Право на любовь (СИ)
Летом мы с отцом и братом всегда ездили к нему на поле и загружали фуру под завязку этими арбузами. Нам хватало чуть ли не до декабря. Мы даже раздавали соседям и знакомым.
А последние годы своей жизни бабушка часто жаловалась на головную боль, но заглушала её таблетками. Врачам не доверяла, боялась. Так как младшая дочь погибла по вине врачей. Долго мы её уговаривали обратиться в больницу, в итоге согласилась.
Прошли обследования. Вердикт был страшным и, к сожалению, звучал как приговор. Рак четвертой степени. Помочь ничем не могут. Сейчас, может быть, было бы по-другому. Мы обошли не одну клинику, лучших специалистов. Все они разводили руками: «ничем не можем помочь». Через три месяца её не стало.
Поначалу дед держался, а потом и он сдал. Его ничего не радовало без неё. После её смерти дед постарел лет на десять сразу. Сдал по здоровью. Мы его хотели забрать к себе, но не получилось. Он отказывался. Мог погостить дня два-три, а потом возвращался к себе, говорил: там его Санечкой пахнет, там она.
Через год, как не стало бабушки, он стал пить сильно. Хотя ему нельзя было, сердце. Приезжая к нему, мы выносили из дома по пять, а то и шесть бутылок водки, спирта и различных настоек. Знаешь, он будто специально напивался, чтобы поскорее уйти к бабушке, — делится Ярослав.
— В один из дней Артём был на соревнованиях по боксу, я по плаванию. Отец в командировке. За день до этого он просил приехать, а я не смог, готовился. В тех соревнованиях я и брат победили, но потеряли дедушку. Он не выходил на связь. Мы сутки его искали по городу, по соседям, больницам и, наконец, нашли в морге. Была зима, он возвращался из магазина подвыпившим и упал. Видимо сердце прихватило. Люди проходили мимо, наверное, думали, что алкаш.
Никто… Никто не остановился, не спросил «Может вам плохо?!»… Всем было похер, что пожилой человек лежит в сугробе… В итоге он просто замерз… Как нам сказали в морге, если бы хоть кто-то обратил на него внимание и вызвал «скорую», его можно было бы спасти… И возможно, сейчас мой дед был бы рядом… И гордился мной и братом… Поэтому отношение к алкоголю в любых его проявлениях для меня отзывается болью потери… И упущенным шансом… — заключает свои мысли Ярослав, когда мы въезжаем в подземную парковку.
— Я знаю, каково это — терять близких. Я была очень близка с братом, не так, как с родителями. И когда их не стало, я не знала, как дальше жить. Что делать…
— И как ты смирилась с их потерей?
— Не знаю, смирилась ли… Я просто поняла, что у меня есть бабушка, а я у неё. И держусь до сих пор на этой мысли.
А ещё на том, что они просто уехали далеко-далеко. Там нет связи и интернета, поэтому они не могут мне позвонить или написать. Туда не ходят электрички, поезда и самолеты, и на машине туда не добраться. Поэтому они не могут вернуться ко мне.
Но им там хорошо. Я представляю, что они лежат на берегу лазурного моря, пьют кокосы, едят вкусные фрукты. Там поют птички, светит солнышко, и они улыбаются. Они счастливы. И когда-то мы точно встретимся там. Эта мысль позволяет мне держаться и не плакать, а главное, успокаивает, когда я по ним тоскую. Я радуюсь, что им там хорошо.
— Ты действительно удивительная, Рина, — с улыбкой говорит Ярослав.
— Нет, я просто пытаюсь в этом чёртовом мире видеть хоть что-то хорошее и светлое. Черного и так предостаточно было в моей жизни. И если я начну об этом думать постоянно, то точно загнусь.
— Хорошая философия, надо будет применить на себе, — подмигивает Ярослав и уводит меня наверх, в свою спальню.
Я была тут дважды. В первый день нашей встречи и в тот день, когда вырубили свет. А на утро мы проснулись в одной постели. Сейчас же я могу полностью рассмотреть его комнату.
Комната отделана в бело-синюю гамму, с большой кроватью и двумя тумбочками по бокам, большим комодом, диваном, журнальным столиком, и настенной панелью. А также большими витражными окнами, которые при свете дня давали много света и уюта этой комнате, а ночью — интимную темноту. Около них стоял письменный стол с ноутбуком и стеллажом с кубками и грамотами.
— Что это за кубки? Тут в основном первые места… — интересуюсь у него.
— Награды за плавание.
— Их так много. А сейчас тоже занимаешься?
— Нет. Но люблю поплавать в бассейне, в море. Это расслабляет, концентрирует.
— Тут в основном призовые места, ты всегда побеждал?
— Прочитай… — снимает со стены рядом со стеллажом какую-то грамоту и отдает мне.
— Награда за третье место по плаванию.
— Это были мои первые соревнования. Я тренировался день и ночь. Любое свободное время я проводил в бассейне. Оттачивал навыки. Для меня не существовало вторых и третьих мест. Для меня, как и для брата, было только одно — первое.
Я думал, что лучший, но оказалось, что я достоин третьего места. Тогда я поставил себе цель добиваться только первого места. И я добился. А эта грамота — пинок под зад, ради которого я шел в бассейн и вкалывал, как проклятый и так во всем.
А Маша и дед стали моей болью, из-за чего и ушел из спорта, — грустно делится он. — Зато эта боль закалила мой характер и выдержку. — говорит Ярослав, убирая из моих рук грамоту, и кладет её на стол.
Притягивает к себе, нежно поглаживает поясницу, большим пальцем проводит по шее, скуле, при этом держит зрительный контакт. Это морок. Это адреналин. Это чистый кайф. Это сильнее, чем слова. А затем целует. Сначала нежно, потом углубляет, и поцелуй уже не становится таким невинным, как был минуты три назад. Он напитан любовью, страстью, похотью. Он проводит носом вниз по шее, зарывается в волосы, вдыхает их аромат.
— Если бы ты знала, какой вулкан эмоций ты порождаешь во мне своим присутствием, запахом, голосом. — хриплым голосом произносит Ярослав, возвращаясь к уху.
— Боже… — задыхаясь от удовольствия, только и могла сказать.
Моё тело и разум уже принадлежат ему. И поэтому нас ждет незабываемая ночь, полная страсти, любви, единения. Не под действием алкоголя, а потому, что хотим.
Любим.
Желаем.
Горим.
Глава 17
Один страстный поцелуй может сказать больше любых слов. Одно нежное прикосновение порой доказывает недоказуемое. Одна горячая ласка описывает неописуемое.
Воспоминания вчерашней ночи вихрем проносятся в памяти. И я улыбаюсь, хоть и глаза мои сейчас закрыты. И я лежу на животе в его постели, чувствуя тепло его тела рядом. Так хорошо, что зажмуриваюсь от удовольствия. Губы покалывает от поцелуев, а внизу всё приятно стягивается в узел. Но стоит немного пошевелиться, как мышцы дают о себе знать. Будто всю ночь в тренажёрном зале пахала. Но эта боль приятная.
Поворачиваю голову набок и, не стесняясь, рассматриваю его. Во сне он спокоен, лицо расслаблено.
Черт, эти губы манят. Хочется прикоснуться, поцеловать. Но чревато последствиями. Иначе мы пропадем снова в постели до вечера. А мне немного нужна передышка от таких марафонов.
Тихонечко соскальзываю с постели. Одеваться в платье глупо, поэтому нахожу рубашку Ярослава. Рукава немного закатываю, а вот попу она еле прикрывает. Надеюсь, никто не заявится с утра пораньше. Да и домработница ещё не возвращалась, а поэтому надо приготовить завтрак. Вспоминая об этом, живот предательски урчит.
На кухне навожу тесто на блины. Достаю сковородку, ставлю её на плиту, разогреваю и отправляю туда первый блин. Из холодильника достаю фрукты и ягоды, сгущёнку, варенье и сметану. А в навесном шкафчике нахожу кофе и турку. Её ставлю на другую конфорку. Нет ничего лучше сваренного кофе. Стопка блинчиков уже приличная. Я с удовольствием отдаюсь этому процессу. Настолько увлекаюсь, что не замечаю, как Ярослав зашел на кухню.
Замечаю, когда он становится позади меня. Одной рукой обнимает за талию, притягивая к себе. Через ткань рубашки ощущаю жар его тела. Второй рукой упирается в столешницу, носом зарывается в волосы. Вдыхает аромат, затем целует в шею, в висок. А потом кладет подбородок на моё плечо.