Изящная комбинация (СИ)
Через несколько дней арестованных руководителей начали вывозить на очные ставки. Бывшие соратники, еще недавно вместе обедавшие в «Праге» и раскланивавшиеся на премьерах в Большом театре, теперь избегали смотреть друг другу в глаза, торопясь дополнить показания новыми подробностями.
Империя Крестовского рушилась, погребая под обломками тех, кто еще вчера считал себя ее несокрушимыми столпами.
* * *В кабинете Сталина в Кремле горела настольная лампа под зеленым абажуром. За окнами январская метель заметала московские улицы. Генеральный секретарь, в неизменном полувоенном кителе, неторопливо прохаживался вдоль книжных шкафов, набивая табаком любимую трубку.
Как будто бы спокойный, но на самом деле то и дело поглядывал на посетителя. О чем думал, невозможно догадаться.
Трилиссер, заместитель председателя ОГПУ, сидевший в кожаном кресле у приставного столика, докладывал, время от времени сверяясь с папкой в коленкоровом переплете:
— Все основные фигуранты дают признательные показания. Крестовский пока держится, но скоро признается, это только вопрос времени.
— Нэ спэшите, — Сталин прервал его характерным жестом трубки. — Процесс должен быть образцовым. Нам нужны не просто признания. Нам нужно показать всю систему вредительства в промышленности.
Он подошел к большой карте СССР на стене:
— Здесь завод Крестовского, здесь его подпольный цех, — трубка указала точки на карте. — А где связи с иностранным капиталом? Где агенты в других отраслях? Копайте глубже, товарищ Трилиссер.
В кабинет бесшумно вошел Поскребышев:
— Иосиф Виссарионович, материалы по делу от товарища Крыленко.
Сталин взял папку, пролистал документы:
— Так, судебная коллегия… Ульрих? Хорошо. Место проведения — предлагают Октябрьский зал Дома Союзов.
Трилиссер торопливо записывал в блокнот.
— Прессу надо готовить заранее, — продолжал Сталин, расхаживая по кабинету. — Пусть товарищ Стецкий лично проконтролирует. Сначала материалы о вредительстве, потом — о связях с иностранными разведками. И обязательно — письма рабочих с требованием сурового наказания.
Он остановился у стола, взял один из протоколов:
— Интересно… Крестовский встречался с представителем «Круппа» в Риге? А кто еще был на этой встрече?
— Выясняем, товарищ Сталин. Есть данные о связях с правыми оппозиционерами.
— Вот! — Сталин поднял палец. — Это важно. Очень важно. Покажите, как вредители пользовались поддержкой правых для срыва индустриализации.
Он снова начал ходить по кабинету, попыхивая трубкой:
— Процесс должен быть показательным, но без лишнего шума. Самый упор должен быть на качество материалов. Пусть следственная часть ОГПУ лично проверит все протоколы. Никаких неточностей быть не должно.
Взглянув на часы на стене, Сталин продолжил:
— И вот еще что… Пусть пара обвиняемых держится до последнего, отрицает вину. А потом, в конце процесса — полное признание, раскаяние. Так будет убедительнее.
Трилиссер понимающе кивнул.
— Когда начинать? — спросил он, пряча блокнот в карман кителя.
Сталин подошел к окну, всмотрелся в метель за стеклом:
— Через две недели. К тому времени как раз будут готовы все материалы по связям с иностранным капиталом. И, — он повернулся к Трилиссеру, — пусть Крестовский пока посидит в Лубянке. Подумает о своем политическом будущем.
Метель за окном усиливалась. На столе лежали папки с протоколами допросов, первые камни в фундаменте будущего показательного процесса, который должен стать уроком для всех противников индустриализации.
Глава 10
Прорыв
Морозное январское утро выдалось на удивление ясным. Термометр на стене заводской проходной показывал минус восемнадцать. Над трубами мартеновского цеха поднимались белые столбы дыма, окрашенные розовым светом восходящего солнца.
Я быстро шел по заводскому двору, утрамбованному свежевыпавшим снегом. Мимо прогрохотал новенький грузовик с огнеупорным кирпичом для футеровки печей. На борту свежая надпись «Ударный рейс».
Завод уже не узнать. Вместо старых, слегка обветшалых цехов образцовое производство. Мартеновский корпус сверкает свежей белой краской. Над входом новенькая вывеска с гербом СССР, выполненная в стиле конструктивизма.
У здания заводоуправления меня встретил Величковский. Профессор, как всегда подтянутый, в безупречном костюме-тройке от Калишевского, поверх наброшено теплое пальто с каракулевым воротником.
— Леонид Иванович! — он подергал себя за мочку уха. — Спешу обрадовать. У нас проблема с новой партией огнеупоров. Только что выявили при входном контроле.
Ну да, шутник. У нас срок сдачи первой партии заказа через три дня, а он мне подсовывает такие подлянки.
— Пойдем разбираться, — я еле слышно вздохнул.
В лаборатории на длинном дубовом столе лежали образцы кирпича. Новейший микроскоп с массивным латунным тубусом выхватывал тревожные детали структуры.
— Смотрите, — Величковский отрегулировал фокус микрометрическим винтом. — Микротрещины в структуре. При температуре плавки такой кирпич продержится от силы две недели вместо положенных двух месяцев.
Чертовски плохо.
Я склонился над микроскопом. Действительно, в кристаллической структуре шамота виднелись характерные разрывы. Брак не явный, но критический для производства.
— Без футеровки печей мы встанем, — я взглянул на стенные часы. Счет шел на минуты. — А новую партию ждать три недели. Что делать?
Я отсюда же позвонил Соколову. Тот уже был в курсе насчет проблемы кирпича.
— Поставщик разводит руками. Говорит, такая структура получается из-за нового месторождения глины. Ничего поделать не может.
Я сжал трубку. Но Величковский вдруг замер, его пальцы машинально сложились веером, верный признак того, что профессора осенила идея.
— А что если… — он быстро подошел к шкафу с немецкими техническими журналами. — Я читал в последнем номере «Keramische Zeitschrift» статью о предварительной термической обработке.
Я сказал Соколову, что перезвоню и положил трубку. Профессор быстро достал и развернул на столе свежий номер журнала:
— Вот! Если пропитать кирпич раствором силиката натрия и прокалить при восьмиста градусах, микротрещины затянутся стеклофазой. Более того, — его глаза загорелись, — такая обработка увеличит срок службы футеровки минимум в полтора раза.
— Сколько времени нужно на обработку партии? — я прикинул объемы в уме.
— При использовании методики Гастева и конвейерной обработки — сутки, — Величковский быстро сделал расчеты на логарифмической линейке. — У нас как раз есть свободная туннельная печь «Гумбольдт».
— Действуйте, — я кивнул. — Я сейчас отдам распоряжения. Только возьмите пробу на испытания. Нужно быть абсолютно уверенным в результате.
Через два часа в лаборатории уже гудела испытательная печь. Величковский колдовал над экспериментальными образцами. Его пенсне поблескивало в свете электрических ламп.
— Потрясающе! — воскликнул он, разглядывая обработанный кирпич в микроскоп. — Структура не просто восстановилась, она стала плотнее. Такая футеровка будет служить дольше обычной!
Я посмотрел на часы, близился полдень. В мартеновском цехе уже готовились к первой плавке по новой технологии. А мы не просто решили проблему, мы создали улучшенную технологию производства огнеупоров. Только если все пойдет по плану.
— Передайте в технический отдел, пусть готовят заявку на патент, — я опять позвонил Соколову. — И свяжитесь с поставщиком. Будем помогать им внедрять новый метод.
За окном лаборатории светило зимнее солнце. Рабочий день в самом разгаре.
Завод продолжал работать. В свете прожекторов с посеребренными рефлекторами двигались фигуры рабочих, урчали моторы грузовиков, из труб мартеновского цеха поднимался дым.
До сдачи первой партии оборонного заказа оставалось всего три дня, и каждая минута на счету.