Не засыпай

Я подхожу к глазку. Мужчина в джинсах и коричневой куртке-бомбере стоит с другой стороны и украдкой оглядывается через плечо.
– Я не знаю никого по имени Тед, – я хватаюсь за воротник толстовки.
– Нет, знаешь. Ты не помнишь меня, Лив, как не помнишь и квартиру, где проснулась. Ты много чего не помнишь. Слишком сложная ситуация, чтобы объяснять через дверь. Позволь мне войти, и я все расскажу.
Я уже собираюсь отпереть засов, когда вижу листок, приклеенный к дверному косяку. Там казано: «НЕ ОТКРЫВАЙ НИКОМУ ДВЕРЬ!!!» Ниже я подписала: «КРОМЕ ТЕДА».
Я снова смотрю в глазок. Он беспокойно потирает затылок. Что-то подсказывает мне, что я могу доверять этому мужчине с взлохмаченными каштановыми волосами и ямочками на красивых щеках.
Я поворачиваю щеколду и впускаю его в квартиру. Он входит и тут же запирает за собой дверь, глядя в глазок, чтобы убедиться, что за ним не следят.
– Лив, у меня не так много времени для объяснений, – говорит он. – Ты в опасности. Я снял квартиру, где ты можешь остаться, пока мы не придумаем, что делать. Возьми какую-нибудь одежду. Нам срочно нужно уходить.
Я едва слышу его, когда мой взгляд охватывает залитую тусклым горчичным светом квартиру, где я, по-видимому, ночевала. Из-под кожаной обивки старого потрескавшегося дивана вылезает наполнитель, а пребывающий в беспорядке журнальный столик завален пустыми чашками из-под кофе навынос. Повсюду разбросаны блистеры с лекарствами. Мне противно, что я провела ночь в таком грязном месте.
– Где я? И кто ты? – спрашиваю я.
Мужчина засовывает правую руку в карман куртки, будто доставая оружие. Я инстинктивно вздрагиваю, опасаясь, что он причинит мне боль. Он медленно вынимает руку и достает фото. Мы двое, обняв друг друга, смеемся в камеру. Я хвастаюсь сверкающим бриллиантовым кольцом на пальце.
– Это было снято в день, когда я сделал тебе предложение, Лив.
Я не могу вымолвить ни слова, завороженная выражением безмятежности на наших лицах.
– Почему я не помню тебя?
– Долгая история. Я все расскажу. Но сначала я должен вытащить тебя отсюда, Лив.
Он идет в спальню и снимает одежду с вешалок, бросая ее в спортивную сумку. Он кидает мне джинсы и кофту, и я быстро одеваюсь, пока он собирает вещи. Рядом с походным матрасом лежит телефон с треснутым экраном. Я засовываю его в задний карман джинсов и прикрываю длинным кардиганом с большими карманами.
Когда я, полностью одетая, выхожу из спальни в ботильонах на черных каблуках, он лихорадочно роется в беспорядке на журнальном столике в гостиной.
– Твой журнал, Лив. Где он?
– Какой журнал?
Я шокировано смотрю на стену гостиной.
– Что за…
Стена увешана фотографиями Эми и Марко и бессвязным ворохом вырезок из газет. Между заметками, написанными прямо на стене, нарисованы стрелки, указывающие в разных направлениях.
– Что это?
– Я объясню позже. Нам надо убираться отсюда. Ты в опасности. Я вернусь завтра, чтобы найти журнал и все, что тебе может понадобиться.
Он отпирает дверь и, приоткрыв ее, высовывает голову, чтобы посмотреть в коридор. Мы спешим по грязному, душному коридору, в котором пахнет сыростью и жирными кухонными испарениями. Вместо того чтобы подняться на лифте, мы бежим вверх на первый этаж по аварийной лестнице и выходим в переулок позади здания. Я направляюсь к улице, но он преграждает мне дорогу рукой.
– Подожди, – он делает шаг из переулка, чтобы проверить, что все чисто.
Он берет меня за руку и ведет к припаркованной дальше по улице серебристой машине, которую отпирает ключом с дистанционным управлением. Он бросает спортивную сумку в багажник и говорит мне забраться на заднее сиденье, лечь и не высовываться. Он включает зажигание еще до того, как пристегивается.
– Лежи, Лив, – он оглядывается на меня. – Я все объясню в безопасном месте.
  
Глава сорок восьмая
 
Среда, 19:21
Уличные фонари отбрасывали теплый свет, когда Джек Лавель припарковал свою машину напротив здания в Бруклине, где раньше жили Лив Риз и Эми Декер.
 
Лавель и Хэллидей откинулись на спинки своих сидений и наблюдали за подсвеченными сзади силуэтами пары, которая теперь жила в квартире. Они двигались перед задернутыми оконными шторам, как куклы в театре теней, и готовили ужин. Уличная дверь в здание, расположенная под кухонными окнами, была закрыта и пребывала в вечернем полумраке.
Лив Риз приходила сюда ранним утром, твердо веря, что она все еще здесь живет. Были все шансы, что она вернется снова, если заснет и проснется, не помня о том, что произошло за последние два года.
– Она как будто проживает один и тот же день снова и снова, – сказала Хэллидей. – Каждое утро она просыпается, думая, что ее жизнь такая же, как и два года назад, до того, как ее чуть не убили.
– Мне было бы ее жаль, если бы я не думал, что она убила Теда Коула, – прокомментировал Лавель.
– Несмотря на то, что сообщил нам Джо Чалмерс?
– Я думал об этом по дороге сюда, – сказал Лавель. – Мы не расследуем убийства Декер и Реджио. Мы расследуем убийство Теда Коула. Мы не можем игнорировать тот факт, что улики указывают на Лив Риз как на убийцу Коула.
– Может быть, так только кажется, потому что мы все еще так мало знаем, – возразила Хэллидей. Снаружи бородатый хипстер с футляром для гитары забрался в фургон, остановившийся подобрать его на узкой, заполненной автомобилями улице.
– Не просто кажется, – сказал Лавель. – На месте убийства были найдены отпечатки пальцев Лив Риз. Надпись «ПРОСНИСЬ!» на окне – это именно та фраза, которую она пишет на себе, по словам социальной работницы. Не будем забывать, что жертвой стал бывший жених Лив Риз. И у него скоро должна была быть свадьба.
– Не все убивают своих бывших женихов только потому, что те женятся, – упорствовала Хэллидей. – Я вот своего не убила. На самом деле, я была на его свадьбе, танцевала с ним и его невестой. И даже произнесла один из тостов. К концу моей речи жених покраснел больше, чем невеста!
– Вы не находитесь в неустойчивом состоянии, не доведены до состояния психоза из-за депривации сна, и не ваши отпечатки пальцев повсюду на месте убийства, – заметил Лавель.
После напряженного молчания он повернулся к Хэллидей.
– Вы же не думаете, что Теда Коула убил кто-то другой, не так ли?
– Я хочу сказать только то, что это дело похоже на айсберг. Чем больше мы узнаем, тем больше я понимаю, что мы видим только часть, находящуюся на поверхности, – ответила она. – Я хотела бы узнать побольше, прежде чем надену на кого-то наручники.
Время тянулось. Лавель беспокойно барабанил пальцами по рулю, пока они смотрели на старый многоквартирный дом Лив Риз.
– Меня убивает именно ожидание, – пробормотала Хэллидей, подавляя зевоту.
– Придет с опытом. На пару с двумя буквами «Т».
– Что за две буквы «Т»?
– Терпение и трудолюбие.
– Также было на службе в армии. Мы ждали днями, даже неделями, пока террористы не выйдут из укрытия. Когда они выходили, в половине случаев в бой вступал другой отряд, и все заканчивалось за считанные минуты.
– Похоже, вы скучаете по этому?
– Мы так это все ненавидели, пока служили. Не могли дождаться возвращения домой. Мы буквально считали дни. Но как только мы оказались дома, мы все почувствовали утрату. Мы скучали друг по другу. Думаю, мы также соскучились по военной жизни. Я даже скучала по чертовому подъему. Представьте, что вас каждое утро на рассвете будит горн! – она сухо рассмеялась.
– Вероятно, было тяжело вернуться к гражданской жизни.
– Другим было хуже.
– Как вашему другу Тому, который погиб? – спросил Лавель.
– Среди прочих. У ветеранов уровень самоубийств выше в два раза, чем у гражданских.
– Как вам удалось вернуться в колею?
– Я вступила в ряды полиции Нью-Йорка, – ответила Хэллидей, надеясь, что это положит конец обсуждению. Ей не хотелось говорить о темных днях, которые она пережила, когда закончился ее первый контракт. Мощная комбинация из смеси сожаления и облегчения. Было также чувство вины за то, что они оставили местных переводчиков и других афганцев, которые пошли с ними на контакт, чьи жизни всегда будут в опасности, если террористы хоть слегка заподозрят, что они помогали американским военным.