Крушение

— Так что же делать–то? Ты уж, добрейшая сношенька, помоги, как это локтевое взаимодействие учинить? — попросил наконец Силантий.
— Женщин, тоже забирают, — ответила Юлдуз, еще более подзуживая старика.
— Вот те раз, — проговорил упавшим голосом Силантий — Не наговаривай на себя напраслину, сноха. Слыхал я, девицы, в общем, женщины воюют наравне с мужиками. Так что тебя никто не заберет. Да и вдобавок гимнастерку можешь надеть, которую намедни стирала, — совсем будешь похожа на армейку!
Порешили: пока не развиднелось, Юлдуз проберется в штаб и доложит о редуте, выскажет нужды, при этом дед Силантий загибал пальцы, говоря:
— Нужно людское подкрепление подбросить — это раз, гранаты и патроны позарез нужны — это два, смолы бы разжиться, бочки две прикатить — это три, заимодействие наладить — четыре, а в остальном бери, что сам начальник предложит.
— А зачем смола–то нужна? — не поняла Юлдуз.
— Я их, басурманов, буду паклями жечь! — погрозил Силантий в сторону немцев. — А ежели… одним словом, ежели погибель… себя не пожалею!
— Да ты что, дед, с ума спятил? — всплеснула руками Юлдуз, — Да разве можно? Да это я вернусь и ни тебя, ни Гришатку в живых не застану!
— Застанешь, — заверил дед. — И поспехай, а то светать скоро будет.
Пробираться в тыл было тревожно. Немцы обложили полукружьем высоту, держа на прицеле одинокий дом с каменной оградой, и Юлдуз пришлось вначале ползти, потом, пригибаясь, бежать вдоль канавы, пока не достигла она высоких строений. Правда, от этих строении остались одни обгорелые стены да свисающие потолочины но все же тут было безопаснее, чем на открытом взгорке. Она храбро подошла к выглянувшему из развалин солдату с винтовкой, требовательно махнула рукой, чтобы ружьем не баловал и отвел ствол в сторону. Солдат повиновался перед такой прытью женщины, а на вопрос Юлдуз, где находится штаб, ни слова не проронил, только опять направил на нее ружье и велел следовать впереди него. «Чумной», — сверкнула она чернью глаз, вести себя под ружьем позволила, потому что немножко знала про строгие армейские порядки, и поэтому лучше не ввязываться в перебранку.
— Товарищ лейтенант! Товарищ командир роты! Тут женщина! — заглядывая куда–то в подземелье, позвал солдат.
— Убирай ты всех к чертям, чтоб не демаскировали! — ответил голос из подземелья. — Кто? Женщина? — немного погодя спросил смягченный голос.
Солдат будто не поверил самому себе, вновь оглядел ее, посомневался, увидев на ней гимнастерку, ответил:
— Ну да, женщина… В юбке.
С командиром роты, приятно зазывающим ее в блиндаж отдохнуть, Юлдуз не стала разговаривать, пригрозила, что если к командующему не доставит ее, то отвечать будет, конечно же, он, бедовый лейтенант. И потому, как бойко и запросто назвала она командующего, а его, лейтенанта, назвала бедовым, пришлось ему вежливо предложить свои услуги и стать провожатым.
Идти было недалеко. Юлдуз подивилась, какая же тут теснота и какая между людьми спайка, если почти рядом с ротным находится и сам командующий.
Несколько осторожных шагов под руку с лейтенантом вниз по земляным ступенькам, и перед Юлдуз распахнулась дощатая дверь, в глаза ей брызнул яркий свет, поразивший ее не потому, что уже отвыкла от такого света, а потому, что, несмотря на развалины и горящий город, тут светила чудом сохранившаяся электрическая лампочка. Юлдуз подумала, как давно это было и вместе с тем недавно, когда город был залит мирными огнями и даже в их глинобитной хатенке горела электрическая лампочка. «Все разлажено, все полетело прахом», — подумала она. И эти мокрые, сочащиеся стены, и трубы над головой, с которых тоже срывались тяжелые капли воды, и теперь даже свет, упрятанный в подземелье, — все вызывало в ней щемящее чувство утраты покоя. Поэтому, когда адъютант или еще кто–то, приставленный к командующему, ввел ее, пропуская впереди себя, в отдельную комнату — теплую, аккуратно прибранную, застланную ковровой дорожкой, с мебелью, видимо принесенной из горящих домов, — Юлдуз ничему этому не удивилась.
 
— Мне нужен начальник, сам командующий, — сказала она сбивчиво, видя поднявшегося из–за стола и ступившего ей навстречу кряжистого, плотно сложенного человека в помятой, однако, гимнастерке.
— Я и есть командующий, — ответил тот без улыбки усталым голосом и протянул руку, назвав себя Чуйковым.
— А можно вас по имени и отчеству звать? — спросила Юлдуз, желая сугубо деловому тону разговора придать и более уважительный.
— Зовите… В этом отношении можно и проще, Василием Ивановичем зовут, — ответил командующий весело, хотя по–прежнему без улыбки на лице.
— Так что, товарищ командующий, я из редута деда Силантия, — заговорила Юлдуз и машинально прикоснулась к лицу, пытаясь найти конец косынки, чтобы перебирать его, но вместо этого взяла в руку длинно свесившуюся на грудь черную косу.
Генерал Чуйков проговорил:
— Ну вот… То просили по имени–отчеству звать, а величаете командующим, — Он встряхнул барашками вьющиеся на голове волосы и улыбнулся одними глазами, а немного погодя переспросил, откуда она и какими судьбами пожаловала.
— Я из редута деда Силантия, — повторила Юлдуз.
— Это что еще за новость! — подивился командующий. — Из какого такого редута?
— Ну, самый настоящий… Какие на войне бывают.
— Встарь бывали, когда Измаил гренадеры брали, — ответил командующий, насторожась и думая, что женщина немножко психически расстроена. В этой мысли он еще больше утвердился, заметив на ней гимнастерку, а вместо форменной темно–синей юбки… ситцевое в горошинку платье.
— Посидите, — сказал он, указывая на стул.
Юлдуз принужденно села и сразу почувствовала, как она устала! И, может быть, не с упоминаний об этом редуте следовало начинать разговор — выдумал же дед Силантий какой–то старых времен редут! Во всяком случае, она не теряла надежду, сидела и ждала. Ее поразили глаза командующего: умные и пронзительно–испытующие и лишь временами сердитые. Но когда он злой, то становится нехорошим. Злиться нельзя: ему это не идет. Например, зачем при женщине было снимать трубку и какого–то Батюка отчитывать, да еще бранными словами, обещать при этом пройтись по его шкуре палкой. Тот, бедняга, наверное, тоже крепко воюет… Нет, не идет солидному человеку ругаться и быть сердитым. «А может, он выхваляется передо мной? Вот, мол, глядите, какой я строгий начальник! Ну посмотрим, Василий Иванович, какой вы строгий, если я встану и тоже цыкну на вас!..» — решилась Юлдуз и действительно встала, действительно подступила к нему с кулачками, еле сдерживаясь:
Так что же вы, редут не понимаете? Оставить и меня, и Гришатку, и деда само собой… без защиты?
Командующий сник, уступил ее настоянию. «С женщиной спорить все равно что воду решетом черпать» — подумал он и успокоил, взял за руку, усадил рядом с собой. Получив истинное понятие о редуте деда Силантия, командующий заметил, что у него в обороне не один такой редут: есть сражающийся дом Павлова, дом Заколюжного… Затем дом… Он перечислял эти дома, и создавалось впечатление, что весь город поделен на эти дома — крепости и редуты…
— Откуда же войск набралось? — спросила Юлдуз.
Войск немного, да каждому приходится воевать за десятерых, — ответил Василий Иванович, — В этом отношении… я встретил на днях целый гарнизон… Захожу в дом, навстречу мне ефрейтор. Спрашиваю: «Кто такой?» — «Комендант дома», — отвечает. «А где командир группы?» — «Так я и есть командир группы», — «Где же ваши подчиненные?» — «Вот они, все перед вами товарищ генерал! — тычет он себя в грудь, — Вон в угловой комнате на втором этаже — автомат, посреди… видите — амбразура… ручной пулемет. Да и гранат у меня под каждым окошком. Так что нас много!» — Чуйков рассмеялся, но минутой позже посуровел: — Третий раз армия обновляется!
Потом он через адъютанта вызвал начальника штаба генерала Крылова, и когда тот явился, приземистый, плечистый, с крупными и волевыми чертами лица, командующий представил ему вдруг примолкшую Юлдуз назвав ее связной от редута Силантия, и велел все, что потребно для обороны этого дома, выделить, отпустить, назначить и держать с редутом локтевую связь.