Не засыпай

– Старый друг из армии, лейтенант Антонио Лопез. Потерял ногу, подорвавшись на мине на обочине дороги недалеко от Мосула. Участие в этом ультрамарафоне было в списке дел, которые Тони хотел сделать в жизни. Я делаю это от его имени. Заработанные деньги пойдут его маленькой дочке и на то, чтобы помочь другим раненым ветеранам в адаптации к гражданской жизни.
– Очень щедро с его и с вашей стороны. Но он тоже раненый ветеран. Ему не нужна помощь? – спросил Лавель.
– Ну, это грустная история, – ответила Хэллидей и замолкла на долгое время, глядя в окно машины и яростно моргая. – Так получилось, – наконец сказала она дрожащим голосом, – что Тони свел счеты с жизнью в этом году.
  
Глава двенадцатая
 
Среда, 10:35
Теперь, когда я знаю, что скакнула на два года в будущее, я быстро листаю новостные заголовки на рабочем ноутбуке в поисках чего-нибудь, что могло бы подстегнуть мою память. Утренний заголовок привлекает мое внимание.
– Убийца оставил послание кровью своей жертвы на окне спальни.
Когда я нажимаю на заголовок, открывается вся статья.
– Полиция полагает, что преступник написал «ПРОСНИСЬ!» на окне квартиры после того, как убил неизвестного мужчину, – говорится в статье. – Тело мужчины было найдено этим утром в жилом квартале в центре. Полиция Нью-Йорка ведет расследование.
Под статьей находится фотография следователей-криминалистов в синих куртках, поднимающихся в коридор многоквартирного дома. В статье ничего не говорится об убитом. Ни имени. Ни характеристик личности.
Есть предположения, что мужчину могли убить во время ограбления. Статья цитирует жителя дома, который сказал, что только за прошлый месяц в жилом комплексе случилось несколько мелких краж и даже одна квартирная кража со взломом.
Ближе к концу текста указан адрес здания. Я прекращаю читать и открываю свой личный почтовый ящик в надежде, что электронная почта развеет туман, окруживший меня с самого пробуждения на лавочке в парке.
Система не принимает мой пароль. Уведомление о безопасности говорит мне, что «с моего аккаунта была зарегистрирована необычная активность». Для восстановления доступа к почтовому ящику на мой номер телефона был отправлен код. Проблема заключается в том, что у меня нет моего телефона.
Когда я пытаюсь получить доступ к своим социальным сетям, происходит то же самое. После того как три варианта пароля не приняты, мне заблокирован доступ к социальным сетям, а также к почтовому ящику. Меня отрезали от моей электронной жизни.
Телефон в комнате для совещаний внезапно звонит, поражая своей настойчивостью.
– Да?
– Лив, это Ди с ресепшна. У меня для вас звонок. Не вешайте трубку, я переведу его на вас.
После одного гудка звучит мужской голос:
– Лив?
Что-то в этом приглушенном голосе заставляет волосы на затылке встать дыбом.
– Да? – в горле комок. Я едва могу говорить громче, чем шепотом.
– Куда ты его положила?
– Положила что?
– Нож, – шипит он. – Что ты сделала с чертовым ножом, Лив? Ты взяла долбаный нож, когда я был в ванной, и просто ушла с ним.
– Я не знаю, о чем вы. Вы, должно быть, ошиблись номером, – я борюсь с желанием повесить трубку. Я чувствую себя обязанной узнать больше.
– Не говори мне, что заснула и снова все забыла, – говорит голос.
Он пугает меня точностью своего замечания.
– Откуда вы знаете, что я просыпаюсь без памяти?
– Потому что ты теряешь свою долбаную память всякий раз, когда засыпаешь. Слушай, вот что я хочу, чтобы ты сделала…
Дверь шумно распахивается. Я накрываю телефонную трубку рукой, когда Джоузи просовывает голову в дверной проем.
– Плановое заседание по поводу весеннего выпуска вот-вот начнется, – сообщает она. – Нам бы хотелось, чтобы вы присоединились. Как почетный гость. Все ждут вас.
– Хорошо. Эм, конечно. Это было бы замечательно. Я подойду, как только закончу с этим звонком, – отвечаю я.
– Конечно, – говорит все еще парящая над полом голова Джоузи.
 
Я прижимаю телефон к груди, пока Джоузи не уходит.
– Кто вы? – шепчу я в трубку, когда она закрывает за собой дверь.
На линии никого. Я слышу только гудки, означающие, что линия занята.
Я со щелчком кладу трубку. Тошнотворный ужас скользит по телу. Происходит что-то ужасное, и у меня нет ни малейшего представления, что.
  
Глава тринадцатая
 
Двумя годами ранее
Мы битый час ходим вокруг мудбордов и образцов цветов, обсуждая планы на декабрьский выпуск «Культуры». До декабря почти шесть месяцев, но рождественский выпуск – это всегда крупное событие, что означает месяцы дополнительной подготовки, страницы специальных материалов и развороты с глянцевой рекламой.
После того как мы высказали свои мнения по поводу цветов и дизайна обложки, Фрэнк, наш редактор, поручает нам статьи, которые нужно написать вдобавок к нашей обычной норме. Мне достается тема еды. По понятным причинам еда – это всегда важная тема декабрьского выпуска. Не менее важны и авторские статьи, подводящие итоги года.
– Мне всегда нравится, когда в наших статьях в конце года есть свежий взгляд, – напоминает всем Фрэнк. Наоми, которой приятно считать себя нашим штатным колумнистом рубрики про искусство, не скрывает своей ярости, когда Фрэнк поручает мне написать про культурную жизнь города.
В любом случае я никогда не нравилась Наоми. Уж точно не после того, как пожаловалась на Джорджа, фотографа, с которым она встречалась, когда тот положил руку на мое бедро и сделал мне непристойное предложение по пути на музыкальный фестиваль, который мы должны были освещать. В итоге он был уволен после того, как выяснилось, что это был его излюбленный подкат к молодым репортершам. С тех пор Наоми довольно сильно ненавидела мою скромную персону.
По окончании летучки Фрэнк подпрыгивает с места и торопливо уходит в свой кабинет, чтобы ему не пришлось выслушивать жалобы по поводу его назначений. Я иду за ним.
– Фрэнк, в штате есть журналисты, куда более осведомленные о мире искусства, – на ум мне приходит Наоми, которая изучала искусствоведение и относится к любому, кто пишет об искусстве в «Культуре», как к человеку, который не просто наступает ей на пальцы, а бьет по ним молотком.
– Это именно то, что я хочу, чтобы ты сделала, Лив, – говорит он. Мы проходим мимо стены обрамленных исторических обложек журнала «Культура» и заходим в его кабинет.
– В прошлый раз, когда я написала обзор на выставку Мило Зи, он засудил и меня, и журнал. Ты точно хочешь снова так рисковать?
– Это все было на публику. Он отозвал иск, – безапелляционно заявляет он. – Твоя статья попала этому засранцу прямо куда надо. Она прожарила его. Остальные СМИ словно с цепи сорвались после того, как вышел выпуск.
Фрэнк умолчал о том, что шумиха в СМИ привела к тому, что Зи обвинили в избиении своей девушки и в конечном счете «отменили».
– Это был всего лишь обзор. Я не намеревалась разрушать его карьеру.
– Тут нет причин чувствовать себя виноватой, Лив. Ты делала свою работу: написала жестокую правду о его художественной выставке. Мне понравилась рецензия, понравилась она и нашим читателям. Вот почему тебя повысили.
Он достает прошлогодний ноябрьский выпуск с полки позади своего стола и читает мою статью безэмоциональным голосом:
«Уж точно не пай-мальчик. Мило Зи описывает себя как непримиримого художника-бунтаря и основателя собственной школы нигилистского искусства миллениалов. Зи практически получил статус гуру среди своей более чем миллионной аудитории в инстаграме, которая называет его не иначе как #ВеЗикий.
Выставка Зи «Сумма нас» демонстрирует огромные полотна, написанные краской, сделанной из жидкостей его собственного тела. Зи говорит, что резал запястья, чтобы получить кровь для самого большого полотна, названного «Желаниесмерти2». Он заявляет, что практически умер, когда писал эту удивительно непримечательную картину.