Последняя черта (СИ)
Они погрузили почти все. Кай забрал предпоследнюю вязанку и протянул ее Кёнсу. Кёнсу принял груз, закинул вверх, чтобы Фань затащил на палубу, и случайно глянул в сторону поваленного дерева. Фань успел закричать раньше, и в большей степени из-за его вопля Кай удачно отшатнулся, так что горящий камень пролетел мимо, не причинив вреда.
— Вверх! Скорее! — Кёнсу настойчиво совал руку, предлагая Каю помощь.
— Якорь, дурак! Лезь на палубу и поднимайся выше! — зарычал на него Кай, убрал ногу с веревочного переплетения, подхватил с травы топор и коротко тюкнул по ребрам первого набежавшего, замотанного в криво сшитые шкуры.
Постоянно озираясь, Кёнсу перевалил через борт. С чувством облегчения выдохнул, когда Кай с ловкостью пригнулся и пропустил над головой укрепленную острыми камнями дубинку, а затем с силой ударил противника ногой в грудь, отшвыривая к другим нападавшим. Топором ударил следующего грабителя аккурат по шее. Брызнула кровь, заляпав лицо подельнику нападавшего, и Кай растянулся на траве, заодно рубанув по лодыжке перед носом. Над ним с шипением пролетели горящие камни.
Кёнсу торопливо нашел взглядом у поваленного дерева одного из пращников, нащупал лук, дернул за оперенье стрелы. Затаив дыхание, Кёнсу тщательно целился, потом отпустил тетиву. Стрела вбилась в левый глаз пращника, и тот тяжело завалился назад. Кёнсу тут же наложил новую стрелу и выпустил в другого пращника.
Фань тем временем крутился у печурки и усиливал пламя, чтобы “Облако” поднялось выше. Управившись с этим, кинулся сматывать веревочные лестницы, до которых, по счастью, никто из нападавших еще не добрался. Вскоре “Облако” соединял с землей лишь якорный канат.
Кай внизу крутился и вертелся среди грабителей, скупыми и точными движениями стараясь наверняка уменьшить поголовье врагов и добраться до якоря. Канат уже туго натянулся и поскрипывал.
Кёнсу с отчаянием глянул на три оставшиеся стрелы. После стрелять уже будет нечем.
— Скорее! Якорь! — крикнул он сверху.
Кай перекатился по траве. Пытался обойти тех, кто перекрывал ему путь к канату. Кёнсу поколебался, но таки всадил стрелу в самого мощного грабителя, что загораживал собой Кая. Но дальше стало хуже, потому что на склон вывалило подкрепление. Верно расценив расклад, Кай плюнул на все и целеустремленно рванул к якорю. На бегу рухнул на колени и проскользил по траве между ног у замахнувшегося дубиной здоровяка, тут же вскочил и припустил к якорю по уже свободному пути.
Кёнсу так сжал пальцами лук, что тот едва слышно заскрипел.
Добравшись до якоря, Кай сунул топор в петлю на ремне, выбил крюк из зазора между камнями, ухватился за канат и полез вверх, подтягивая крюк за собой, чтобы грабители не поймали и не заставили дирижабль снизиться. С земли полетели горящие камни, копья и стрелы.
Кёнсу выпустил стрелу, уложив вражеского стрелка, но только одного. Рядом сопел Фань, возившийся с правым ветрилом. Кёнсу наложил последнюю стрелу, прицелился в гада с короной из перьев на голове, выдохнул и отпустил тетиву. Правильно расценил: отруби змее голову, и она подохнет. Внизу взвыли.
“Облако” поднялся достаточно высоко, чтобы по нему стало бесполезно метать камни и копья, а Кай перевалил наконец через борт, и у стрелков тоже не осталось мишени. Днище гондолы надежно защищало от стрел, а пробитый купол над головами по-прежнему туго натягивался, несмотря на несколько маленьких дырок в плотном материале.
Кёнсу заволновался, потому что Кай, перевалив через борт, как плюхнулся лицом вниз на палубу, так и остался лежать, стиснув в руке металлический крюк якоря.
Отбросив лук, Кёнсу ринулся к Каю, с трудом перевернул на спину и похолодел, увидев кровь на скуле. Потрогал темные волосы, попытался шею ощупать и тихо выругался, когда ладонь стала красной. Ну и обломок стрелы слева тоже не радовал. Кёнсу сдвинул ворот рубахи, потянул и сглотнул, увидев глубоко засевший под ключицей наконечник.
— Три строго на юг, — хрипло пробормотал Кай. — Придется рулить. По ночам останавливайся. Потом будет плато. Увидишь через два дня одинокую скалу и возьмешь к востоку. Еще четыре — доберешься до селения. Там уже спросишь дорогу у торговцев.
— Ты же ранен. Надо остановиться и достать наконечник.
— Неважно. — Кай вдруг вскинул руку, ухватился за обломок древка и резко дернул. Смуглую кожу тут же залила кровь, хлынувшая из рваной раны. Наконечник с тихим стуком упал на доски. — Либо оклемаюсь, либо нет. Все запомнил? Три… строго на юг…
У Кая медленно опустились веки, и он затих. Кёнсу пытался зажать рану ладонью, но помогало паршиво — кровь все шла и шла. Очнувшись, Кёнсу заметался по палубе. Убедился, что курс на юг, и рулило закреплено, потом искал воду, пытался установить котелок над печкой, одержимо рылся в мешках. Фань окунал в кипящую воду ткань, порванную на ленты, и смотрел на Кёнсу с непонятным ожиданием и хрупкой надеждой.
Из трюма Кёнсу приволок шкуру, с муками перетащил на шкуру Кая, который в отключке был зверски тяжелым. Рубаху пришлось порезать и тоже пустить на бинты. Прихваченные из Белых Шахт травы нестерпимо воняли, когда Кёнсу заваривал их, а после рубил ножом размягченные стебли. Кашицей из трав рану он заложил плотнее, потом возился с тугой повязкой. Дальше он бессильно трогал ладонью голову и шею Кая и пытался разобрать густые волосы на пряди, чтобы найти раны. Ничего не выходило. Кёнсу толкнули в плечо, и он вскинул голову. Фань протягивал ему острый нож Кая. В ответ на недоуменный взгляд жестом показал, как скребет лезвием по коже. До Кёнсу дошло.
Сначала он осторожно обрезал темные волосы, укорачивал и расчесывал пальцами, потом соскребал щетину. Закусив губу, разглядывал заодно Кая и медленно осознавал, что под бородой все это время прятался такой же юный, как он сам, одиночка. Кончиками пальцев Кёнсу трогал твердые скулы, проводил по широкому носу, обрисовывал легкими касаниями упрямо выступающий подбородок с ямочкой, касался подушечкой жестко очерченных полных губ. Улыбчивых.
Обрезанные волосы Кая Фань унес к печке, чтобы сжечь, а Кёнсу осматривал раны на шее и под скулой. Порезы там вышли не особенно глубокими, но обильно кровоточили. Кёнсу смыл кровь пару раз, прижал ладонью зеленую кащицу и подержал немного. Сделал так раза три, пока кровь не унялась. А вот дальше оставалось только ждать. Ранки на лице и шее не представляли угрозы, но вот рана от стрелы…
К вечеру Кёнсу понял, почему Кай предпочитал зарастать бородой. Густая синева на подбородке и над верхней губой красноречиво намекала, что бедняге пришлось бы бриться по два-три раза на дню, а в пути это точно роскошь. Но Кёнсу решил потратить на эту роскошь время и воду. Дело было даже не в том, что ему нравилось рассматривать лицо Кая, а в том, что ему нравилось трогать кончиками пальцев резкие линии и чувствовать собственной кожей легкое покалывание от щетины.
К ночи они выбрали место у горного шпиля. Кёнсу думал, что сдохнет к черту, бросая раз за разом якорь и пытаясь им зацепиться за что-нибудь. Фань с завидным терпением помогал ему, а когда все же вышло бросить якорь удачно, крепил к канату колокольчики.
Потом у крошечного костерка Кёнсу тихо читал книгу вслух для Фаня и Кая. Кай в себя еще не приходил, но Кёнсу готов был ждать столько, сколько потребуется. Перед сном проверил повязку, нахмурился, отметив покраснение вокруг раны, отварил еще вонючих трав и наложил свежую повязку. К рассвету у Кая начался жар, а к следующему вечеру Кёнсу пришлось чистить рану от гноя. Третий день получился самым нервотрепным, но горы за спиной и плато перед глазами подарили крошечную надежду. А после ночи над плато Кай спал спокойно, да и рана осталась чистой, края у нее заметно стянулись.
Проснувшись на следующий день, Кёнсу застал Кая уже сидящим на палубе. Он умудрился как-то перебраться к борту и теперь вертел в руке шест. Из-под повязки струилась кровь.
— Спятил, да? Рана же открылась! — напустился на него Кёнсу и попытался шест отобрать. Кай твердо его отстранил и помотал головой.