Лебединая Дорога (сборник)

Олавссон плюнул в сердцах и сунул меч в ножны.
– Договоритесь сперва между собой, а потом уж приказывайте мне! – сказал он двоим вождям. – Что-то мне не улыбается обозлить одного из вас, угождая другому!
И поссориться бы братьям, не вмешайся Халльгрим хёвдинг.
– Что тут ещё? – спросил старший Виглафссон, и Хельги сразу понял, что по его не получится: Халльгрим улыбался.
– Ты кто, такой толстошеий? – обратился хёвдинг к одноглазому. – Как тебя звать?
Тот ответил, что Бёдваром. Халльгрим потянул себя за усы:
– А не Медвежонок ли твоё прозвище, приятель?
Раненый хмыкнул:
– Не было у меня такого прозвища. Прозвали бы, пожалуй, Одноглазым или Кривым, да ведь не судьба!
– Не отказался бы я, чтобы в моем хирде было побольше парней вроде тебя, – сказал Халльгрим. – А вот что бы ты сделал, если бы я, Виглафссон, прозвал тебя Кривым и в придачу дал жизнь?
Бёдвар облизнул пересохшие губы: при всём его мужестве такое предложение застало его врасплох. Он повернулся к своим… и многие ему кивнули, а Эйнар ответил за всех:
– Живи, друг… будет кому защитить нашу дроттнинг, если её вздумают здесь обижать.
Сам Эйнар беспомощно висел на плечах двоих своих товарищей. В бою ему досталось хуже других, собственные ноги его не держали. Бёдвар ответил Халльгриму так:
– Пожалуй, я и соглашусь принять от тебя жизнь, раз уж ты так хочешь мне её подарить. Но только если и они тоже её получат!
Халльгрим расхохотался:
– Такого, как ты, и в ступе пестом не утолчёшь. Если вы все тут и мне будете служить так же, как служили… моей Вигдис!
Он сам освободил Бёдвару руки:
– Кто может, полезайте на мой корабль и скажите, чтобы вас перевязали, а кому совсем плохо, лежите здесь.
И обратился к Хельги:
– А ты, брат, отправляйся-ка поискать те лодки. Они, я думаю, и сейчас там же. Найдёшь?
Хельги зло огрызнулся:
– Я, конечно, не такой мореход, как наш Эрлинг, но, думается мне, тоже немножко умею ходить в море! И в том числе во время тумана!
Перепрыгнул в свой драккар и во всё горло заорал на гребцов. Пёстрый корабль сорвался с места и легко скользнул вперёд. Он прошёл как раз там, где ещё недавно торчал из воды драконий нос и покосившаяся мачта кнарра.
Кнарра больше не было: пока длилось сражение, озёрный Бог утащил его в глубину. Эрлинг теперь только это и заметил.
– Добрый был у меня кнарр… А был бы похуже, я бы не разговаривал с тобой тут, брат.
– Возьмёшь этот, – отвечал ему Халльгрим. – И с ним всё, что здесь найдётся. Он, должно быть, немногим хуже наших, раз уж заплыл в этакую даль!
Хельги Виглафссон сдержал своё слово. Бледное солнце едва-едва проглянуло в тумане, когда его драккар возвратился, ведя обе лодки за собой.
Перегнувшись через борт, Эрлинг вынул из лодки жену… да так больше её и не отпускал. Плача и смеясь, она рассказала ему, как рыжая Вигдис подошла к ним на корабле. Поиздевалась и велела сказать, где находились остальные. И как пригрозила всех утопить – кроме Ас-стейнн-ки. За то, что та когда-то кормила её в плену. И как в конце концов приказала развернуть свой корабль, бросив со смехом, что умеет отличить нос лодки от кормы, и они поняли, что Эрлингу не миновать новой беды, и тут совсем рядом появились из тумана драккары братьев…
Эрлинг спросил её:
– А что же Грис? Этот-то как сразу же не проболтался?
И сам заметил, что Гриса не было между теми, кто забирался из лодок на корабль.
– Мы его подарили здешнему Богу, – ответил ему один из мужчин. – Нам показалось, что так будет лучше всего!
 
17
 
Несколько дней ушло на то, чтобы привести в порядок красный корабль и сделать его пригодным к дальнейшему плаванию. На драккаре не было обширного трюма. Пришлось сколачивать покойчики на носу и на корме.
Сигурд радовался, наконец-то оказавшись кормщиком настоящего боевого драккара. Эрлингу, напротив, новый корабль совсем не пришёлся по душе.
– Зачем он мне? – сказал он Сигурду. – Я же не викинг. А чем переделывать его посреди дороги, оставили бы мне лучше мой кнарр.
 
– Не горюй, Эрлинг хёвдинг, – ответил ему Олавссон. – Может, здешние Боги окажут нам больше милости, чем до сих пор. Неплохая жертва им досталась. Разве только то, что между храбрецами оказался один Грис!
Вот так и был в последний раз помянут неудачливый Поросёнок.
С гибелью кнарра многие лишились всех своих пожитков. На корабле Вигдис взяли кое-какую добычу, но на всех не хватило. Многие стали поговаривать, что следовало бы запастись одеждой и едой. Воины помоложе предлагали отыскать на берегу селение – и поживиться.
Опытные мужи напоминали им о ладожском конунге: великим воином был этот правитель и не давал спуску обидчикам, а здесь как раз и лежала его земля. И даже великий Рагнар Лодброк не сумел в своё время с ним совладать.
Сошлись на том, чтобы посетить какой-нибудь торговый город – с белым щитом. И там продать часть захваченного в пути.
– В Ладогу бы, – размечтался Улеб. – Туда не то что на лодье… Пешком отсюда дотопать и поршней не стоптать…
Звениславку жуть взяла при этих словах. Если Виглафссон велит поворачивать в Ладогу, она спрячется на корабле и носа не высунет наружу. Ладога вся для неё состояла из лужайки у берега Мутной реки. Торга рабского! И купца-сакса, глаз его, когда он её разглядывал, отвязывая кошель…
– В Альдейгьюборг не пойдём, – распорядился Халльгрим. – Нечего к нему соваться, к этому вендскому конунгу. Хотя бы и с миром. Хватит мне сражений!
Звениславка знала, что Улеб жил в Ладоге бобылём: проданный на чужбину, не лил слёз ни о детях, ни о жене. Всё же думала – повесит голову. Ан нет. Ещё и хитро ей подмигнул.
– И то верно, что нечего соваться! – сказал не без гордости. – Рюрик наш зверь, да дело помнит. На то и звали их, вагиров варяжских, чтобы урмане твои Ладоги бежали!
Вот так и настал день, когда страшное море Нево скрылось позади… Да страхи остались. Корабли входили в устье стремительной Свири. На узкой реке, стиснутой лесистыми берегами, сражаться с врагами было бы туго. И люди не жалели сил, стараясь миновать её побыстрее. Но временами течение одолевало-таки молодых гребцов. Тогда все выходили на берег, оставляя на кораблях только кормщиков и ещё по нескольку человек с длинными шестами в руках. Дружно впрягались в крепкую сбрую и тащили тяжёлые корабли. А иные шагали рядом, держа оружие наготове. В лесах жили корелы, которых Улеб называл ливвиками и людиками. От них, как и от ижор, добра ждать было трудно…
Но с ними корабельщики не встретились. Однажды утром впереди открылся онежский берег, и даже Хельги порадовался ему. Там, на берегу, он вступил в побратимство с Торгейром Левшой.
На косе, выдававшейся в озеро, подрезали полосу земли с травой и подперли её копьём… И Олав начертал на копье руны, а Скегги ему помогал. Названые братья прошли под этим дёрном, и каждый рассёк себе руку: пусть кровь смешается с землёй и сохранится в ней навсегда. Потом оба опустились на колени и сплели пальцы под свисавшими корнями травы…
Торгейр сказал:
– Пусть Отец Павших и Фрейр хлебопашец помогут мне быть достойным братом тебе, Виглафссон.
Хельги отозвался:
– Пусть Аса-Тор даст мне силу для мести, если я когда-нибудь тебя потеряю. Ведь может быть и так, что наша кровь не последний раз смешивается в этой земле!
Дернину опустили на место, вытащив из-под неё копьё: пусть запомнит…
Скегги смотрел, как совершался древний обряд, и по временам забывал даже дышать. У него не было ни брата, ни отца. Не было даже сестры! А кому захочется вступить с ним в побратимство? Вот только то, что Видга с некоторых пор никому не позволял его бить.
Вспомнив о Видге, малыш поискал его глазами. Но Видги нигде не было. Сын хёвдинга на косу не пришёл.
…И вот над пространствами населённого мира вновь наклоняется ночь, и Видгис лежит в белом меху, под светлым небом, и считает редкие бледные звёзды, медленно вращающиеся над палубой драккара. Она слышит, как на другом конце корабля, тоже без сна, ворочается с боку на бок Видга Халльгримссон. Пальцы у него отцовские… До сих пор ей больно говорить и дышать, и на горле не проходят синяки.