Ничего, кроме любви (СИ)

Антоша глянул мельком и снова уставился на дорогу: его опасно подрезал тёмно-синий Опель.
— Под волосами размазалось, — сказал водила. — Слева.
Крис вздохнула, послюнявила носовой платок и принялась тереть там, где он подсказал.
Синяки, ушибы, ссадины, кровоподтёки — таковы отметины «любви» Чёрного Макса.
Тело ломило так, что Кристина еле доползла до Гелендвагена. Благо, Антоша помог забраться в машину. Переодевалась она прямо там, на заднем сиденье. Водитель поглядывал на неё в зеркало заднего вида, но Крис знала, её прелести бритоголового громилу интересуют мало: Антоша смотрел на следы, которые Горских оставил на ней, и вздыхал.
Они как раз пересекли площадь Победы, когда Кристина, наконец, перевоплотилась в клушу. Удалила остатки макияжа, сняла украшения, нацепила очки и собрала волосы в незамысловатый пучок. Обычно на это уходило меньше времени, но сегодня она еле двигалась: Макс переусердствовал с «ласками».
— Всё? — снова спросила она. Чёртова кровь не желала оттираться.
— Вроде да, — кивнул Антоша. — Есть хочешь?
Хороший он всё-таки мужик…
— Нет. — Кристину передёрнуло: от одной мысли о еде тошнота подкатила к горлу.
Водитель посмотрел на неё. Нахмурился.
— Мне очень жаль, Крис, — сказал глухо.
Она не ответила. Закусила губу, что бы сдержать набежавшие слёзы, и отвернулась. Её била крупная дрожь.
— Ты это… — Антон с трудом подбирал слова. — Ты не плачь, хорошо?
Не плачь… Легко сказать — «не плачь»! Её жестоко избили и не менее жестоко изнасиловали самым отвратительным способом из всех возможных. Однако она не может обратиться за помощью — никто ей не поможет. Никто! она вынуждена стиснуть зубы, собрать себя по кусочкам и…
Работай сучка…
— Мне осталось убить восьмерых… — еле слышно прошептала она. Об их с Горских договоре в ближайшем окружении Чёрного знали все. И Антоша в том числе.
Водитель промолчал. Но он так громко думал, что Крис не удержалась.
— Что? — спросила, потерев синяк на запястье.
— Считаешь, он тебя отпустит?
Вот он. Тот самый роковой вопрос, который задавала себе Крис денно и нощно. В своё время она так извелась, что запретила себе об этом думать.
— Он обещал, — пролепетала она и удивилась: как же жалко и наивно это звучит!
Антон покосился на неё.
— Он мастер обещаний, наш шеф.
— У меня нет выбора. — Крис не узнала собственный голос. Такой хриплый, осипший, совсем чужой…
— Выбор есть всегда.
Удар под дых. Кристина закусила губу. Слишком уж хорошо понимала она, о чём толкует бритоголовый здоровяк. Слёзы вновь обожгли кожу. Покатались по щекам. Замерли на губах солёными каплями.
Умирать страшно. Но вряд ли страшнее, чем жить вот так…
Однако, имелся ещё один аргумент. Именно он являлся решающим.
— Он убьёт Стаса.
Грубое лицо водителя сделалось совсем каменным, и Кристина понурилась. С десяток кварталов они проехали молча. На одиннадцатом водитель заговорил:
— Слыхала про Гриднева?
— Это кто? — Она шмыгнула носом и утёрлась рукой.
— Депутат. — Антоша чуть прибавил газу. Гелик обошёл три тачки и перестроился в правый ряд перед самым светофором. — Люди Чёрного похитили его восьмилетнюю дочурку.
Кристина напряглась. Не хотела она слушать, что случилось дальше, ох не хотела…
— Макс посадил Гриднева на короткий поводок, — продолжил бритоголовый. — А тот на всё согласен был, ради дочки — то. Только потом оказалось, что Чёрный девчушку в первый же день задушить приказал. А депутата два года пользовал.
— Что с ним сталось? — спросила Крис, чувствуя, как сердце замерло в груди.
— Повесился.
Они свернули с проспекта и двинулись по эстакадной дороге в старый район. Автострада пустовала, и Антон разогнался от души.
— Зачем ты мне всё это говоришь? — прошептала Кристина, всматриваясь в рубленный профиль водителя. Понять что-либо по каменному лицу не представлялось возможным.
— Затем, что ты мне нравишься, — без обиняков отозвался Антоша, и уголок его рта чуть заметно дёрнулся. — Но против Макса я никогда не попру. А ты не дура. Сама сообразишь. Просто помни — выбор есть всегда. Всегда.
 
Выбор
Есть
Всегда…
***
Он
Давно Серый не чувствовал себя таким идиотом В последний раз, наверное, ещё в школе, когда караулил Лизоньку после уроков. Лизочка тогда была, как персик — свежая, румяная. Вкусно пахла и позволяла себя целовать и трогать, где захочется. Сейчас же Серёга поджидал даму, сравнивать с персиком которую кощунственно по отношению к чудесному пухлявому фрукту: Кристина напоминала скорее курагу…
Но… где эта курага шляется в пол первого ночи, чёрт её дери?
«Педикюр женщины делают, чтобы радовать своих мужчин», — вспомнились, ни к селу, ни к городу слова Верочки.
У Кристины кто-то есть, сообразил Серёга и вздохнул.
И с этим кем — то провела она сегодняшний вечер и добрую половину ночи.
А он ждет её тут, как круглый идиот.
Серый вновь бросил взгляд на окна. Раз, два, три, четыре, пять… Пятый этаж. Второй подъезд… Темно. Крис еще не вернулась.
Он снова закурил. В ход пошла вторая пачка.
«Так и надо — не разглядел, — грянул с шестого этажа голос Корнелюка, сопровождаемый пьяным девчачьим хором и хохотом.
Так и надо — я не у дел.
Её встречает один и провожает другой,
А я как будто чужой, чужой, чужой…»
Подожди, дожди, дожди-и…
«Подожду, — сказал себе Серый, выпуская дым через нос. — Дождусь и выскажу Крисвсё, как есть».
Он действительно собирался объясниться с соседкой. Даже речь заготовил. Пафосную. И отрепетировал.
Дорогая Кристина. Ты очень мне помогла. А я повёл себя, как придурок. Прости меня, пожалуйста. Надеюсь, этот эпизод никак не повлияет на нашу дружбу.
И с чего он решил, что ей нужны его объяснения? У неё же — педикюр. Педикюр! А это значит, что есть любовник. По крайней мере, именно так Серый понял намёки Дюймовочки.
Дорогая Кристина…
Да где ты шляешься, клуша очкастая?
Серёга ловко отщёлкнул окурок в урну и прикрыл глаза. он уже начал клевать носом. В уюте милого сердцу дворика одиночество казалось благодатным даром небес. До чего хорошо здесь. Всё знакомое. Родное. Близкое. И ничего не меняется.
Только машин стало больше, а парковочных мест — меньше.
Клёны, ивы и тополя шелестят листвой. оконца светят жёлтым светом. Кто-то из ребятни оставил в песочнице красно-жёлтый пластмассовый самосвал. Серый не сомневался, что утром забывчивый мальчуган обнаружит игрушку ровно на том же самом месте — никто не возьмёт. Ветер качает старые качели, и они скрипят. Тихо-тихо.
Надо бы смазать…
Под старой ивой лавочка — там он впервые поцеловался по — взрослому. С Лизой. А чуть поодаль, у мусорных бачков, впервые по — взрослому подрался. Из-за Лизы…
Победителю достался драгоценный трофей: родители Лизочки отбыли на дачу, и первая красавица школы пригласила его «посмотреть видик». О каком фильме шла речь Серёга теперь, наверное, даже под пытками не вспомнит. Зато никогда не забудет неловкие робкие ласки, трепетные лёгкие поцелуи и то, как он никак не мог натянуть презерватив… Первый их с Лизочкой секс был ужасен. Всё выходило как-то по-идиотски. В порыве страсти они разбили любимую бабушкину вазу, а потом Серый мучительно долго не мог кончить. Переволновался. однако на выпускном реабилитировался по полной…
Он улыбнулся, согретый воспоминаниями, но тут же вздрогнул: у скамейки, полускрытая гибкими ветвями плакучей ивы, возникла скрюченная косматая бабка с трубкой во рту.
— Судьбой начертано спасти… Смотри не проморгай! — проскрипела старая цыганка и выпустила ему прямо в лицо струю едкого дыма.
Что за наваждение? Серый потряс головой, и мать Баро Алмазного растворилась в темноте.