Росток (СИ)

Особенно пилумы.
Многие из них только сейчас увидели их вблизи. Длинные железные стержни наконечников не оставляли сомнений — щиты их не удержат. И такие «подарки» пройдут их легко, а потом еще нанижут и тех, кто за ними. Играючи.
А значит, с одной подачи человек десять — пятнадцать точно окажутся выбито. С учетом предыдущих потерь — плохой расклад. Очень. Оставшиеся окажутся загнаны в ледяную воду и почти наверняка забиты там копьями. Или даже закиданы этими — оперенными маленькими штуками, которые Беромир называл дротиками.
Почему нет?
Тем более что, загнав их в воду, ведун вообще мог поступить по умному. Ну и выждать немного. Сколько в ней можно простоять? Совсем недолго. И силы она вытягивает быстро. Ну и все. Перебил бы их без всяких рисков тяжелой свалки стенка на стенку…
С каждой секунде к гостям приходило понимание отчаянности их положения. Вон — все мысли на лицах словно буквами проступали.
И тут — безнадега.
И дома голод для жен и детей.
Страшно…
Ужасно…
Хоть волком вой…
— Хотите отомстить? — выждав подходящую паузу поинтересовался Беромир, когда ситуация накалилась достаточно сильно.
— Хотим! — выкрикнули они вразнобой.
— Я не слышу? Хотите? Все скажите! Каждый сам за себя!
Они крикнули.
И довольно слитно.
— Тогда мне нужна от вас клятва на оружие!
— Какая же?
— Что никто из вас не причинит вреда никому из нас. Первым. Или по злому умыслу. А также согласие поступить под мою руку до весны.
— А если мы откажемся?
— Мы вас убьем. Как бы нам ни было горько и неприятно. Вы пришли к нам с оружием и хотели нас ограбить. За такое надобно отвечать…
[1] Атака в массовых призывных армиях срывается в среднем при получении потерь в объеме 10–15%, реже 20–25%. Войска уровня племенного ополчения являются в своей сути теми же самыми массовыми армиями.
 Часть 3 
 Глава 4 
167, декабрь, 2
— Их надо сжечь! По обычаям! Как завещали нам предки!
— Да что ты заладил⁈ Сжечь! И сжечь! Словно ты фанатик какой.
— Что? Какой фанатик?
— Да почем мне знать? Разные они бывают. Но все их объединяет желание сжечь что-нибудь или кого-нибудь. То людей неприятных, то прошлое неугодное, то еще чего. Вот скажи мне как на духу, как трезвый человек трезвому человеку. Зачем их сжигать-то?
— Так душа легче отделится от тела и пойдет на перерождение! Ежели предать помершего огню.
— И да, и нет.
— Что, значит, нет⁈ — воскликнул другой старший.
— Что происходит с человеком после смерти?
— Что?
— Его душа какое-то время бродит возле того места, где случилась смерть. Потом прислужницы Мары забирают эту душу и ведут ее на суд Перуна. Тот взвешивает добрые и дурные дела и решает, где да как душе заново возрождаться. Если человек прожил ладную жизнь — то он родится в более благополучной семье или более одаренный. Если же жил как котях конский, то он может вообще не в человеке возродиться, а в лягушке или даже дереве. Так?
— Так, — несколько неуверенно ответили гости.
Общая парадигма совпадала, а детали хоть и показались немного странными, ей не противоречили. Хотя обычно ведуны этой темы не касались. И вот так складно не излагали.
— Но во всем этом деле есть одна важная тонкость! — повысил голос Беромир. — Точнее две, которые меняют все. Но если вы хотите жечь — ваше право. Я не против. Пойдемте жечь.
— Да ты расскажи! Чего сразу жечь-то?
— Расскажи! — посыпалось со всех сторон.
— Что с телом ни делай душа все одно попадает на суд Перуна. Ибо за ней приходят девы Мары. Избежать явки на небесный суд можно, но каждый из таких путей крайне сложен. Например, надобно сильно, прямо-таки отчаянно тяготиться каким-то земным делом, которое не позволяет уйти на небо. Той же местью. А может и чародейство какое использовать, сковывающее душу в мертвом теле, али самоцвете каком или еще в чем. Ну и прочее. В любом случае — это не связано с погребением и отдельная, очень непростая и даже запретная для многих область знаний.
  
— Тогда зачем мы жжем тела⁈ — удивился кто-то из толпы.
— И отцы наши жгли!
— И деды!
— И отцы дедов!
— Потому как ежели тело сжечь — душе действительно легче уйти на перерождение.
— А ты тогда чего нам голову морочишь?
— Тут есть вторая тонкость! Перун на своем суде может приговорить душу к особому наказанию: мучениям в Мрачных чертогах, за которыми Велес приглядывает. Там душа страдает и ослабевает. Может настолько истощиться, что только на букашку какую ее и хватит при возрождении. А то и совершенно развеяться в страшных вековых мучениях. Но случается, что небесный судья наш приговаривает людей и к награде — отдыху в Красных чертогах. Их по-разному зовут: и Ирием, и раем, и Вальхаллой, и всяко-разно. За этим место Перун лично присматривает. И души, что там проводят время, сил набираются.
— Дивно, — покачал головой самый старый. — Никогда о том не слышал.
— Век живи — век учись. — пожал плечами Беромир.
— Но при чем тут закапывание? — воскликнул иной набежник.
— Ежели живые позаботились о теле покойного, то там, на суде, у него больше возможностей попасть в Красные чертоги. Перун привечает тех павших, кому живые почести оказывают. Потому жечь — худое дело. Намного лучше закопать целиком с почестями, уважением и дарами. Еще лучше — спрятать в особую домовину. Но самое благостное — пропитать тело составами особыми, дабы защитить от тления, и упрятать в каменное али еще какое нетленное место. Облик покойного как-то сохранить — в камне или иначе. И помнить об ушедшем человеке. Детям про него рассказывать. Навещать место упокоения его тела.
— На всех ведь не напасешься!
— А на всех и не надо! Только на достойных! Через что души умерших крепнуть станут. Что и на потомках отразится, ибо сильны они наследием. Ведь чем дольше предки наши в Красных чертогах отдыхают, тем больше их помощи потомкам. Тем она сильнее. А сжечь… ну что сжечь? Раз, и готово. Душа нырнула в новое тело. Помощи же потомком и родичам от нее никакой. Ни подсказать, ни поддержать, ни от духов злых оборонить, ни вдохновить… — махнул ведун рукой.
— А…
— М…
— Но…
Начали было эти гости что-то говорить, но осекались на полуслове. Видимо, в голове у них творился удивительный шторм из мыслей, сломавших привычную картину мира. Беромир же продолжил:
— Вот ромеи как со своими покойными обходятся? Правильно. Али закапывают, али в каменные или свинцовые домовины прячут. Особенно богатые ромеи. Те вообще особые склепы и мавзолеи создают, чтобы там хранить тела своих предков со всем радением. И становятся они местами силы родовыми. Думаете от дурости? Ромеи — самый сильный народ от далекого моря на восходе до иного — на закате. Да и через великий океан. Что в ремесле, что в ратном деле.
— Только их гёты грабят! Сильных этих! — хохотнул кто-то.
— Гёты грабят самые окраины. — возразил Беромир. — Притом даже не ромеев самих, а тех, кто рядом живет. Они могут лишь проказничать у их порога.
— Роксоланы с языгами в ином похваляются!
— Лгут! Бессовестно лгут! А может, в силу темноты своей и дремучести просто не ведают, что болтают. Они ведь лезут к Дунаю. Но по левому берегу, где ромеев считай и нет. А на правый берег почти и не суются. Впрочем, это и неважно. За этим правым берегом можно многие десятки дней идти на закат по землям ромеев. А там и с юга на север немало. Если же через море на юге — то и там лежат земли. Их. Заморские — в самой Африке. По ним там идти еще больше, чем от Дуная до закатного моря. И так до самой Парфии на восходе. А все земли роксоланов — это хорошо, если одна из многих десятков провинций ромеев. Набеги же и прочие подвиги, которыми и языги, и роксоланы похваляются — суть пустое. Мышиная возня у изгороди.