Письма героев (СИ)

  
Глава 7
 
Франция. Мец
 
30 ноября 1939 Алексей.
Штаб бригады располагался в особнячке на окраине. Хозяин уехал в Сенегал сразу после начала войны, а дом сдал в аренду агенту Коминтерна. Место хорошее тихое, движение на улице слабое, рядом выезд из города. Вокруг дома высокая ограда и сад. Недалеко Мозельский канал, очень удобно для тайных дел бригадной контрразведки.
Сразу после вселения в особняк штаба интербригады над воротами подняли красный флаг, на входе поставили охрану. От помощи армейского командования в организации работы геноссе Пик вежливо отказался. Это не избавило от присутствия прикомандированных офицеров, но хотя бы меньше народу совало нос в дела Коминтерна.
Рихард уверенно прошел через пост на воротах. Солдаты его знали и ответили ротфронтовским приветствием. В вестибюле пришлось показать пропуск. Общее требование для всех. По слухам, Железный Вильгельм по этому поводу ругался с бригадным комиссаром, но ничего не добился. Комиссара Житникова поддержал сам Вольдемар Ульмер.
Несмотря на разгар трудового дня, коридор второго этажа пустынен. Даже странно как-то. Обычно здесь всегда полно народу. И из кабинетов не слышно привычного стука машинок. Никто не курит у окна в конце коридора.
Рихард толкнул дверь комбрига. Вильгельм Пик обнаружился на месте. Старый штурмовик читал за столом. Рукава рубашки закатаны, ворот расстегнут. Китель небрежно брошен на диванчик. При звуке открывающейся двери, Пик поднял глаза. Увидев Бользена небрежно махнул, приглашая заходить.
— Славный день, геноссе.
— Занимай место, не стой, — комбриг протянул руку.
Несмотря на возраст, рукопожатие у него крепкое мужское. Коротким движением сдвинул в сторону бумаги.
— Что с батальоном?
— Тренируемся. Люди застоялись, рвут жилы.
— Первый месяц всегда так. Смотри, чтоб без фанатизма, не загоняй их.
— Наши сами кого хочешь загоняют. Дисциплина не как в армии. В казарму зайдешь: одни читают, другие у оружейных столиков винтовки чистят, патроны чуть ли не тряпочкой протирают. Добровольцы. — Рихард сделал акцент на последнем слове.
— Дома как?
— Хорошо. Малышка ходит, разговаривает, — спокойный нейтральный ответ. Бользен не любил расспросов о семье. Для батальона и Коминтерна он прежде всего коммунист, а личная жизнь дело частное, если она не мешает общему делу.
— Ольга с ребенком сидит?
— Нет. Давно работу нашла. Она же экономист, трудится при «Вилаго», — речь о крупной торговой конторе. — Для Джулии няньку взяли.
— Денег хватает?
— Не швыряемся, — пожал плечами Рихард. Про себя он гадал, куда и зачем клонит Вильгельм? Это нормальное человеческое беспокойство, или вопрос с подвохом? Время сейчас сложное, все можно ожидать. Некоторые товарищи недовольны, что Бользены могу себе позволить уютную квартиру и семейный автомобиль. Но ведь, Маркс и Люксембург не требовали следовать заветам спартанцев.
О своих прежних приработках Рихард тоже не распространялся. Почему-то профессия коммерческого агента многими считалась постыдной. Люди слабы. Даже среди товарищей по партии встречаются узколобые пещерные адепты всеобщей уравниловки и показушной аскезы. Не все понимают, что любой труд почетен. Мало произвести, надо распределить или продать.
— Налоги растут, ставки урезают, — согласился комбриг. Затем взял со стола и протянул собеседнику портсигар.
— Спасибо.
Бригаду обеспечивали по высшему уровню. Папиросы и табак выдавали всем. Но Пик курил не дешевый самосад с армейских складов. Чувствовался добротный продукт.
— Американские?
— Нет, русские. Я взял ящик, пока их еще продают. Советую пополнить личные запасы. Скоро все русское станет большим дефицитом.
Рихард скосил взгляд на потолок. В ответ на немой вопрос Вилли:
— Нет, конечно. Все новости, как и ты, узнаю из газет. Россия недолго будет оставаться в стороне. Сам знаешь, как они быстро подавили народное восстание в Персии. Царь самый большой капиталист в этой стране, ему нужна большая война. Французы сами провоцируют его своей трусостью и нерешительностью.
— Если бы эти петухи всеми силами атаковали уже в сентябре, все закончилось бы быстро.
— Даже сейчас в ноябре можно было дойти до Рейна и забрать весь немецкий уголь. Эти либералы все совещались, надували щеки и прямо запрещали бомбить Мюнхен и Рур. Слабаки! Раз объявили войну, надо воевать, а не маршировать за укреплениями и размахивать флагами на митингах.
— Не получится, ты должен знать, армия не чета немецкой, штаты еще с той войны, пушек мало, танки устаревшие и экономные, летчики свои машины не знают. Это не та армия, с которой можно Рур брать. Зато нам дали возможность сформировать интербригады. Цени.
Геноссе Пик загасил папиросу в пепельнице, сложил руки перед собой, его глаза смотрели прямо на собеседника. Тот спокойно выдержал пристальный взгляд в упор. Видно было, комбриг не знает с чего начать. Наконец, он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
— Я сегодня всех на плац отправил. А то ходить разучились, боевого духа, чувства плеча не чувствовалось. Житников с утра людей гоняет.
Вот и понятно, почему в штабе так тихо. Интересно, а вызвал то зачем? Бользен слишком долго работал в подполье, чтоб понимать, ничего случайно не делается и не происходит. Пик сначала зондировал почву отвлеченными разговорами, проверял реакцию. И явно, старый штурмовик еще не решил, стоит ли переходить к делу.
— Я не зря об Ольге спрашивал. Ей родственники из России давно писали? Что там происходит? Мне не газетная пропаганда и не обжигающая правда в партийной прессе интересна. Как там на самом деле живут? — голос Вильгельма звучал искренне.
— Хорошо, — Рихард машинально расстегнул воротник.
— Тети и дяди иногда пишут. С родителями она давно разругалась. Последнее письмо от сестры было года два назад. Софья вышла замуж, уехала с мужем в Холм. Это недалеко от польской границы. Родственники пишут, у нее все хорошо, муж выкрест работает на фабрике.
— Что хоть там происходит?
— Вилли, все что пишут Ольге, это сплетни о соседях в еврейском квартале Минска, жалобы на домовладельцев и дворников, нудное перечисление всякой родни и их мелочных проблем. Это все можно услышать в любом кафе Меца, от любого таксиста или чистильщика обуви. У мальчика выпал молочный зуб. Племянник шалит в школе, плохо учится, не уважает старших. У мужа сестры дядиного друга неприятности, замела полиция. Но это и не удивительно, он промышлял скупкой.
— Это и интересно. Быт простых людей, жизнь в провинции. О чем они думают? Что их беспокоит?
— Знаешь, они привыкли. Для них давно нормальна неприязнь к евреям, они сами держатся за общину, не выдают своих полиции, обманывают в ответ на несправедливость русского великодержавия. Все говорят о переезде, многие хотят уехать в Палестину, но это только разговоры. Мало кто уезжает, и стараются эмигрировать в Америку. Для переезда нужны деньги, нужно все продать в России, нужна смелость начать все заново, а этого у них нет.
— Очень интересно. Везде так, люди не понимают своих интересов, не готовы отдать малое за справедливость в будущем.
— Я это в Германии видел.
Рихард понимал, уже сказано больше, чем нужно, но не хотел прекращать этот разговор. Ему нужно было выговориться. Пусть даже с Вилли. Нет, друзьями они не были. Но именно Пик поддержал, вернувшегося из Китая, морально раздавленного Рихарда в далеком двадцать пятом. Вилли нужен был лидер Ротфронтовской дружины в Любеке, он и предложил Рихарду это дело. Хорошо получилось. Даже после всех разгромов и поражений, Рихард Бользен сохранил часть людей. Да, сейчас в его батальоне любекских, ростокских и потсдамских боевиков наберется на целый взвод, а то и два. С ними Рихард дрался на баррикадах Берлина в двадцать восьмом, с ними уходил в Чехию после победы штрассеровцев.