Конструктор живых систем: На пути к цели (СИ)

Эх, как бы хорошо сейчас прогуливаться с Дегтярёвым по набережной, или прогуливаться на морской яхте⁈ Она бы много ему смогла показать и рассказать, он же моря никогда и не видел! И плавать, наверное, не умеет, а она умеет, и могла бы его научить. Вот только, тут она фыркнула, вот только купаться вместе неуместно, она уже давно девушка, да и Дегтярёв, несмотря на свой иногда откровенно детский вид, вполне себе сформировавшийся юноша, имеющий уже не только платонические желания, но и вполне земные, низменные, так сказать.
  
А с другой стороны, так хочется обниматься и целоваться, и в этом нет ничего предосудительного, особенно, если они любят друг друга и готовы в скором времени пожениться и…. Тут Женевьева оборвала сама себя, почувствовав, что слишком далеко зашла в своих глупых мечтаниях.
Она отошла от окна и уселась на пуфик, морща лоб в глубоких раздумьях. Чистый, покрытый лёгким загаром лоб девушки открыто сопротивлялся морщинам, что сгрудились на нём в результате напряжённых размышлений хозяйки, но ничего поделать не смог. Слишком неравны оказались силы. И всё же, придётся идти к матери, выяснять, а то всё слишком туманно, и ничего нельзя поделать. Нужно срочно поговорить с матерью и всё выяснить. Не в лоб, конечно, а иносказательно, но так, чтобы полностью понять, что происходит вокруг неё.
Разговор с матерью случился буквально на следующий день, когда они втроём прохаживались по улицам Симферополя, приехав туда прогуляться. С ними вместе следовал и их шофёр, вооружённый револьвером, спрятанным в наплечной кобуре под тонким пиджаком, что весьма удивило Женевьеву.
Нет, их иногда сопровождали мужчины из числа доверенных лиц отца или особо приближённых слуг, но никто из них и никогда не брал с собой оружие. Это нонсенс, однако… и тут Женевьева заметила, что сумка матери немного раздувалась от несоразмерного для неё предмета.
Внезапная догадка осенила девушку. А что, если это дамский револьвер⁈ Нам грозит какая-то опасность? Но откуда? Она невольно оглянулась вокруг, но окружающий пейзаж не внушал тревогу: всё обыденно, спокойно.
Люди, как люди, улицы, как улицы. Город жил своей жизнью: неспешно прогуливались отдыхающие, скорым шагом перемещались горожане, торопящиеся по своим делам, скучали извозчики, лениво смотря на проходящих мимо потенциальных клиентов. Магазины, люди, машины — всё буднично, обыденно и без угроз. А тогда, кого бояться?
— Маман, а почему ты взяла с собой шофёра, да ещё и с оружием? — спросила Женевьева, когда, побродив по магазинам, они уселись на открытую веранду в летнем кафе.
Графиня в этот момент задумчиво смотрела в сторону моря, и лёгкий бриз игрался полями её белоснежной шляпки, удерживаемой шпильками на волосах. Она о чём-то думала или мечтала, и вопрос дочери застал её врасплох. Мгновенно выйдя из мечтательного состояния, она вперила строгий и прямой взгляд на виновницу прерывания её тайных грёз.
— Что ты сказала, Женя, повтори?
— Маман, почему ты взяла с собой шофёра, да ещё и с оружием? — старательно повторила вопрос Женевьева, пытливо заглядывая матери в глаза.
Мать помолчала, пристально смотря на дочь, но та не смешалась под её взглядом и продолжала ждать ответа. Графиня чисто машинально заметила в лице дочери новые черты, которые ранее не были ей присущи. Мягкая округлость нежных щёк сменилась некоторой резкостью, которую давали более обозначенные скулы и волевой подбородок, что не был характерен для женщин её рода и до сей поры никак не выделявшийся.
«Девочка растёт, — вздохнула про себя графиня, — и становится излишне дерзкой. Может, наказать её? Нет, слишком поздно, девица уже на выданье, восемнадцать лет исполнилось, она хочет любить и быть любимой, а князь Юсупов…» Графиня вспомнила слащавого, прилизанного юношу, что томным взглядом смотрел на мужчин высшего света, предпочитая находиться скорее в их обществе, чем в обществе экзальтированных и изнеженных барышень, и её настроение, и так не очень хорошее, испортилось ещё сильнее.
Конечно, барышни разные: и красивые, и безобразные, есть и умные, и откровенные дуры, высшего света и полу высшего, холодные в любви и страстные, но если князю они не нравятся, любые, то с этим ничего поделать нельзя, кроме как разорвать помолвку. Правда, для этого нужен достаточно весомый повод, а его всё никак не находилось.
— Ты слышала, как я разговаривала с отцом?
— Нет, но я знаю, что отец звонил тебе, маман.
— Да, так вот, — графиня замолчала, дав возможность официанту расставить чашечки с какао и тарелку с фруктами. — Отец звонил предупредить, чтобы мы приняли особые меры предосторожности, у нас в империи активизировались иностранные агенты. Конечно, мы в долгу не останемся, но пока весь мир против нас, и у наших противников больше возможностей навредить.
— И поэтому ты носишь дамский револьвер в сумочке, маман?
Взгляд графини невольно метнулся в сторону лежащей рядом на стуле сумочки, и тут же вернулся обратно. Она промолчала, не желая говорить ни да, ни нет.
— А ты, маман, умеешь пользоваться им? — не отставала от неё дочь.
— Женевьева, ты дерзишь, у меня нет никакого револьвера в сумочке.
— А, ну тогда извини, — и дочь уткнулась в свою чашку с какао.
Графиня помолчала, но дело касалось их личной безопасности, поэтому молчать ей не пристало, наоборот, уже давно надо поговорить на эту тему, но… графиня опасалась, и вот почему. Если говорить о безопасности, то придётся упоминать о нападениях на военно-полевые лагеря, о чём писали во всех газетах. Женевьева газет не читала, поэтому ни о чём не подозревала, а зря. И всё же, сказать придётся.
— Ты читала последние газеты?
— Маман, ты же знаешь, я не интересуюсь политикой.
— В газетах пишут не только о политике.
— Ну и новостями тоже.
— Это хорошо, но и одновременно плохо.
— Почему? — задала короткий вопрос дочь, отхлебывая при этом какао и вгрызаясь в хрустящий, желтовато-молочный круассан.
Графиня поморщилась, глядя, как аппетитно жуёт дочь, но ничего не ответила, а подозвала к себе официанта.
— Будьте добры, — обратилась она к нему, — принесите мне, пожалуйста, последний выпуск газеты «Вестник Крыма».
— Сию минуту, ваше сиятельство.
— Гм, мама, ты хочешь дать мне почитать газету?
— Да, думаю, тебе интересно почитать о своих сокурсниках, которые, пока ты тут отдыхаешь, продолжали учиться в военно-полевом лагере⁈ — говоря эти слова, графиня пристально смотрела на дочь, стараясь успеть поймать реакцию на её слова. Любой дрогнувший мускул лица или тела должен о многом ей сказать, сообщить то, чего не скажет язык.
Дочь, дожёвывающая почти съеденный круассан, спокойно проглотила его, запила какао и спросила.
— Опять что-то Дегтярёв натворил? И что на этот раз? — ни один мускул на её лице не дрогнул, только глаза заблестели каким-то насмешливым блеском.
— Ты, видимо, думаешь, что он там развлекался? Впрочем, принесут газету, почитаешь.
Через пару минут подошёл официант, неся на блюде свежую газету и, склонившись перед графиней, отдал её. Взявшись за газету, графиня развернула её, внимательно осмотрела все страницы и, найдя интересующую статью, свернула и передала дочери, указав, где читать. Женевьева приняла газету и полностью погрузилась в чтение. Мать внимательно следила за ней, не прекращая попыток понять её отношение по реакции.
На первой полосе газеты была напечатана статья с громким заголовком:
НАПАДЕНИЯ НА ВОЕННЫЕ ЛАГЕРЯ! ИМПЕРАТОР СДЕЛАЛ РАЗНОС ВОЕННОМУ ВЕДОМСТВУ! МНОГО ПОГИБШИХ И ЕЩЁ БОЛЬШЕ РАНЕНЫХ!
  
Дальше, собственно, кратко излагались прошедшие события, а в конце перечислялись лагеря, в которых всё и произошло. Отдельным списком шли фамилии погибших и раненых. Женевьева дошла до перечисления фамилий, начала читать, потом перечитывать, и стала стремительно бледнеть.
— Он убит!
— Кто убит? — опешила графиня, которая давно уже изучила все списки и нашла барона Дегтярёва в списках раненых. Об этом она даже упомянула в разговоре с графом, а тот подтвердил, что лично слышал от военного министра, что Дегтярёв ранен и находится в госпитале на излечении, правда, состояние у него тяжёлое, а остальные подробности он опустил, сказав, что расскажет их при личной встрече, и вот теперь такой пассаж.