Нулевой километр (СИ)

– Впрочем, это нам не пригодится. Одного твоего хмурого вида будет достаточно.
– Для чего? – черт возьми, что, вообще, происходит?
– Для благого дела, Бирюков. Ты ведь любишь премии? Так вот, прямо сейчас я даю тебе возможность подзаработать: поднимешься со мной в квартиру и припугнешь одного человека. Только хорошенько припугнешь, чтобы даже у меня поджилки затряслись.
Кажется, ходить со мной за ручку у нее входит в привычку: вырывает сигарету, что я только что поднес к губам, так и не успев чиркнуть зажигалкой, и, бросив ее в лужу, берет мою ладонь, уверенно следуя к подъезду.
Так в этом дело? Она не справилась с братом и решила, что взбучки от водителя будет достаточно, чтобы он перестал творить безумства? Поэтому заставила меня развернуться и мчаться обратно на всех парах, уверяя, что это вопрос жизни и смерти?
– Юлия Константиновна, – одергиваю девчонку, цедя сквозь зубы ее имя, и больше не делаю ни одного шага.
– Просто Юля.
– Юля, – как будет угодно, – ты не в себе? Гоняешь меня из-за какого-то подростка, которого достаточно запереть в комнате и лишить компьютерных игр, чтобы он, наконец, задумался о смысле жизни?
Я в воспитатели не нанимался. Искать Ярослава по темным подвалам – это одно, а вот читать ему лекции и устраивать показательную порку в мои планы точно не входит. Я в пятнадцать и не такое творил, чему я могу его научить? Разве что пару советов дать, как избежать жуткого утреннего похмелья.
Оставляю начальницу в шаге от каменной проступи, что отделяет нас от двери, и, устало вздохнув, разворачиваюсь к машине, выделяющейся ярким пятном на фоне стареньких Жигулей и парочки Логанов, краем уха выхватывая в общем гамме уличных звуков ее обескураженный вздох.
Я свои планы не поменяю, даже под угрозой увольнения: не для того моя мать поднялась с кровати, превозмогая усталость и боль в ногах, чтобы вечером разочарованно вздыхать у окна.
– Максим! – пусть хоть плачет, не обернусь. – Двадцать минут, не больше!
Да даже две уже перебор. Мне перемены в ее настроение уже набили оскомину: то плачет, заставляя сердце сжиматься от жалости, то злит, доводя до бешенства своим вздором. Уже снимаю блокировку с двери, когда до меня долетает ее признание:
– Дело не в Ярике. Там другое! Уедешь, и я не знаю, что с нами будет…
***
Я не хочу дрожать, но чем больше ступеней остается позади, тем сильнее растет мое напряжение. Даже близость водителя не помогает, ведь еще неизвестно, так ли умна Ленка, что с пеной у рта уверяла меня в успехе своей затеи. Жора вторую бутылку распечатал, где гарантия, что не схватится за нож или не упадет замертво, когда Бирюков пропишет ему парочку прицельных ударов в челюсть? Не то, чтобы мне его жалко, но вот портить жизнь Максу мне бы определенно не хотелось. По крайней мере, теперь, когда я узнала, что он довольно-таки многогранен...
– Кто там? – говорю же, Голубев надрался!
 Хрипит и покачивается из стороны в сторону, лишь каким-то чудом удерживая равновесие. Все дело в практике – я бы давно свалилась, и не факт, что наутро смогла бы открыть глаза. – Лидка, ты?
Жалкое зрелище, хочу вам сказать, затмевающее собой даже убогость обстановки. Мужчина с трудом поворачивается, и если бы не многолетний опыт, доведший его действия до автоматизма, прямо сейчас он бы завалился на пол, перевернув посуду и, что самое страшное для него, лишь наполовину опустевшую бутылку.
– Юлька! Присоединишься?
– Только этого мне не хватало, – обнимаю себя за плечи и жмусь поближе к Бирюкову, что привалившись к косяку, с интересом разглядывает незнакомца. Вот бы узнать, о чем он думает? Ожидал увидеть нечто подобное, или до сих пор не верит в реальность происходящего?
– Тут с тобой поговорить хотят…
– Следователь, что ли? – откуда только силы берет, чтоб подняться, и подойти к нам так близко, что в ноздри тут же бьет запаха перегара и его любимой кильки в томате?
Еще и эта картошка, скворчащая на сковороде, так и благоухает на всю квартиру, ведь жарит ее Жора на прогорклом масле. Удивительно, всего несколько часов в доме, а не заметить его присутствия уже невозможно – раковина залита соусом, стулья так и валяются на полу, а штора безобразно распахнута и завязана в узел, чтобы лишний раз не развевалась от ветра, мешая ему любоваться уличным пейзажем.
 
– Хуже, Жора. Намного хуже, – тяну насмешливо и нежно обнимаю Бирюкова за талию. – Московский хлыщ, собственной персоной.
Надеюсь, мужчина, что напрягается, стоит мне провести ноготком по его прессу, простит мне эту вольность. Не будет потом высказывать, что я переигрываю и все эти поползновения в его личное пространство уже перебор. Потому что нужды в этом нет. И самой неудобно, только иначе нельзя, ведь человеком с улицы отчима не напугаешь.
– Как услышал, что ты сомневаешься в его чувствах, сразу примчался, – улыбаюсь, невинно хлопая глазами, и обращаюсь теперь к Бирюкову:
– Знакомься, милый, твой будущий тесть.
От этого нежного обращения, Максиму явно не по себе. Старается улыбнуться, но то, что я вижу сейчас, больше похоже на гримасу отвращения. Словно он объелся лимонов и ничем не может смыть кислоту с языка.
– Георгий Голубев, – произношу, а мой новоиспеченный жених уже тянет руку, желая поприветствовать хозяина.
Все-таки в чем-то Ленка была права: наш разлюбезный отчим, пусть и еле стоит на ногах, но ситуацию оценивает трезво. Подтягивает портки, поднимая резинку треников до самого пупка, и отвечает на рукопожатие, которое даже мне кажется чересчур долгим. Целую вечность Максим держит его грязные пальцы в своих, ничем не выдавая брезгливости, в то время как Жора идет пятнами от неловкости и… Боже мой, боли?
– Очень приятно. Максим.
– Спортсмен?
– Самбист, – кивает, а его новый знакомый тут же вскрикивает от той силы, что таится в руке моего водителя.
Мы не прогадали. Руслан при всей свой собранности, железной закалке и дюжих молодцах, следующих за ним по пятам, вряд ли сумел бы переплюнуть уличные замашки моего лжебойфренда. Разве что железо в голосе пустило бы рой мурашек по Голубевскому позвоночнику, а все остальное он бы мимо ушей пропустил. А с Макса вон, глаз не спускает, разминая ноющее запястье…
– Ну что за манеры? – подтруниваю над заступником, сияя от этой крохотной победы, и как подобает любящей женщине, указываю гостю на стул, тут же устраиваясь за его спиной. Разминаю мужские плечи и очень надеюсь, что затуманенный мозг отчима не заподозрит неладного. Иначе нам крышка – дождется ухода Бирюкова и больше житья не даст. Впрочем, разве это существование можно назвать жизнью?
– Выпьем за встречу?
– Не стоит, – Бирюков накрывает ладонью пустую рюмку и так зыркает на «хозяина», что тот даже водкой давится. – И вам не советую. Юля говорит, вы под градусом своих действий не контролируете.
– Да, шутит она… Что вы Юльку нашу не знаете? Я ведь по-отечески: когда нужно поругаю, а когда и пряником умаслю. Детей ведь полный дом, – если лыбиться не перестанет, мышцы лица его точно сведет судорогой. – И все с характерами, попробуй тут без ремня их в узде удержать! На голову сядут. У вас, кстати, дети есть?
– Нет.
– Тогда поймете меня потом, когда ребятней обзаведетесь. Дочка, – я даже о роли своей забываю. Ушам не верю, ведь мне куда привычней слышать от него оскорбления, – что же ты жениха накручиваешь?
Я? Жаль, что Максим с порога не вырубил этого монстра! Тогда мне не пришлось бы смотреть этот дешевый спектакль, что разыгрывает Голубев, для пущей убедительности даже головой покачав. Злюсь, излишне сильно сжимая каменные мышцы похолодевшими пальцами, и резко отпрянув, закатываю рукав легкого свитера, демонстрируя присутствующим свою правую руку с расцветающими на локте отметинами.
 
– Накручиваю? Еще скажи, что я сама их поставила!
– Ну, это ведь пустяки… Не рассчитал немного.
Только я знаю, что значит этот блеск в его глазах. Там раскаянием вовсе не пахнет, скорее разит обещанием, что в следующий раз я так легко не отделаюсь. А уж после визита Бирюкова, не окажись он довольно убедительным, мне и вовсе несдобровать…