Простолюдин (СИ)

Неприятная мысль была вытеснена другой: кто, как не Джоанна, собиралась лететь со мной на Луну без возврата? Вот и думай. Очень вовремя, однако!.. Уже несколько дней я думал совсем о другом и намеревался думать об этом и впредь.
— Иди-ка прими ванну, — сказала жена. — Небось отсидел себе весь организм.
Отсидел я себе преимущественно пятую точку, но спорить не стал. Горячая ванна с морской солью, гидромассаж, контрастный душ — все это я принял по очереди и вновь ощутил себя человеком, насколько это возможно для пришельца с Луны.
Жаркое оказалось выше всяких похвал. Что ни говори о современной жизни, как ни ругай ее, а все-таки еще остались в ней сферы, открытые для творчества, — кулинария, например. Хоть что-то.
А может, мне стоит научиться вышивать?..
Джоанна щебетала о своей жизни. Бесчисленные ее подробности меня не интересовали, зато я почувствовал, что пустое времяпрепровождение, кажется, начало надоедать моей супруге. Она осталась на ночь. Никто не возразил. Оказалось — можно, но лишь в виде исключения. Не отвлекайся от главной задачи, колонист, думай, как уничтожить Инфос, а он не без интереса понаблюдает за твоими потугами…
Ночь была волшебная. Утром Джоанна улетела, с аппетитом позавтракав и даже не упомянув о деньгах. Я сам предложил перечислять ей мое жалованье. Она, конечно, не отказалась. Для чего же еще нужны мужья? Но спросила, прежде чем принять: «А тебе не нужнее?», — за что я был ей благодарен. Будто чем-то теплым провели по сердцу. Каждый, кто влюблен, — идиот и сравнительно легко управляемый механизм.
Первую фабрику наночастиц я обнаружил лишь с четвертой попытки…
  
5
 
Это оказалось просто, как дважды два. Как моргание и мычание. Дал бы себе труд немного подумать — нашел бы искомое еще при первом вылете. Сезонные карты ветров ничуть не секретны: гляди на них и соображай, где бы ты сам разместил фабрики монад, будь ты Инфосом. Учти пассаты, муссоны и полярные циркуляции. Отметь на карте подходящие точки и ищи повышенную концентрацию наночастиц с подветренной стороны от них. Куда уж проще! Ругая себя за тупость, я отправился в дальний полет к первой же вычисленной точке (в Скандинавии) и, сверившись с ветром, вошел в невидимый пылевой хвост.
Он был узок — значит, я попал в него недалеко от места выброса монад. Развернув флаер против ветра и поглядывая на пляшущую на экране цифирь, я, как пес, идущий на запах, достиг горной цепи — и что же увидел над ней? Трубу. Самую заурядную высоченную трубу, принадлежавшую в далеком прошлом тепловой электростанции, многократно заклейменный экологами источник вредных загрязнений, ныне предназначенный для иной работы. Я даже разглядел издали бетонный куб главного здания электростанции — и повернул обратно. Не нужно уподобляться назойливому комару. Комаров бьют.
В следующий полет я взял с собой Мику. Мы отправились исследовать другой кусок Евразии, тоже полуостров, но уже Пиренейский. Так и есть — нашли еще одну трубу, опять в горах и тоже никого не интересующую, кроме нас. На всякий случай я общался с Микой при помощи жестов. Умно ли это было? Глупо ли? Не знаю.
Однако никто нам не помешал, если не считать полоумной вороны, разбившейся о прозрачный колпак. Даже насмерть напуганный Инфосом человек не принял бы столкновение с птицей за противодействие. Ворона — это просто ворона, мир ее праху.
— Не делай так больше, — тем не менее сказал мне Мика по возвращении в колонию.
— Почему?
— Ромео. Понял? Подожди.
Он надеялся, что Саркисян вот-вот отладит свою технику для тайной передачи мыслей. Я — нет. И ошибся. То, что сотворил этот народный умелец, следовало бы назвать издевательством над электронной техникой, произведенным с особой дерзостью и цинизмом. Но своей цели он достиг.
И обозвал меня никудышным инженером, младенцем в подгузнике и серой посредственностью, когда я не сразу врубился в суть его гениальных технических решений!
 
Я пропустил мимо ушей его оскорбления. Носатый неряшливый хам Ромео — это одно, а гений Ромео — совсем другое. Ради второго стоило ужиться с первым, не комплексуя по поводу своей мнимой значимости, как какой-нибудь Алистер Коллинз. Втроем мы нацепили на головы обручи и устроили конференцию.
«Как слышно?» — сквозь ужасные помехи чирикал Мика.
«Хреново, — разъяренным тигром рычал Ромео, подкручивая что-то на обруче. — Шумы, обрывки. Вытряси мусор из своей башки. Вытряс? Ну вот, теперь совсем пусто… Ты хоть почирикай, птичка!»
Трудно с гениями!
«Чирик-чирик!.. А кто это квакает?»
Квакал, похоже, я, хоть и не стремился передать собеседникам никакой информации. Но вы попробуйте вообще ни о чем не думать, только внимать! Трудно это. Саркисянову изобретению не хватало помехозащищенности.
Потом в моем обруче что-то отпаялось, и я получил такой ментальный удар, что отключился. Вы видели, как взрывается мир, и не кусками, а весь сразу, каждой его песчинкой? Я видел, слышал, обонял — и больше не хочу. Плевать, что все это произошло лишь в моей голове. Мне с того не легче. Не всякому врагу такое пожелаешь. Мика потом рассказывал, что я вдруг ужасно заорал ни с того ни с сего и в судорогах рухнул на пол. Когда меня привели в чувство, я дрожал еще целый час, а эти двое ковырялись в аппаратуре и доковырялись-таки до приемлемого качества телепатической связи. Сквозь звон в ушах я слышал, что Мика даже подсказал что-то Ромео, и тот нехотя признал, что и у круглых дураков иногда бывают годные идеи. Потом они опробовали связь вдвоем, остались довольны и вновь нахлобучили мне на голову обруч: продолжаем, мол, конференцию. Я был слишком слаб, чтобы воспротивиться, знал только, что еще один взрыв мира в моем черепе — и мне конец.
Обошлось без взрывов. Правда, в голове шумело, стреляло, колотило молоточками, но терпеть было можно. Мика прочирикал Саркисяну о двух найденных «родильных домах».
«Их должно быть десятка два», — утробным рыком отозвался тот.
«Не меньше. Вот что я думаю: незачем Константину рисковать. Можно поручить поиски ребятам Сэма Говорова. Переправить им прибор, а еще лучше просто переслать схему, они разберутся…»
Петр и Андреа? Эти могут. Не нужно даже объяснять им назначение прибора — сами сообразят.
«На всякий случай, если ты не в курсе, — звероподобно ревел Ромео, — Земля большая. Кроме того, они простые дворяне, им труднее перемещаться. Куда-нибудь на остров Пасхи тоже они полетят?»
«Туда — другие, — тонко щебетал Мика. — Вообще нужно несколько групп. Мы можем взять на себя Азию. Надо поискать в Гималаях или Каракоруме, там точно что-то есть…»
Я был согласен с тем, что там что-то есть, но до самого конца дискуссии так и не вставил ни одного слова, точнее, мысли и лишь поквакивал время от времени, но уже тихонько, не то что прежде. Мои подельники все решили без меня.
«Родильных домов» — генераторов монад — оказалось двадцать девять. Три недели спустя Мика телепатировал мне карту мира с их точным местоположением. Двадцать две из двадцати девяти совпадали со старыми термоядерными электростанциями, по идее выработавшими ресурс и законсервированными, но… выходит, работающими?
«Если они выдают лишь долю процента номинальной мощности, то топлива им хватит на века, — чирикал Мика. — Не думаю, что процесс производства монад очень уж энергоемкий…»
Я тоже так не думал.
«Предлагаешь подождать две-три сотни лет?»
«Предлагаю тебе подумать над тем, что бывает при разрушении термоядерного реактора», — чирикало у меня в голове.
 
«Да ничего не бывает, — квакал я. — Реакция прекращается, радиоактивное заражение минимально или вообще отсутствует…»
«То-то и оно. Удачно, правда?»
Никогда я не слыхал, как смеется воробей, но Мика изобразил именно это.
Пока велись поиски «родильных домов», Саркисян усовершенствовал свою телепатическую технику. Вместо вызывающих обручей или столь же заметных присосок, вдобавок требующих бритья головы, он применил микродатчики, полностью маскируемые даже белесыми волосенками Мики. Для включения связи требовалось лишь почесать себя за ухом. Что может быть естественнее почесывания?