Крушение

Сталин был теперь очень заинтересован и сказал: Дай бог, чтобы это предприятие удалось.
Черчилль подчеркнул, что союзники хотят облегчить бремя русских.
Если мы попытаемся сделать это в Северной Франции, мы натолкнемся на отпор, — сказал он, — Если мы предпримем попытку в Северной Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе.
Сталин как–то сразу, почти внезапно оценил стратегические преимущества «Торча». Он перечислил четыре основных довода в пользу «Торча». Во–первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во–вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.
На Черчилля это заявление произвело глубокое впечатление. Не без внутреннего восхищения подумал он, что Сталин быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из людей смогли бы в несколько минут понять соображения, над которыми другие настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Сталин все это оценил молниеносно.
Оба подошли к большому глобусу, и Черчилль разъяснил Сталину, какие громадные преимущества даст освобождение от врага Средиземного моря…
Время, наконец, и расстаться. Черчилль знал характер Сталина, которого называл не иначе, как русский диктатор, и в душе откровенно побаивался его… И серьезно опасаясь, что эта беседа может быть первой и последней, Черчилль промолвил:
— Господин Сталин, если вы захотите увидеться со мной, то я в вашем распоряжении.
Сталин, не утруждаясь, ответил:
— По русскому обычаю гость, прежде чем уезжать, должен сказать о своих желаниях… Я готов принять вас в любое время.
Встреча продолжалась почти четыре часа. Потребовалось полчаса с небольшим, чтобы добраться до государственной дачи. Хотя Черчилль был сильно утомлен, он продиктовал после полуночи телеграммы военному кабинету и президенту Рузвельту, а затем лег спать с сознанием, что, по крайней мере, лед сломлен.
  
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
 
Утром следующего дня, после завтрака, представилась возможность осмотреть дачу. Погода была прекрасная: нежаркая, свежая, с предосенней прохладою садов, — такую погоду особенно любят в Англии. Черчилль позвал своих коллег на прогулку.
В Кремль пригласили в 11 часов вечера. Были приняты Сталиным и Молотовым, при которых находился их переводчик. Черчилль первым обрадованно протянул руку Сталину и заулыбался во все лицо. Сталин, хотя и пожал в ответ руку, но был не в духе. И сразу начался крайне неприятный и жесткий разговор. Сталин передал Черчиллю документ. Это была памятная записка, которая тут же была переведена:
«В результате обмена мнениями, который состоялся 12 августа этого года в Москве, я установил, что премьерминистр Великобритании г-н Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году. Как хорошо известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена во время пребывания Молотова в Лондоне, и это нашло свое выражение в согласованном англо–советском коммюнике, опубликованном 12 июня текущего года. Известно также, что организация второго фронта в Европе имеет своей целью оттягивание германских войск с Восточного фронта на Запад и создание на Западе серьезной базы сопротивления германско–фашистским войскам и облегчение таким путем положения советских войск на советско–германском фронте в 1942 году. Легко понять, что отказ правительства Великобритании создать второй фронт в 1942 году в Европе наносит смертельный удар всему советскому общественному мнению, которое рассчитывает на создание второго фронта, и что это осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб плану советского командования. Я уже не говорю о том факте, что трудности, возникающие для Красной Армии в результате отказа создать второй фронт в 1942 году, несомненно, повредят военному положению Англии и всех остальных союзников. Мне и моим коллегам представляется, что в 1942 году существуют наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, поскольку почти все войска германской армии, и к тому же наилучшие войска, были переброшены на Восточный фронт, а в Европе осталось незначительное количество войск и эти войска низкого качества. Неизвестно еще, будут ли существовать в 1943 году такие же благоприятные условия для создания второго фронта, как в 1942 году.
 
Мы поэтому считаем, что именно в 1942 году создание второго фронта в Европе возможно и должно быть осуществлено. Мне, однако, не удалось, к сожалению, убедить в этом г-на премьер–министра Великобритании, а представитель президента Соединенных Штатов г-н Гарриман полностью поддерживал г-на премьер–министра в переговорах, происходивших в Москве».
Была очень тяжкая и длинная пауза.
Я отвечу в письменной форме, — проговорил наконец Черчилль, став в позу обиженного. — И вообще… мы приняли решение относительно курса, которому надо следовать, и упреки не нужны. Это надо понять…
Спор не прекращался почти два часа. Разойдясь, Сталин наговорил много неприятных вещей, особенно о том, что англичане и американцы слишком боятся сражаться с немцами и что если они попытались бы это сделать, подобно русским, то войне был бы дан другой ход; что союзники нарушили свое обещание относительно открытия второго фронта в Европе в 1942 году; что не выполнили обещаний в отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе все, в чем мы нуждались; что, наконец, в Англии, наверное, придерживаются мнения сенатора Трумена: если мы видим. что верх одерживает Германия, то будем помогать России, а если Россия побеждает, то будем помогать Германии…
— Позицию выжидания занимаете, — подчеркнул Сталин, — Чтобы потом прибыть к дележу Европы.
Молча выслушал Черчилль нападки и колкости. Стоило ему ответить резкостью, как дело приняло бы худший оборот. Он уже знал, что Сталин не привык к тому, чтобы ему неоднократно противоречили. Однако Джо (так называл Сталина Черчилль) сейчас вовсе не сердился и возбуждение, казалось, у него спало. Сталин повторил свое мнение, что англичане и американцы смогли бы высадиться на Шербурском полуострове, поскольку они обладают господством в воздухе.
— Если бы английская армия так же много сражалась с немцами, как русская армия, то она не боялась бы так сильно немцев, — подчеркнул Сталин, — Русские и, конечно, английские летчики показали, что немцев можно бить. Английская пехота могла бы сделать то же самое при условии, если бы она действовала одновременно с русскими.
Черчилль согласился с замечаниями Сталина по поводу храбрости русской армии. Но тут же начал препираться, что пора для высадки десантных войск через Ла—Манш еще не созрела и, вдобавок, англичане к этому не готовы…
— А-а, нет смысла продолжать спор. Все равно что толочь в ступе воду, — прервал Сталин и затем отрывисто пригласил на официальный обед в восемь часов вечера на другой день.
— Я принимаю ваше предложение, — сказал Черчилль. — Но в вашей позиции, Джо, не чувствуется уз товарищества. Я проделал большой путь, чтобы установить хорошие отношения…
Сталин заметил, что ему нравится тон высказывания Уинстона. После этого начался разговор в несколько менее напряженной атмосфере.
Сталин начал длительное обсуждение, касающееся двух русских реактивных минометов, стреляющих ракетами, действие которых, по его словам, было опустошительным. Он предложил показать эти минометы английским экспертам, пока они не уехали. Сказал, что предоставит англичанам всю информацию об этих минометах, но не будет ли дано что–нибудь взамен? Не должно ли существовать соглашение об обмене информацией по поводу изобретений?
Черчилль ответил, что они дадут русским все, не торгуясь, за исключением лишь тех приспособлений, которые сделают для Англии более трудной бомбардировку Германии, если они вместе со сбитыми самолетами окажутся в руках врага.
Мне известно, что ваши налеты имеют определенные последствия для Германии, — заметил Сталин. — Важно и впредь наносить удары, которые сильно ухудшают моральное состояние германского тыла.