Пуанта (СИ)

Мы недолго смотрим друг другу в глаза, потом я усмехаюсь и указываю ему на кресло перед своим столом, тихо добавляя.
— Вам нельзя здесь находиться.
— Это угроза? — усмехается в ответ, но приглашение принимает.
Из под ресниц я наблюдаю за тем, как Макс подходит к кожаному креслу, в которое опускается подчеркнуто сдержанно, и это меня улыбает.
— Это констатация факта. Если папа узнает, что вы в городе — вы отсюда не уедете.
— Мы серьезно будем говорить друг с другом на «вы»? После всего?
Ожидаемо. Я пару секунд молчу, потом поднимаю на него глаза и отгибаюсь на спинку кресла, как он, пожимаю плечами.
— Я так и знала, что вы вцепитесь в меня, как питбуль.
— Да что ты?
Сарказм на месте. Яд тоже. Сейчас Макс им буквально фонтанирует, он сочится из каждой поры и сильно бьет по мне. Его ненависть бьет. Я четко ее ощущаю — он меня презирает.
— Я очень похожа на нее, так что да.
— Ты не похожа на Лилиану, и ты это знаешь. Надеюсь…
— Я не про Лилиану сейчас говорю. Про Амелию.
Он застывает. Этот миг потрясения настолько сладок, что я, черт меня возьми, не могу сдержать тихого смешка, за который тут же бью себя по рукам. Дура-дура-дура! Никаких эмоций!
— Прости? — выдыхает тем временем он, я же беру рамку и, помедлив пару мгновений, переворачиваю ее на него.
На той фотке простая иллюзия — две меня. «Мы» улыбаемся, нам на фотке тринадцать, мы в саду нашего дома. Две разные меня и одна огромная ложь. Макс смотрит на фотографию, хлопая глазами, я же придвигаюсь ближе и тихо громозжу дальше. Раскручиваю клубок, так сказать.
— Меня зовут Елена, но вы, я так полагаю, думали, что я — это она.
Макс резко поднимает на меня взгляд, а я достаю сигарету и закуриваю ее, отклоняясь обратно на спинку кресла.
— Мне жаль. Вы думали, что она жива, не так ли? Когда увидели меня?
Все еще молчит, хотя краем глаза я подмечаю, как он сжимают рамку до белых костяшек, отвожу взгляд. Мне неприятно и стыдно говорить все то, что я говорю — если честно, это так, но выхода у меня нет. Если он узнает правду, ничем хорошим это не кончится.
— Мы однояйцевые близнецы.
— А Элай тогда кто?
— Лилиана и это рассказала? — усмехаюсь, киваю, сбрасываю пепел, — Прямо справочное бюро.
— Теперь ты скажешь, что она о тебе не знала?
— Нет, от чего же. Знала. Просто она меня ненавидит, а я ненавижу ее — мы делаем вид, что друг друга не знаем.
— Что за бред?
— Все семьи разные, господин Александровский. У нас так. У вас, насколько мне не изменяет память, все тоже негладко?
— И где же ты была все это время?
— Вообще-то я была там в ту ночь, просто в тени. Папа уже потерял одну дочь…
Рамка летит в стену. Я вздрагиваю и резко перевожу на него взгляд, а Макс приближается.
— Закрой рот сейчас, — предупреждающе шепчет, я притворно-непонимающе хмурюсь.
— Вы же об этом знаете, разве нет?
— Если ты думаешь, что я настолько тупой, чтобы во все это поверить, ты глубоко заблуждаешься.
— Мне жаль, но девушка, которую вы во мне видите, мертва.
Вижу, как жестко играют желваки на его щеках, поэтому откладываю сигарету в сторону, лишь бы он не увидел, как трясутся мои руки. Черт возьми. Я сжимаю их под столом так сильно, что простреливает резкая боль от ногтей. Слегка морщусь, на миг прикусываю губу, но лишь на миг. Уверенно киваю.
— Вы должны уехать. Я не шучу насчет отца, если он узнает, вы не проживете и часа.
— Я его не боюсь.
— Очень зря. То, что было тогда в вашем доме — цветочки.
— И с чего вдруг такая забота, а?
— Потому что я знаю, что было между вами с ней, — тихо признаюсь, заставляя его замереть еще больше, чем до этого, — Она мне рассказала. Мел все мне рассказывала.
— Ты…
— Она вас любила, — снова признаюсь, только тише и куда как сложнее.
Можно сказать, что сейчас я впервые признаюсь ему в любви, и снова так по-дебильному. Твою мать. Макс в ответ щурится, я же снова, дабы не выдать бурю своих эмоций, которую теперь сложно сдерживать троекратно, перевожу взгляд обратно в окно.
Она бы не хотела, чтобы…все закончилось плохо, поэтому я ничего не скажу ему, если вы сейчас встанете и тихо, спокойно уедете обратно в Москву. Никому не нужны конфликты, а война? Бросьте, Максимилиан Петрович, это лишнее. Ради чего? Я не она.
  
Макс молчит. Он молчит так долго, что мое сердце, кажется, разорвется от волнения. Словно нагнетает. А может ждет, чтобы я на него посмотрела? Без понятия, я ведь не ведусь. По мне так лучше пялиться на дождевые капли, чем ему в глаза. Я могу дышать лишь тогда, когда он молча отодвигает стул и также молча уходит.
Черт возьми…
Цепляюсь за край стола, жмурюсь и часто-часто спасаюсь кислородом, чтобы хоть как-то оживить свое бедное сердце. Вместо этого, правда, топлю его в буре пряного аромата его парфюма…
***
Он уехал. Степаныч сказал, что сотрудничество приостановлено — разозлился и расстроился, поэтому нагрузил меня архивной работой. Переоформление бумаг, их разбор. Мол, «давай-ка, дорогая, наведи порядок в своем отделе». Так это звучало, а подразумевалось: «Ты засрала мне сделку века, теперь расплатишься своими страданиями». Но плевать, если честно, я была рада.
Каждую ночь перед сном всю неделю я врала себе. Худшая ложь? Худшая, но такая сладкая. Я убеждала себя, что он действительно уехал. Поверил? Может быть и нет, но какой смысл? Такие, как он, не терпят отказов, но еще больше они ненавидят, когда их макают в дерьмо, а что я сделала, если не это? Даже если предположить, что он мне не поверил, я не просто отказала ему, наврала и такую историю состряпала, что мама не горюй. Кому будет приятно?
«…Да и вообще…сколько у него таких, как я? Он женат, да, но четко дал мне понять — это для него ничего не значит. Наверно «у самого сексуального бизнесмена» есть не одна любовница, а штук эдак миллион. Чтобы скучно не было…»
— Когда ты уже вернешь Августа? — недовольно возникает в двери моей спальни Астра, хмуря брови, — Я уже успела соскучиться.
— Съезди к ним, в чем проблема?
— Ой нет. Бабуля причитает, что я веду себя плохо с отцом, а дед сверлит меня своим этим недобрым взглядом.
Усмехаюсь и встаю с кровати, чтобы снять линзы. Карие линзы — мой ежедневный спутник, и если по началу они меня дико бесили, теперь уже привыкла. Бросаю на себя взгляд. Не знаю, сильно ли я поменялась? Реально ли меня вообще узнать? От той девчонки же правда ничего не осталось. Теперь у меня есть челка, волосы темного, шоколадного оттенка. Я сильно похудела и подкачалась в свете специфики своей работы…да и вообще. Повзрослела я все-таки.
— О чем думаешь?
— Да так…
— О нем, да? — бросаю на нее злой взгляд, Астра же, словно и не замечает, проходит в комнату и плюхается на кровать, подтягивая телефон к себе ближе, — Давай посмотрим его инсту…
— Я не хочу видеть его инсту.
— Ты же паришься, что он не поверил? Поэтому Августа здесь нет?
— Думаешь, что он отчитывается о своих передвижения в постах?
— А чтобы не проверить? Он активно ведет страницу, зря ты так.
Через миг она довольно выдыхает.
— Я же говорила.
Не сдерживаюсь и поворачиваюсь, да и знаю, что игнор с ней — дело гиблое. Астра все равно добьется внимания, которое я направляю в экран. Для ее успокоения, конечно же, ну и чуть-чуть для своего.
Там фотография с видом на Москву, как будто с Олимпа. Стеклянный столик. Его рука и кофе.
— Это его пентхаус.
— Ты откуда знаешь?
— Я не шутила про своих одноклассниц, так что много чего знаю. Расслабься, короче, уехал он. Давай завтра сходим втроем в кино? Или в кафе? Пиццу поедим…
— А ты домой не собираешься?
— Не хами, — отбивает мой сарказм, встает и, поправив свою футболку, ехидно добавляет, — Хоть с кем-то поспишь в одной постели.
— Вали отсюда.
Смеюсь, она задорно отвечает и уходит, но я знаю, что через пятнадцать минут снова притащится и заставит меня пойти смотреть с ней какой-то сериал. На самом деле я люблю, когда она здесь бывает — я Астру люблю. Даже не смотря на вечные подколы моего добровольного одиночества, она не дает мне в полной мере его ощутить, потому что будь я сейчас одна, это был бы крах всего точно.