Гибель титанов. Часть 2 (СИ)
Она была диво как хороша, наливаясь с каждым днем женской красотой. Он даже остановился, будучи не в силах оторваться от точеной шеи и профиля, достойного статуи. Услышав его голос, Ванда повернула голову, и сердце Берислава как будто остановилось. Он любил ее без памяти. Ведь она оказалась не только красива, но и очень умна, и обладала неуемной тягой к знаниям. Нечасто такое встречалось у жен и дочерей нобилей. Пытливый ум Ванды оказался остр и тонок, словно игла. А вопросы ее били точно в цель.
— Что ты делаешь? — повторил он.
— Читаю, — в недоумении подняла она на него прекрасные глаза. — Интересно же.
— Библию? Ты? — растерялся Берислав. — Но зачем?
— Чтобы понять, — коротко ответила Ванда, подставляя губы для поцелуя.
— Что именно? — Берислав сел рядом и впился взглядов в прекрасное, словно маска, лицо. Чем дальше, тем больше Ванда стала походить на его мать, копируя ее даже в немногословности. На людях дочь лодочника и вовсе походила скорее на ожившую статую, чем на живую женщину. И только здесь, в кругу семьи, она снова становилась сама собой.
— Вас, христиан, понять хочу, — сморщила она хорошенький носик. — Хочу понять и не понимаю. Вот вроде бы господь ваш милосерден, и сына своего в жертву отдал за грехи людские. А вроде бы он и не милосерден вовсе.
— Книгу царств читаешь? — поморщился Берислав.
— Второзаконие, — покачала головой Ванда и прочитала нараспев:
«А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим».
— Жуть какая-то здесь написана, муж мой, — зябко передернула плечами Ванда. — А иудеи эти — зверье дикое, прямо как бойники. Только что человечину не едят. Мыслимо ли дело: живых людей в печах жечь и пилами пилить? А зачем Иисус Навин всех жителей в Иерихоне перебил? Женщин, стариков, детей малых? Точно твой бог так добр, Берислав? Ведь так даже даны дикие не поступают!
— Видишь ли… — замялся княжич. Он и сам много раз думал об этом, но ответа так и не нашел. А то, что говорил ему владыка Григорий, удовлетворить его не могло.
— Господь… не всем свою милость дает, — сказал, наконец, он. — Только тем, кто верует в него всей душой. Там ведь еще хуже люди жили. Вот из четвертой Книги царств:
«И увидел царь Моавитский, что битва одолевает его, и взял с собою семьсот человек, владеющих мечом, чтобы пробиться к царю Едомскому; но не могли. И взял он сына своего первенца, которому следовало царствовать вместо него, и вознес его во всесожжение на стене».
— Вон оно чего-о, — протянула Ванда. — Тот есть у богов все как у людей, да? За власть борются. То-то я никак не пойму, чем его так почитатели Ваала разозлили? А теперь поняла… Ревнив твой бог, Берислав. Думаю я, скоро и у нас до большой крови дело дойдет.
— Почему так решила? — обнял ее Берислав. — У нас свободно веровать, как душа просит. Я же с тобой живу. И отец мой не принуждает мать христианство принять.
— Это потому, что пока слаб здесь твой бог, — Ванда изогнула в улыбке резко очерченные губы. — Как только он силу наберет, начнет крови требовать.
— Да не будет этого никогда! — нахмурился Берислав.
— А ты внимательно эту книгу читал? — спросила его Ванда, показав ему на Библию. — Обязательно будет! Тут же все так написано, что даже дочь лодочника поняла. Он своим готов все отдать, а остальные для него и не люди вовсе. Кстати, у мусульман ведь то же самое. По их вере язычник должен или ислам принять, или умереть. Тут вы похожи. Бог-то у вас один. Только пророки разные.
— Хорошо, — кивнул Берислав. — Допустим, это так. Хотя Иисус — само воплощенное милосердие…
— А сколько он больниц построил? — посмотрела ему в глаза Ванда. — Это матушка твоя — воплощенное милосердие. Она детишек голодных кормит и лечит, рожениц спасает. Людям знания несет, как от болезней беречься. Разве монахи в Бургундии так делают? Они только виноградники у крестьян отнимать горазды и десятину драть. Поговори с газетчиками нашими. Они тебе расскажут, как по приказу аббата межевые камни переносили. Разве говорил Иисус, что люди должны десятую часть от трудов своих отдавать?
— Не говорил, — покраснел Берислав. — Это в Ветхом Завете сказано. Для иудеев…
— Тогда зачем их короли франков крестят насильно? — раскрыла в недоумении глаза Ванда. — Они же народ богоизбранный. Так в твоей книге написано!
— Отдай! — протянул руку Берислав. — И не читай больше! Не для тебя эта книга. Ты только грязь оттуда выдергиваешь. Библия — она иносказательна. Не всегда надо читать так, как там написано. В ней глубокий смысл сокрыт. Жизнь сложна, Ванда. И люди сложны.
— Да ничего сложного в людях нет, — усмехнулась она. — Люди просты, муж мой. И желания у них тоже просты. Они еды побольше хотят и жизни спокойной и понятной. А кто им это даст, людям едино. Послушай, что огнепоклонники-персы говорят. Они тебе расскажут, как сейчас у них на родине от веры в старых богов отрекаются. Кто из-за страха, а кто из-за выгоды.
— Это не боги, а демоны, — нахмурился Берислав. — Есть лишь один бог — творец сущего.
— Значит, и демонов тоже он сотворил? — расхохоталась Ванда до слез. — Зачем же он тогда людей карает, которые в них веруют? Ведь он сам создал их?
— А правда, зачем? — растерялся Берислав и даже присел, обхватив голову руками. — Вот загадка, так загадка…
— Что делать станешь, когда твой бог наберет силу, муж мой? — спросила вдруг Ванда. — Тоже начнешь кровь лить как царь Давид? Как Ииуй или Иисус Навин?
— Точно нет, — покачал головой Берислав, а потом опомнился. — Да я-то здесь при чем? Святослав править будет! Ему решать!
— Ой, а я и забыла! А цезарь-то у нас и вовсе монофизит! — змеиной улыбкой изогнула губы Ванда. — Он веру принял народа египетского. Что же вы, волчата, устроите, когда старый волк помрет, а?
Глава 37
Март 644 года. Константинополь.
Воздух родного города не принес Косте той радости, что давал обычно. Так он отметил с немалым удивлением. У него теперь был свой собственный дом и жена Анна, а это для сироты, который с малых лет выживал сам, оказалось невероятно важным. Он теперь не один в этой жизни. Он часть могущественного клана, власть которого станет с годами только крепче. Происходило кое-что такое, что Коста понимал даже лучше, чем его тесть-маршал. Все-таки военные иногда мыслят слишком прямолинейно. Зато это хорошо понимала Любава, да и Анна тоже. Изменения спинным мозгом чуяли многие из знати. И называлось это явление просто: лавочка закрывается, а в нобили больше не берут. Если лет десять-двенадцать назад попасть в этот круг было очень легко, то сейчас сделать это практически невозможно. Нужно сотворить что-то невероятное, и при этом попасться на глаза лично государю. Иначе хищные как шакалы, дьяки и их родня порвут такого умника по дороге, но не допустит возвышения конкурента. А вот Коста в этот круг прорвался, и его дети будут невероятно богаты. Ну а раз так, то он рвать будет глотки за государя, не думая ни о чем. Коста всю жизнь стремился к тому, что получил. Только получил он гораздо больше, чем мог когда-либо мечтать. Что нужно сделать? Вытащить в Братиславу двух дочерей повелителя мира? Вытащим, подумаешь…
Они толкались в Константинополе уже неделю, но в голову ничего путного не шло. Ни Миха, знавший столицу как свои пять пальцев, ни многоопытный Волк пока ничего вразумительного предложить не смогли. А почему? Да потому что располагался монастырь Панагии Одигитрии во втором квартале столицы, а это, на минуточку, в полумиле от Большого дворца. А от Святой Софии — и вовсе в трех сотнях шагов. И с моря не подойти — Константинополь окружен стенами. Стражи в том квартале столько, что лепешку из лавки не утащить, не говоря уже о двух высокородных дамах семи и пяти лет от роду, окруженных сворой нянек и монашек. М-да… Задачка, однако…