Нулевой километр (СИ)

– Я знаю, – горько, но изменить хоть что-то я не в силах. – Но ты всегда можешь приехать. С деньгами я помогу.
Их у меня теперь предостаточно. Конечно, меньше, чем у Светы, но отказываться от своей идеи стать Тихомировой я не планирую. Роюсь в шкафу, зажав плечом мобильный, и всерьез ломаю голову, какое из платьев выбрать: белое – цвет невинности и чистоты, или черное, что куда больше отражает мою сущность.
– Не могу. У меня ведь свадьба на носу. Две недели осталось, а дел невпроворот. До сих пор не решила, как столовую украшать.
Только зачем? Разве цветы или воздушные шарики смогут скрыть убогость местной забегаловки, избавить помещение от запаха тушеной капусты и рыбных котлет? Как не старайся, обертка ситуации не исправит, только невесте об этом лучше не говорить – она в кредит влезла, чтобы накормить сорок голов не самым вкусным тортом.
– И место для тебя я до сих пор берегу. Так что, если вы с Русланом надумаете…
– Шутишь? Потом разговоров не оберешься, – да и есть оливье в компании простых работяг мой банкир вряд ли решится. Даю голову на отсечение, что он ничего не смыслит в соленой селедке, для красоты приправленной свежей петрушкой, и уж точно не получит удовольствие от жирных отбивных. Не дай бог, отдаст концы от ударной порции холестерина, так и не доведя меня до стойки регистрации.
– Да кому какое дело? Любовь она ведь о возрасте не спрашивает! Артем на два года младше меня, и что? Разве мы с ним не счастливы?
Господи, она не меняется. Все так же верит в настоящие чувства и до сих пор грезит, что в один прекрасный момент я, наконец, пойму, что вовсе не деньги заставили меня оказаться рядом с Тихомировым. Запоздалое прозрение, которое, по ее словам, неминуемо.
– Ты беременна, Соколова. Так что шансов найти себе подружку помоложе ты своему жениху не оставила. А меня и так недолюбливают, зачем подкидывать лишнюю тему для сплетен?
– Это ведь важно для меня, Юлька… Один раз и на всю жизнь.
– Поверь, все мы поначалу так думаем. Моя мама тому самое яркое подтверждение. Пять браков за спиной, и каждый для нее был особенным.
– Вот и с ней заодно увидишься. Выглядит она все хуже. Постарела лет на десять. Конечно, с такой-то семейной жизнью!
Видите, я не врала – чувства я отключила, поэтому сердце не пропускает удар, и если меня что и гложет, так простое женское любопытство. Совру, если скажу, что не испытаю радости, узнав, что ее жертвы себя не оправдали – дочери рядом нет, а на любовном фронте никак не вяжется. Надеюсь, хотя бы сейчас Лида осознала, что я не виновата в ее неспособности создать хоть что-то, отдаленно напоминающее семью.
– Не спросишь, как они? – как всегда интересуется с придыханием, невольно понижая голос, и молчит, замерев в ожидании вердикта.
А надо ли? Какое мне до них дело? Только дурак станет переживать о тех, кто когда-то всадил ему нож в спину.
– Нет, – все же решаю, что белый подойдет больше и включаю громкую связь, торопливо избавляясь от пижамы.
– Бьет он ее, Юль. Места живого на лице не осталось. Мама моя говорит, не ровен час, когда он ее на тот свет отправит…
– И пускай, – вздрагиваю от порыва ветра, что пробивается в окно, и с шумом его захлопываю. – Сама виновата, кто ее просил с ним связываться? Еще и ребенка рожать?
– А мальчик у них чудесный. Светленький такой, и глаза голубые…
– Да хоть серо-буро-малиновые. Я же сказала, мне неинтересно.
– А вот тетя Лида о тебе спрашивает. На днях столкнулась с ней во дворе, так она минут десять меня не отпускала.
– Да что ты? Как мило! Мне прямо сейчас прыгать на поезд и мчаться на всех парах воссоединяться с семьей? – бросаю ехидно, не с первого раза справляясь с молнией. Комната успела остыть, аж мурашки по коже бегут.
– А почему бы и нет? Неужели не хочется увидеть братьев?
– Рыжего, например? Конечно, всегда мечтала вновь столкнуться с этим толстяком. Пожалуй, привезу ему пончиков из лучшей кондитерской…
– А он и не толстяк вовсе. В футбол играет, вытянулся… А Артурчик какой красавец! Чувствую, не одно женское сердце разобьет этот мальчишка, когда вырастет.
 
Еще бы. Его отец это делал виртуозно – просто исчез, вечером не вернувшись с работы, а от палатки с его овощами осталась лишь зловонная куча гнилых помидоров, что хозяин не удосужился убрать, впопыхах отчаливая на родину. Что-то не поделил с коллегами и бросил мать разбираться с долгами. Небольшими, но когда ты на пятом месяце и дома тебя ждут три ребенка, даже маленькая сумма кажется неподъемной.
– А Леночка ваша год на одни пятерки закончила.
– Третий класс, – усмехаюсь, ведь в начальной школе табелем с отличием никого не удивишь.
Я в ее возрасте тоже блистала – читала быстрее своих одноклассников и злилась, если в домашнем задании допускала хотя бы одну помарку. Поверьте, из меня мог бы выйти толк, не появись на свет Ярик, который своим плачем лишил меня возможности высыпаться перед занятиями.
– Тем более она у нас белоручка, ничего, кроме книг, в руки не берет, – от одного вида грязных подгузников идет красными пятнами и непременно разрождается кашлем, не на шутку пугая окружающих возможностью лицезреть, как ее желудок расстается со скудным завтраком. Уж очень полезная способность организма, когда на тебя то и дело пытаются переложить обязанности взрослых.
– Так что, ничего выдающегося. Чем ей еще заниматься, если не уроками?
– Не скажи. С Богданом она возится. С коляской у дома каждый день гуляет. Юль, ты бы им помогла… Туго им приходится. Дети ведь не виноваты.
– Не виноваты, – вздыхаю, забывая о расческе, что занесла над головой, желая уложить волосы. – Только не я их рожала. У них мать есть, пусть и разбирается…
– А у тебя жених богатый…
– Любовник, – поправляю, игнорируя недовольное кряхтение подруги. – И посвящать его в семейные перипетии я не намерена. Хочешь, чтобы я со стыда сгорела, случайно столкнувшись с Жорой на улице? Как думаешь, Тихомиров обрадуется, когда поймет, с кем связался – мать посудомойка, а отчим последний забулдыга. Так что и не проси, на свадьбу мы не приедем.
– Тогда одна приезжай, – сотая попытка меня уговорить, которая обречена на провал. Качаю головой, забывая, что девушка меня не видит, и, тряхнув головой, перевожу тему в мирное русло.
– Я задумалась о работе!
– Правда? – Лена принимает мои правила и уже осыпает градом вопросов. – Где? Кем? Господи, ты и место нашла?
– Почти. Как раз собираюсь на собеседование. Решила в модели податься. Как думаешь, я хорошо буду смотреться на подиуме?
– Ну, Юлька! Я уж обрадовалась, думала, что-то серьезное, а ты опять за свое! Когда уже повзрослеешь, университет закончишь?
– В следующей жизни. В этой у меня другие планы…
– Перед фотографами позировать? – она смеется, а я жалею, что нас разделяют тысячи километров. С удовольствием бы запустила в нее своей сумочкой. – Ты для подиума старовата!
– А вот и нет. Как раз-таки в самом соку. И когда я прославлюсь, надеюсь, тебе будет стыдно за эти слова.
Что вряд ли, ведь серьезно связываться с модной индустрией я не планирую. Пожалуй, пары проходов перед жаждущей толпой в платье от Светланы Тихомировой будет вполне достаточно. Тем более что работать я собираюсь лишь на одного зрителя – создательницу известного бренда, что не на шутку меня разозлила своими бесконечными фото на фоне Лондонского глаза или Букингемского дворца. Посмотрим, будет ли она также сиять, когда ее коллекцию представит миру не кто иной, как ее главная соперница. Та, с кого снимать все эти наряды, пестрящие стразами и пайетками, будет ее дорогой супруг.
 
– И что, в каком журнале тебя искать?
– Еще неизвестно. Я лишь в начале пути – собираюсь на кастинг. Но как только мое лицо украсит глянцевую обложку – вышлю автограф. Отнесешь его Лиде, на память о дочери, что она выставила за порог.
Накручиваю волосы и, взбив пятерней, позволяю им рассыпаться по спине, каскадом спускаясь к пояснице. Моя бабушка уверяла, что густая шевелюра досталась мне от отца – своего зятя она, может, и не любила, так и не сумев простить ему увлечения Верой, зато восхищаться его красотой не стеснялась. «Понимаю я Лидку, как тут голову не потеряешь: косая сажень в плечах, волосы густющие, хоть гнездо вей, и глаза синие-синие. Дьявольски красив! Так ее окрутил, что девчонка обо всем на свете забыла!» – предварительно отругав поглядывающего со снимка Константина Щербакова, Нюра тоскливо признавала очевидный факт.