Место под солнцем (СИ)

Ливий встал, поморщившись от боли в пояснице. Фуад поднялся навстречу. Халиф был выше собеседника почти на голову, но тот уверенно смотрел ему в глаза, расправив плечи и вздернув подбородок. Все можно решить прямо сейчас, не затягивая и не усложняя. Свернуть голову. Ударить в шею ножом, с ювелирной точностью найдя сонную артерию — одно из множества полезных умений, которые осваивает цепляющийся за жизнь заключенный. Но легкую смерть нужно заслужить. Сучонок достаточно старался для того, чтобы у него отняли это право.
— Мне нужны деньги, сынок. Уверен, по старой дружбе ты подкинешь мне работенку.
Глаза Фуада потемнели. Мысли смертных Халиф читать не умел и не нуждался в этой способности: все, о чем думали люди, было написано у них на лице. Человек, которому он когда-то доверял, как самому себе, пытался принять решение, но в уравнении насчитывалось слишком много неизвестных. Наконец Фуад расплылся в довольной улыбке и протянул руку для того, чтобы похлопать Ливия по щеке, но он сделал шаг назад и наклонился, туша недокуренную сигарету.
— Тюрьма хорошо повлияла на тебя, Халиф. Смирение — это добродетель, и она украшает любого. Надеюсь, ты не слишком страдал от сексуальных домогательств других заключенных? Расслабился и отдался процессу, получая удовольствие?
— Увы, мы не сошлись в предпочтениях. Я люблю долгие прелюдии, а они чересчур нетерпеливы. Пару-тройку раз мне пришлось поставить кое-кого на место и посидеть за все хорошее в одиночной камере. На этом проблемы закончились, и я наслаждался покоем и уважением.
Фуад расстегнул пуговицу на пиджаке и наклонился для того, чтобы взять с блюда еще одну лепешку.
— А знаешь, что во всем этом самое любопытное, Халиф? Тебя не было здесь хреновых десять лет, но кое у кого при упоминании твоего имени до сих пор трясутся поджилки. Они произносят его шепотом, так, будто ты появишься из воздуха и вспорешь кому-нибудь живот. — Он поднял указательный палец. — Но скоро они увидят, что ты работаешь на меня, и все поймут.
Ливий почтительно склонил голову.
— Жду твоего решения.
— Присмотрю тебе квартиру. Не хочу, чтобы ты ютился в этой дыре, да еще и в компании дешевой шлюхи. В конце-то концов, мы друзья.
Фуад сделал несколько шагов к двери и добавил, полуобернувшись:
— А, и еще кое-что. Извини за Эоланту. Окажись она послушной девочкой, мы бы поимели ее разок-другой и отпустили в целости и сохранности. Но у тебя что ни баба — так ведьма, Халиф, уж не знаю, каким шестым чувством ты их выбираешь. Им бы ошейник с шипами и на цепь посадить, а не спать в одной постели с мужиком.
— Король выбирает женщину себе под стать, сынок, и знает, как с ней обходиться. В противном случае ему нужно думать не о троне, а о теплом молочке, которое приносит кормилица.
— Тунисские работорговцы, которым я ее отдал, разберутся. А тебе, Халиф, я бы посоветовал выбирать слова. Ты живешь в моем городе и собираешься на меня работать.
Ливий сел на ковер и положил под спину пару подушек.
— Вижу, что мастер, изготовивший тебе корону, перестарался и сделал ее слишком тесной. Мозг функционирует не так хорошо, как следовало бы. — Он вытянул ноги и прикрыл глаза. — Если ты решил, что я буду на тебя работать, ты заблуждаешься. Если ты думаешь, что я безропотно проглочу все, что ты мне сейчас сказал, ты серьезно заблуждаешься. А если ты веришь в то, что это твой город, ты полный идиот.
Фуад расхохотался.
— И что же ты сделаешь, Ливий? Все, чем ты когда-то владел, принадлежит мне. Я мог бы предположить, что ты захочешь отнять это, но не вижу войска за твоей спиной. Прежний Халиф прирезал бы любого за пару неуважительных слов, а ты даже не достал нож.
— Ума у тебя так и не прибавилось, сынок. Все должны делать свое дело. Солдат воюет, полководец руководит сражением, а император сидит в замке, изредка обращаясь к войску со стен с напутственными речами. Если солдат надевает мантию властителя, империя обречена. Иди, иди. Как бы молочко не остыло.
Тара появилась на крыше через несколько минут после того, как Фуад удалился, кипя от злости. Ливий сидел без движения, не открывая глаз, и пытался сосредоточиться на обдумывании сложившейся ситуации, но мысли то и дело переключались на другое. Он может вернуть себе и деньги, и власть, и людей, но Эоланта потеряна навсегда. Эта женщина без раздумий пускалась в любую авантюру, наплевав на законы. Носила лохмотья и спала на голом полу, когда Халиф с трудом наскребал денег на скромный ужин. Одевалась в меха и обставляла их алжирский дом шикарной мебелью, когда дела пошли в гору. Его люди называли ее «Эоланта-султана», и она в полной мере оправдывала свой титул. Высокая статная красавица с копной иссиня-черных кудрей, сияющей молочно-белой кожей и янтарными глазами, воскресшая воительница древности. Королева с характером львицы, из-за которого они с Ливием часто и бурно ссорились, но всегда засыпали в одной постели.
 
Всем, чего Халиф добился за эти годы, он был обязан Эоланте. Она поддерживала его, когда он боролся за свое место под солнцем. Не отходила ни на шаг, когда он думал только о следующей дозе морфия, с которым слишком близко подружился в тунисской тюрьме. Эоланта знала о нем все, хранила самые постыдные секреты, была рядом в минуты слабости и триумфа. Он мог попытаться найти ее, но вряд ли она осталась в живых. Работорговцы любят послушных женщин и умеют ломать тех, кто сопротивляется их воле. Ливий и сам это умел, но подобных Эоланте уже встречал. Они режут вены, пьют яд, выпрыгивают из окон — но сломать себя никому не позволят.
— Трупов не видно. Дружеская встреча прошла хорошо?
Халиф дернулся, как от удара плетью по лицу. Эльфийка ойкнула, чудом удержав принесенный стакан с кофе.
— Не подкрадывайся ко мне со спины.
— Извини. Вот кофе. Сахар я не положила, так что…
— У тебя есть машина?
— Нет. Могу одолжить у Хадиджи. Но за бензин придется заплатить. Куда поедем-то? Далеко?
— Около часа пути отсюда. Навестим моего приятеля.
— Посреди ночи? — с сомнением изогнула брови Тара.
— Старые друзья иногда приходят в неурочный час, особенно если они десять лет просидели в тюрьме.
  
Глава четвертая. Сезар. Прошлое
 
1958 год
Багдад, Ирак
— Я думала, последняя шахта, где добывали зеленые алмазы, закрылась три века назад.
— Будем считать, что я нашел одну из них и выкопал камни собственными руками ради тебя. Но на самом деле я достал их у знакомого ювелира, который торгует редкими драгоценностями.
— Спасибо, милый. Колье чудесно.
Эльдара погладила подушечками пальцев сине-зеленые камни в оправе из темного золота и повернулась к стоявшему за ее спиной Сезару.
— Когда придет твой гость?
— С минуты на минуту. Я уже говорил, но повторю снова: ты не обязана это делать.
— Такова традиция, верно? Женщина хозяина подносит вино важному гостю. Она одета скромно, не смотрит в глаза и являет собой пример послушной мусульманской жены.
— Аднан — не мусульманин, а мы пусть и на востоке, но имеем право выбирать, каких традиций придерживаться. Ты не должна подносить кому бы то ни было вино. Это унизительно.
Женщина взяла его под руку.
— Люди унижают себя сами, — мягко сказала она. — Вино можно подносить с видом служанки или с видом королевы. Даже если на тебе скромная одежда, и ты не смотришь мужчинам в глаза.
— Ты права, мой свет.
— Боишься, что я ему понравлюсь, и он меня украдет? — улыбнулась Эльдара. — Он работорговец, не так ли? Говорят, они тащат все красивое, что плохо лежит. Как сороки.
— У него две жены, и третьей в ближайшее время он обзаводиться не планирует.
Она склонила голову, будто прислушиваясь к мыслям, и приложила ладонь мужа к своему животу.
— Ему не нравятся такие разговоры. Вот увидишь — он вырастет настоящим дикарем, который будет кидаться с ножом на каждого, кто плохо говорит о женщине. Или, не дай бог, поднимет на нее руку.