Право на любовь (СИ)

— Посидим. Я тоже соскучилась, Инусь.
Весь вечер Яся проводила с Инной. Я же разложила продукты по полочкам в холодильнике. Винишко, отданное свекрами, спрятала от Яськи наверх, в шкаф. Занялась стиркой вещей и приготовлением на завтрашний день.
— Уложила? — спрашивает подруга, снимая с подставки над островком два фужера для вина.
— Даже сказку до конца не дослушала. На середине уже вырубилась, — говорю подруге, доставая то самое вино свекров.
— О, у нас что-то новенькое, — кивает Инна в сторону бутылки.
— Да, это какой-то новый сорт свёкр вывел. Он же полностью отошел от дел. Артём, как я поняла, хорошо справляется с компанией. Так что Владислав Войтковский теперь занимается виноделием. Как говорится, осваивает новую профессию. Как говорит сам свёкр: «Человек живет, пока совершенствуется. Узнает что-то новое, обучается, значит, он живет. Как только движение прекращается, значит, ты мертв.»
— Прекрасные слова. Давай за них и выпьем, — говорит Инна, и мы чокаемся бокалами.
— Ты лучше расскажи, как ты тут? Как на работе? — спрашиваю подругу.
— Обучала стажирующихся. Два парня ничего такие, толковые. Их немного поднатаскать и вообще шик будет. А вот девчонка, ну вообще ничего не понимает. Я, честно говоря, думаю, зачем она вообще пошла в эту профессию, если ничего не понимает.
— Иногда жизнь заставит так, что пойдешь куда угодно. Может, её родители туда упекли. Не думала?
— Знаешь, лучше быть хорошим танцором, чем никому не нужным программистом. Это я к тому, что своё дело нужно делать хорошо. А хорошо его сделать можно, когда хоть что-то понимаешь — это раз. И когда любишь свою работу — это два. — говорит Инна. — Кстати о работе. У нас всё-таки будет новое начальство.
— Ты серьезно думаешь, что существует этот «новый начальник»? Я уже, честно говоря, сомневаюсь. Почти три года нам голову этим морочат. И пока без изменений.
— Не, тут уже точно вопрос решенный. Наш директор переехал в другой кабинет, а в том велся ремонт, пока ты отсутствовала. И рядом кабинет для его заместителя, еще один для помощника.
— Ого! А вот это уже серьезная заявка на изменения.
— Ну а я тебе о чём, — загорается Инна. — Может, наконец-то зарплату повысит или кадровые какие-то перестановки сделает.
— Мне главное, чтобы мою зарплату не урезал и желательно, приструнил этого козла, Тихонова Бориса Алексеевича.
— Этот козёл опять к тебе пристает?
— Да, я хоть и приструнила его в прошлый раз, но не могу же постоянно держать удар. Поэтому, надеюсь, новое руководство наше адекватное будет. Кстати, кто начальник, мужчина или женщина?
— Мужчина. И очень даже симпатичный и молодой. Наш бабий коллектив во главе Светочки уже всё знает. Хочешь взглянуть?
— Как мужчина мне он не интересен. Больше интерес вызывает как руководитель.
— А зря, — усмехается Инна. — У многих девок при виде него трусики сами собой мокрыми становятся. Говорят, он очень богат, завил о себе очень резко и быстро поднялся. У него есть банки почти по всему миру. А начинал с простого маленько банка, никому не нужного. И за год поднял его до такого уровня, что тот стал чуть ли не мировым банком. Теперь вот и наш банк купил. Его хочет сделать главным офисом и открыть филиалы по стране. И, кстати, он разводится с женой.
— Интересно, что такому магнату делать у нас в России?
— Говорит, что ему пришлось на некоторое время уехать и жить вдали от родины. А теперь он возвращается.
— Патриот, значит, — усмехаюсь сама себе. — Ладно, посмотрим, что принесет с собой завтрашний день. А сейчас пошли спать, а то поздно уже.
  
Глава 27. Ярослав
 
23 августа
Последнее, что всплывает в памяти: беременность Рины, предложение, байк, скорость, её признание в любви, стоящий на дороге ребенок, машина, крик, боль, темнота. Иногда пытаюсь открыть глаза, но голова будто свинцовая, настолько тяжелая, что не поднять. Чтобы открыть глаза, нужно приложить немало усилий. Хотя очень хочется осмотреть свои повреждения. Но если я ещё жив, то не всё так печально. Сквозь узкие щелочки вижу яркий свет, даже ослепляющий. Любое движение вызывает боль. Я чувствую, что меня куда-то везут. Ничего не понимаю. Какие-то голоса… То ли бред, то ли взаправду. Закрываю глаза и концентрируюсь что есть силы. Голоса живые. Значит, я точно ещё не умер.
 
— ДТП. Срочно готовим операционные. Одну для парня, другую для девушки. — командует женщина.
— Он выживет, как думаете? — спрашивает парень.
— Не знаю, мы от себя сделаем всё зависящее, но он буквально по кусочкам. После такого удара чудо, что он вообще до сих пор живой.
Мнение о том, что мои повреждения не такие сильные, как я думал — преувеличение. Все обстоит намного хуже по словам женщины. Как я понимаю, это врач… Хотелось бы знать, насколько всё печально. Но следующий вопрос, который задает парень, меня интересует больше.
— А с девушкой, которая в мотоциклетном шлеме?
— С ней не так серьезно, конечно. Собирать не придётся, как этого. Ей вообще повезло, что в шлеме была, иначе бы точно не выжила. Ещё и беременная. И чем только думают, когда садятся за такой транспорт. О себе не думала, хоть о ребенке бы подумала.
А можно больше информации? Что с ней? Как она? Как ребенок? Что с ним? Он жив? А если нет? Она же не простит? Я же сам себе не прощу… Как потом всё это исправлять?
— Всё готово! — слышу голос другой девушки. Мне что-то подключают, вкалывают, и я снова отключаюсь. Проваливаюсь в забытье.
Через некоторое время слышу голоса врачей, запах крови и что-то неистово пищит. И думаю лишь о том, что как скоротечна наша жизнь. Как может всё измениться в одну секунду. Как в одну секунду может оборваться жизнь из-за аварий, случайности или просто заболев. А если знать всё наперед, что случится? То можно избежать. Но интересно ли так жить? Нет.
— Там родственники пациента приехали, — оповещает девушка.
— Операция ещё не закончена. Пускай ожидают, — отвечает та же женщина.
Мамин образ возникает в голове. Что её сын сейчас лежит на операционном столе, что её когда-то любимый и долгожданный сын так нелепо поступил. О том, что возможно, этот же сын лишил её внучки или внука. А если останется в живых ребенок, то будет смысл жизни? Но смогут ли они её принять? Смогут найти общий язык с Риной?
— Кирилл Александрович, давайте ещё анестезию. Просыпается пациент, — говорит врач, что склонилась надо мной. — И позвоните, чтобы еще кровь принесли.
— Хорошо, Марина Вадимовна, — последнее, что слышу, пока снова не проваливаюсь в темноту.
Следующий раз я просыпаюсь уже в палате. Мне ужасно хочется пить. И ужасно раскалывается голова. Такое ощущение, как будто в спорт-баре за несогласное мнение меня огрели бутылкой по голове. Примерно такое состояние. Если бы я не сильно концентрировался на этом симптоме, как головная боль, то и следующие симптомы не были бы столь выраженными. Каждая клеточка моего тела буквально излучала боль. Стоило сделать малейшее шевеление, и это вызывает ноющую боль. Пытаюсь концентрироваться на жажде. Не с первого раза, но выходит. Боль уходит на второй план. Вторым этапом хочется уже открыть глаза и наконец-то утолить жажду.
С третьего раза, сильно и часто моргая, удается. Оглядываю помещение. Светлые стены, белый потолок, много лампочек. С правой стороны окно. Тумбочка и проход в смежную комнату. Не обычная палата, точно. Скорее вип-палата. Перевожу взгляд на себя. На мне маска. Преодолевая боль, насколько возможно, стаскиваю с себя.
— Очнулся. — слышу мамин дрожащий голос. Точно плачет.
— Пить. — произношу пересохшими губами. Интересно, сколько я тут лежу? Мне так хочется пить, что кажется, океан могу разом осушить. И мама понимает. Дает стакан. Делаю два глотка и странно, но этим напиваюсь.
— Как долго я спал? — спрашиваю маму.
— Полтора месяца, сынок.
— А папа где?