Великий диктатор. Книга третья (СИ)
— А в этом тебе поможет профсоюз. Профсоюзная партия уже пару раз пыталась провести закон об отпусках, как во Франции. Правда, он у них не оплачиваемый. Но, тем не менее, наш профсоюз тебя после подобного предложения на руках носить будет и быстро с рабочими договорится.
— Ладно. Допустим профсоюз согласился помочь. Мы ввели у нас эти отпуска. А прибыль-то где, которую ты мне обещал?
— Это не меня оркестр контузил, а тебя! Сколько у нас сейчас рабочих и служащих?
— Чуть больше двадцати тысяч.
— Это тысяча марок ежедневно. Минимум, триста тысяч за год. Если ты их даже в государственном банке прокрутишь под четыре процента, то всё равно более десяти тысяч получишь.
— Пфф. Десять тысяч марок. Матти, ты серьёзно?
— Полностью. У нас примерно эта же сумма уходит на отопление всех рабочих посёлков.
— Ладно. Я подумаю и посоветуюсь. А теперь давай всё-таки поедим, — пробурчал дед и достал свёрток с умопомрачительно пахнувшими пирогами, и у меня сразу заурчало в животе.
……
Начало занятий в моём университете началось с пожара. Причём не у нас, а в рыбных рядах рынка Хиеталахти, расположенного на одноименной площади рядом с одноименным заливом. Полыхнуло в ларьке, где жарили и продавали ряпушку.
Из-за сильного ветра с залива огонь быстро перекинулся на соседние деревянные ряды. Прежде чем приехали пожарные, студенты второго курса выкатили ручную пожарную помпу и пару бочек с водой, и стали поливать ближние к зданию университета ларьки. Нас же, первый курс, просто вывели с другой стороны здания на пустырь, где мы и проторчали до ликвидации пожара.
Хорошо, что это произошло только час спустя после торжественного построения и праздничных речей. Сразу после приветственной речи нашего ректора Карла Густава Нюстрёма, пришлось выступать и мне. Благо, я совсем недавно толкал подобную речь о пользе образования перед своими пионерами, так что не опозорился.
Новенькое, только в прошлом году законченное трехэтажное здание университета было красиво снаружи. А внутри удручало заметной малолюдностью. Нас, студентов, учащихся и преподавателей, было всего около двухсот человек. Доучивающийся, третий, старший курс инженерной школы и два курса образованного в прошлом году технологического университета.
На первом курсе было только по одной группе на каждый факультет. А в каждой группе, всего по десять-пятнадцать человек. В моей же, было четырнадцать человек. И самыми младшими оказались мы с Антоном Фоккером. Возраст остальных студентов начинался с двадцати семи лет — у полузнакомого мне механика с трамвайного завода, и заканчивался на сорокадвухлетнем владельце небольшой верфи, специализирующейся на выпуске буксиров.
Впрочем, это нисколько не мешало нашему общению. Тем более, что все они меня знали как писателя. Но, так как почти все студенты моей группы были людьми взрослыми и семейными, то особо сближения в общении вне стен университета не произошло. Все одногруппники спешили по домам или на подработки. И только мы с Антоном никуда особо не спешили и могли себе позволить прогуляться по Эспланаде или посидеть, попить пивка на той же рыночной площади Хиеталахти. Наблюдая за работой грузового порта.
Может быть когда-то, давным давно, во времена основания шведами этого города, эта бухта и была с песчаными берегами (Hieta lahti). Но сейчас она была обшита в камень и дерево и забита транспортными судами. Лязг и грохот погрузки и разгрузки прекращался только с наступлением зимы, когда «Песчаную бухту» сковывал лёд.
Студенческие братства или землячества за два года существования нового университета ещё не успели сформироваться. И пока что единственным органом студенческого самоуправления была касса взаимопомощи, доставшаяся по наследству от политехнической школы. Правда, и здесь никто из студентов не захотел проявлять инициативу, и кассу возглавлял декан нашего факультета, профессор математики, Роберт Ялмар Меллин.
Что Меллин, что ректор Карл Густав Нюстрём, мне были хорошо известны. Они много лет ездили на партийные конференции к нам в кемпинг. И относились ко мне подчёркнуто добродушно, почти как к дальнему родственнику.
Когда Карл Нюстрём узнал из письма Мехелина о моём награждении Пушкинской премией, то обрадовался, а через неделю похвастался двумя приглашениями на эту церемонию, которые он смог достать, будучи академиком Санкт-Петербургской академии художеств. Причем, второе приглашение предназначалась Ээро Эркко. И когда я узнал об этом, мне стало очень стыдно, что я никак не озаботился подобным для своего издателя. Может, я и не смог бы достать второе приглашение, но, попытаться стоило бы.
Эта парочка, Эркко и Нюстрём, начала праздновать моё награждение ещё с утра в день отправления. И на вечерний петербургский поезд заявилась уже изрядно навеселе…
— Ты представляешь, Ээро, этот нахал, — Карл Нюстрём, ректор Гельсингфорского технологического университета кивнул в мою сторону. — Заявил мне, что наша форма — полный бред.
— А у вас форма есть? — пьяненько улыбаясь, притворно удивился Ээро Эркко. — Я всегда думал, что у вас только эти идиотские фуражки и есть. Кто это вообще придумал — для инженеров белые фуражки?
— Ну вот и ты туда же. А я здесь причем? Это всё Меллин придумал, в бытность директором технической школы.
— Математик, — развёл руками глава аграрной партии. — Что ты от него хочешь? Давай ещё по одной. Как наш Матти говорит — между третьей и четвертой мы полны надеждой твердой!
— Не слышал. Но давай, — согласился Нюстрём и, приняв из рук Эркко стопочку с аквавитой тут же опорожнил её себе в рот.
— Ох. Хорошо пошла, — вынес вердикт мой издатель и поинтересовался у меня. — Матти, а что за ящик ты под мою полку поставил?
— Новый пулемёт, дядя Ээро. Хочу императору передать через Мехелина.
— А он не того? Не выстрелит? — обеспокоился мой ректор.
— Не, господин Нюстрём. Он разряжен. Да и патронов нет.
— Ты это прекращай. Господином меня звать. Я тебя вот таким помню! — и мужчина показал мне рукой размер какого-то карлика. — Зови дядей. Но только не ляпни в университете.
— Хорошо, дядя Карл. В университете буду звать только господином ректором. Но когда вы к нам в кемпинг первый раз приехали в 1903 году я был повыше. Мне тогда уже почти одиннадцать лет было. А вот дядя Ээро, тот да. Тот меня таким мелким и помнит.
— Вроде и недавно это было, а уже столько лет прошло, — согласился со мной Ээро Эркко. — Если бы не твои стихи и Топелиус, то я с тобой и не познакомился бы. Надо выпить, помянуть Топелиуса, — и мужчина потянулся к полупустой бутылке с норвежским бренди.
Я отсалютовал им своим стаканом в подстаканнике и, допив чай, полез на верхнюю полку укладываться спать. Но разве уснёшь под шум что издавала эта парочка? И я просто начал планировать сюжет новой книги про приключения кота Эркки.
— Матти, ты ещё не спишь? — неожиданно вырвал меня из размышлений голос Ээро Эркко, заглянувшего ко мне на полку.
— Нет, дядя Ээро. Что случилось? — я свесился с полки и сразу всё понял. — Закуска кончилась? Вон, в «финке», — как обозвали здесь «придуманную» мной авоську. — Два свёртка с едой. Берите.
— Ага. Спасибо. Ты это. Спи. Мы больше не будем орать, — заверил меня издатель и начал шуршать бумагой, извлекая разную снедь, собранную экономкой усадьбы мне в дорогу.
Я же ещё немного поразмышлял о книге и завтрашнем мероприятии и не заметил как уснул.
……
На Финляндском вокзале в Санкт-Петербурге нас неожиданно встретил целый полковник.
— Добро пожаловать в столицу. Разрешите представиться. Помощник министра статс-секретаря графа Витте, полковник Карл Эмиль Берг, — и военный, лихо щёлкнув каблуками, отдал нам честь.
Мы все поздоровались по очереди.
— Здравствуйте, — сонно кивнул я.
— Рад тебя видеть, Карл, — заголосил его тёзка и мой ректор и полез обниматься.