Письма героев (СИ)

— Почему власти это не запрещают? Рихард! — в голосе женщины слышались отчетливые истерические нотки. И она всегда называла мужа только этим именем, только Рихард, хотя знала его первое имя. Знала, не могла забыть, но и не хотела вспоминать. Слишком много неприятного и страшного оказалось связанно с одним известным тезкой супруга.
— Милая, это все пена, глупые обыватели. Сегодня они ждут немцев, а завтра будут свистать вслед колоннам пленных фашистов.
Ольга хотела ответить, но Рихард запечатал ее рот поцелуем. Руки мужчины блуждали по плечам, спине, попке, груди женщины. Неутомимый, настойчивый нежный натиск. Ласковая атака. Штурм, которому невозможно противостоять.
Наконец, женщина расслабилась и сдалась. В последние годы они с мужем слишком редко были вместе чтоб упускать возможность повторить безумную скачку на кровати.
После бурной разрядки Ольга сразу набросила халат и на цыпочках прошла в детскую проверить не проснулась ли Джулия. Рихард отправился на кухню курить. Одеваться он не стал. Давно отвык стесняться наготы ночью в квартире с любимой женщиной. Да, еще с тех времен, когда была жива Рут.
На улице за окном пустынно, горят фонари, блестит стекло припаркованной машины. В доме напротив светятся два окна. Сквозь полупрозрачные шторы просвечивают силуэты обнимающихся людей. Это жизнь. Это нормально. Рихард не чувствовал неудобства будучи невольным свидетелем романтического свидания. Время такое.
На востоке Европы поднимается волна кровавого безумия. Чехия рухнула сама, даже не стала сопротивляться, сразу раздвинула ноги. Польшу уже затопило. Всего две недели героического сопротивления, считанные дни триумфа национальной гордости, но они показали, что можно и нужно драться с фашистами. Даже поражение может обернуться моральной победой не склонивших голову героев.
Следующей будет Франция. Увы. Даже говорить не о чем. Пусть на фронте пока спокойно. Затишье перед бурей. Сентябрьское наступление не задалось, завязло в предполье. Нового уже не будет. Немцы успели перебросить войска на запад. Следующий ход за ними. Страшный враг. Марширующие батальоны холодных бездушных живых механизмов с мертвыми глазами, каменными сердцами, безразличной безжалостностью к людям. Фашисты, нелюди, тупая мразь!
Еще восточнее в дикой Азии поднимает голову медведь-людоед Романовых. Дикий царь, властитель азиатских орд отсталых народов. Подлые «миротворцы», пытающиеся казаться людьми черносотенцы и бандиты. Нация потомственных рабов и душителей свободы.
Хорошо, в Париже и Лондоне нашлись решительные люди, ответили твердое «Нет» на предложение Петербурга провести мирную конференцию по судьбе Польши. С людоедами нельзя договариваться. Их можно только отстреливать. Спокойно, без жалости. Ведь это не люди, а фашисты и черносотенцы.
Задумавшись, Рихард совсем забыл о парочке в доме на против. Теперь хорошо видно, как они переместились на стол. Полупрозрачные шторы искажают картину, тем самым будоражат воображение, заставляют подсознание додумывать. Вместо двух человек, слившиеся в одно целое силуэты. Недосказанность возбуждает, будоражит воображение. Мозг сам додумывает детали, рисует страстные вздохи, взгляды, звуки, слияние тел, древние как сам мир движения.
Мир летит в Тартар, рушится привычная сонная сытая действительность, уже идет война, но людям это не мешает. Они любят, страстно хотят друг друга, тянутся к теплым огонькам душ, жаждут последних мгновений счастья, для них весь мир, это только они сами. На пороге угрозы чувства обостряются, душа требует страсти, яростного, глубокого, всепоглощающего чувства. Когда-то Рихарду один профессор объяснял, что это не более чем инстинкт. Предчувствуя смерть, человек стремится продолжить свой род, передать частицу себя детям, так сохранить свою кровь.
Ерунда! Дело не в пошлых гормонах и животных инстинктах. Нет. Война как гроза, смывает все наносное, затхлое, фальшивое, обнажает настоящее, живое. Война очищает. Мещанская фальшь, смешные нормы и регламенты, все нелепое и пошлое глупой европейской культуры сносит ураганом настоящей жизни на грани смерти. Все пустое уходит, остаются только он и она. Из крови и очищающего огня рождается новая жизнь!
Рихард видел ноги женщины на плечах мужчины. Видел, как их руки сплетаются, ласкают тела. Яростная любовная схватка. Звуки через стены и улицу не долетают, но и так можно представить себе сладостные стоны. Да, совсем как десять минут назад в их спальне, когда Ольга скакала на Рихарде.
— Подглядываешь? — Рихарда обвили тонкие женские руки.
— Они счастливы, — он спиной ощущал жар женского тела, чувствовал упершиеся в спину груди.
— Ты бросил меня одну, — упрек прозвучал как приглашение.
Рихард не заставил себя ждать. Старый стол не выдержал бы ярости натиска, но зато есть широкий и прочный подоконник. В эту ночь чета Бользенов почти не сомкнула глаз. Они не могли оторваться друг от друга. Рихард как с цепи сорвался, а Ольга была ненасытна.
Утром Рихард вскочил за секунду до будильника. Спал мало, полночи не сомкнули глаз, но проснулся бодрым и отдохнувшим. Новый день. Новый заботы. Радостные заботы.
Ольгу разбудил шум воды в ванной. Муж уже приводил себя в порядок. При воспоминании о минувшей ночи губы женщины тронула легкая улыбка, а щечки покраснели. Спать уже не хотелось. Пора вставать, накрывать Рихарду завтрак, затем можно будет немного отдохнуть, перечитать газеты перед тем как собирать и отводить дочь к няне, а самой бежать на работу.
Выросшая в небогатой еврейской семье в окружении многочисленной родни Ольга с раннего возраста ценила самостоятельность. В ее глазах неработающая женщина неполноценна. Заработков мужа на семью хватало, Комитет тоже ответственным товарищам деньги подкидывал, но Ольга сразу решила, сидеть без дела как домашняя клуша не будет. Тем более товарищи помогли, устроили экономистом в одну торговую компанию. Заработок неплохой по местным меркам. Главное — постоянный.
Рихард Бользен скривился, глядя на отражение в зеркале. В мундире французского капитана он себе решительно не нравился. Не то, не так. Вроде хорошо, но не так. Дурацкий мундир. Проклятая форма, проклятое время. Очередная уступка условностям, капитуляция перед старым закостенелым миром. Еще одно маленькое поражение. Рихард самому себе казался смешным. Все же немецкая полевая куда удобнее, в ней чувствуешь себя человеком, а не чучелом в галифе.
К черту! Моральный онанизм до добра не доводит. Рихард сам с радостью ухватился за этот шанс, сам принял предложение старых соратников. Товарищи в Лондоне правы. Хорошо ли, плохо ли, но они правы. Раз началась война, ее надо использовать на все сто. Это реальный шанс для коммунистов подняться на слабости демократических режимов, его надо ухватить. И точка.
Бессмысленно и бесполезно сопротивляться системе. Формально он уже прогнулся, смирился с малым, признал над собой не только власть товарищей командования бригадой, но и армейской машины продажной республики. Но прогнуться, не значит проиграть. Показать слабость, выждать время, накопить силы и ударить по республике, когда не ждут. Кажется, у японцев есть хорошее выражение: «Лежа лизать желчь». Как раз к месту.
Время идет. Пора завтракать. Через двадцать минут приедет машина. Нельзя опаздывать, нельзя показывать леность и слабость перед людьми. Тем более, сегодня великий день. Рождение армии Коминтерна. И он Рихард Бользен, товарищ Артем, Алексей Никифоров к этому более чем причастен.
Батальон построен на плацу. Гранитные шеренги. Серьезные лица. Люди подтянуты, сосредоточены. Спины распрямлены. Головы подняты. Глаза светятся. Это не строй, это стальная стена. Живой гранит. Не мобилизованная подневольная махра, не оболваненные фанатики, нет — здесь все добровольцы. Настоящие люди. Несмотря на серое затянутое небо, кажется, над этими людьми светит солнце. Всегда.