вас, не хотим отнять Ваши богатства или покуситься на жизнь.
— Ась? Что?
— Меня Странник зовут. Антон Странник. А Вас, голубчик?
— Георгий, но все называют меня Чинарь.
Бродяга некоторое время разглядывал нас. Кипп отступил к стене, всем своим видом показывая, что в отличие от меня, не склонен к сантиментам. Ещё одна выходка с ножом, и он проделает в гражданине Чинаре пару дырок.
А у меня, напротив, было благодушное настроение:
— Позволите мне сесть?
— Присесть, — поправил он меня. — Нельзя говорить «сесть», плохая примета. Так вообще не говорят.
  
Пока он рассматривал меня, я рассматривал его. Кроме очевидной нелюбви к гигиене, а мужичок был грязный как чёрт, он ещё и имел татуировки на руках. Не такие красивые, современные рисунки и узоры, которые носят на себе баристы и вообще молодёжь. Это определённо были лагерные татуировки.