Крушение

— Мой фюрер, — склонился Кейтель, — я хотел бы еще дополнить ваши замечания. Он прежде всего не имел права отменять подобным образом ваше приказание, заявив мне: «Этот приказ не будет выполняться».
Это произвол, — перебил фюрер, — и поэтому я не могу больше работать с генералом Йодлем.
— Мне ясно, — кивнул Кейтель. Внутренне он уже уверился, что, отдавая в жертву Иодля, спасает себя, хотя и не переставал тревожиться: «А не набросится Ли на меня фюрер? Только бы не отстранил…»
В свою очередь, Гитлер продолжал:
— Ведь такое сотрудничество должно базироваться на абсолютной лояльности; без нее работа невозможна, не говоря уже о том, что Иодль не крепкий человек. Именно он прошлой зимой выдвинул предложение о разрешении кризиса — немедленно отойти назад. Послушавшись его, мы потеряли бы все. И тогда он представлял не мое мнение, которое ему было хорошо известно, а, наоборот, мнение слабых личностей… Генерал Иодль должен уйти, — вновь резко повторил Гитлер. — По моему мнению, заменить его можно только одним человеком, которому я лично доверяю и который приобрел боевой опыт, — это генерал Паулюс.
— Это вполне приемлемо, — поддакнул Кейтель. — Я бы лично не хотел вступать в защиту Иодля. Я и не думаю об этом. Я прошу вас, мой фюрер, не понять меня превратно. Все это затрагивает и меня лично. Если вы вообще доверяете мне, то Иодль не имеет права поступать подобным образом за моей спиной, без моего ведома.
Кейтель прощупывал почву и ждал, что на это скажет фюрер. Ведь все эти дни он жил. в тревоге и терзался — доверяют ли ему? Взглянул на Гитлера — у того было по–прежнему холодное выражение лица. Он о чем–то думал, вбирая в зубы верхнюю губу и покусывая щеточку усов.
— В каждом должен быть дух фанатизма! — сказал Гитлер.
— Яволь! — -воскликнул Кейтель, стараясь лишний раз польстить фюреру, и вновь заговорил о Паулюсе, о том, что его нужно немедленно отозвать на место Иодля.
— Генерала Паулюса в настоящий момент нельзя взять, — перебил Гитлер. — Он должен закончить сталинградское дело… Первое изменение, которое должно произойти, потому что тут действительно нельзя терять ни одного часа, — это немедленная замена генерал–полковника Гальдера.
Кейтель обрадовался и удивился столь неожиданному повороту мысли фюрера и в тон проговорил:
— Я тоже считаю — это наиболее неотложно. — И с губ его трудно и вынужденно сорвалось то, ради чего он и пришел на доклад: — Теперь я вынужден спросить — хотите ли вы оставить меня?
Кейтель выгнулся всею спиной и глядел на фюрера изпод бровей заискивающе, хотя и чувствовал, как веки от напряжения подергиваются.
Гитлер ответил не сразу. Прошелся по кабинету, искоса взглянул на Кейтеля, опять отвернулся, будто этой медлительностью проверял Кейтеля, и наконец сказал:
— Само собой разумеется.
В этой фразе, холодно брошенной, Кейтель не почувствовал уверенности и, все еще бледный, уставился в глаза Гитлеру, веря и не веря — ослышался он или что–то еще будет сказано в его адрес. Но Гитлер, раздумывая, с безразличным видом отвернулся от Кейтеля и глядел поверх стены, будто там, в узкой щели блокгауза, видел нечто такое, что было недосягаемым ни уму, ни глазам Кейтеля. «Ничего, удержусь. Надо только лояльность свою доказать», — подумал Кейтель, а вслух сказал озабоченным тоном:
— Смогу ли я предложить кандидатуру на место Паулюса?
— Пока не время, — ответил Гитлер. — Имеется еще и другое соображение, говорящее против замены Паулюса немедленно. Когда Сталинград падет, это будет несомненно его заслугой. Он сохранял железное спокойствие. После прорыва Красной Армией линии фронта немецких танковых соединений, которые готовы были обратиться в бегство, Паулюс взял на себя ответственность. И удержал позиции.
— Как в Харькове, — вставил Кейтель.
— В Харькове он также показал себя с лучшей стороны, — продолжал Гитлер. — Следовательно, генерал Паулюс заслуживает, чтобы падение Сталинграда при всех обстоятельствах было связано с его именем, и, по моему мнению, было бы несправедливым отзывать его теперь. Он должен оставаться там до падения Сталинграда, — повторил Гитлер и после недолгой паузы опять заговорил о неповиновении генералов, резко обрушился на тех, кто не выполняет его воли.
 
— От своего сотрудника я требую, чтобы он слепо следовал за мной в огонь и воду, — с нервным возбуждением потряс кулаком Гитлер.
Отвечая его настроению, Кейтель тоже невольно сжал в рукаве кулак.
— Я могу сказать вам, — не унимался Гитлер, — что я с трудом переношу доклады Гальдера. Вот Хойзингер совсем другая личность. Было бы лучше, если бы докладывал мне Хойзингер, он делает это очень толково. Гальдер прежде всего не в состоянии различить, проводится ли наступление силами двухсот или ста солдат, шести батальонов или двух дивизий. Он видит пункты, где осуществляется давление. Когда же присмотришься ближе, то оказывается, что наступали двести или триста человек. В одном месте он видит пункты давления, а в другом ничего не видит, пока не становится слишком поздно и пока внезапно не наступает катастрофа.
Кивая головой, Кейтель подумал, что вместо Гальдера будет назначен Цейцлер, и поэтому предусмотрительно сказал:
— Когда Цейцлер приедет, будете ли с ним говорить лично, объяснившись по всем вопросам откровенно, и будет ли он назначен тогда же сразу, непосредственно вами?.. Тогда я сразу поставил бы в известность генералполковника Гальдера о том, что он идет в отпуск, а затем я его уволю. Какое–либо его использование…
— Невозможно! — прервал Гитлер. — Я не считаю его способным командовать дивизией… И вообще, я не потерплю господ генералов, которые противоречат. Они должны глядеть мне в глаза. Да–да, в глаза, и выполнять мою волю, данную мне богом и великим рейхом! Вот таким и является Паулюс… Мне дважды пришлось видеть его в критической обстановке. Один раз под Харьковом, когда он сохранял полное самообладание, несмотря на то что его положение было далеко не блестящим…
— Оно было почти безнадежным, — вставил Кейтель.
— Но Паулюс все–таки выдержал, и поэтому в моих глазах он проявил себя как человек, на которого действительно можно положиться. — Немного помедлив, Гитлер добавил: — Под Сталинградом основным ведь также было решение о том, чтобы продвинуть танковые части к Волге и не брать их оттуда обратно, хотя некоторые господа офицеры и плакали и кричали, как и под. Харьковом, что они отрезаны…
— Паулюс спас положение, — вставил Кейтель.
— Да, Паулюс спас, и не только спас… — произнес Гитлер. — Недавно у меня снова осталось от него впечатление, как от уравновешенного и хладнокровного человека. А для меня это является решающим. По–моему, Паулюс, будучи начальником штаба оперативного руководства, даст мне по крайней мере возможность иногда уехать отсюда на один, два или три дня. Я мог бы себе позволить хоть один раз сделать зубную операцию. Я смертельно боюсь уехать отсюда хотя бы на день или на пять часов, потому что в это время может что–нибудь случиться. Здесь должен быть человек, который в сотрудничестве с начальником генерального штаба сухопутных войск…
— И с Иешонеком, — добавил Кейтель, имея в виду начальника штаба военно–воздушных сил.
— …И с Иешонеком будет олицетворять твердую линию, — согласился Гитлер. — Если будут неожиданные сюрпризы, то эти трое должны при всех обстоятельствах немедленно собраться и прийти к действительно ясному и устойчивому решению. Этот человек должен быть в состоянии доложить об этом решении, когда необходимо отвечать за него, иначе все это ни к чему. Если я сегодня, например, получу воспаление надкостницы, я ведь не могу уехать, мне придется лежать здесь… — Гитлер схватился обеими руками за скулы, будто показывая, как ему больно.
Тем временем Кейтель посмотрел на часы и внутренне пожалел, что отнял у фюрера слишком много времени: их беседа, начатая ровно в 15.30, длилась уже больше часа.
— Теперь у меня есть еще одна просьба по вопросу об изменениях в личном составе, — торопясь закончить, промолвил Кейтель. — Могу ли я представить на подпись посмертное присвоение званий по состоянию на 1 октября?