Ворожей Горин – Фолиант Силы (СИ)

— Нет, — воскликнула Вилкина и бросилась за нами следом, — никуда вы не пойдете, пока я с вами…
И тут меня накрыло. Нет, ну, правда, сколько можно истерить? Я резко притормозил, развернулся и, вытянув руку в сторону разбушевавшейся женщины, изобразил, как мог, акцент одного известного австрийского бодибилдера:
— Hasta-новись-ка, бэйби!
И ведь сработало! Сам не ожидал. Вилкина замерла на месте, боязливо озираясь по сторонам. Очевидно, с классикой мирового кинематографа она знакома не была, а вот окружающих моя выходка изрядно насмешила. Даже отец Евгений улыбнулся. Собственно, именно он и позволил мне продолжить воплощать в жизнь задуманное, оттащив от меня Вилкину.
  
— Пойдемте, Катерина, я вам все объясню. А Григорию действительно нужно кое с кем пообщаться. Мы же с вами лучше допросим выжившего…
— Да знаю я этого выжившего…
Реплику Катерины я не дослушал, поскольку уже на автомате шагнул в посмертие. Мне в целом и неинтересно было, что она скажет. Я уже видел того бедолагу и даже «скользнул» мельком по его мыслям, пока с ним возились медики. Выжившим был некто Виктор Самойлов и работал он с Вилкиной — точнее, она так думала. На самом же деле в его мыслях я увидел вожделение, зависть, злобу и неприкрытое желание всадить своей номинальной начальнице нож в спину. И да, парень действительно не вынес того, что здесь увидел, и тронулся рассудком. С ним я планировал поработать после беседы с призраками. Мне было интересно, каким это боком простой опер перекликается с Вилкиной, а самое главное, как он оказался в составе группы захвата, которая пыталась задержать (или, что более вероятно, устранить) мою сестру.
— Ну, все? — на всякий случай уточнил у меня старший группы, разведя руками. — Вы уладили свои разногласия?
Очевидно, спецназовец уже смирился со своим посмертным состоянием и даже принял правила игры. Он прекрасно понимал, что из всех присутствующих я был единственным, кто мог с ними контактировать, а это означало, что ссориться со мной было не в его интересах. Я оказался его единственным мостиком между миром живых и посмертием. Что ж, на удивление хладнокровный человек. Был.
— Прошу прощения за задержку, уважаемый, — начал было я, но вояка остановил меня жестом.
— Не трудись расшаркиваться, парень… — он неуверенно обернулся и пристально посмотрел куда-то в самый темный угол просторного помещения. — Чувствую, времени у нас в обрез. Так что давай сразу по существу.
Уж не знаю, как именно призраки воспринимают мир посмертия, но я тут же уловил смысл сказанного. Там, куда смотрел офицер, начинала сгущаться тьма. Я уже видел это явление раньше — именно оттуда в скором времени появятся посмертные вестники. А это означало, что времени у нас действительно не так уж и много. Видимо, усопшие тоже чувствовали приближающуюся опасность. Я кивнул погибшему офицеру и кратко изложил то, что, по моему мнению, ему нужно было знать о смерти в первую очередь.
— И что, вариантов никаких? — выслушав меня, угрюмо уточнил Серега — так звали покойного. Он действительно был командиром группы, а потому говорил я только с ним. Остальные призраки терпеливо ожидали итогов наших с ним переговоров в сторонке. Табель о рангах, знаете ли, она и после смерти прекрасно работает в хорошо организованных группах.
— Варианты есть, разумеется, — не стал кривить душой я, — но они тебе не понравятся. Как и мне, впрочем.
— Почему?
— Потому что с теми, кто умудрился ускользнуть из лап посмертных вестников, работаю обычно я. Ну, или такие, как я.
— А договориться никак? — в полупрозрачных глазах служивого на мгновение мелькнула искорка надежды.
Очевидно, никто из усопших к окончательному упокоению пока готов не был. Да и как им было, позвольте узнать, к такому подготовиться? Я понимал их, но в то же самое время моим долгом было настроить их на правильный исход. Именно поэтому я, не колеблясь, открыл ему всю правду.
— Даже если я закрою глаза на то, что по этой заброшке станут околачиваться призраки, вас рано или поздно отсюда попросят. Снесут, к примеру, эту рухлядь, а на ее месте возведут какой-нибудь торгово-развлекательный комплекс. Или еще хуже — возведут жилой комплекс на тысячу квартир. Да, для вас это будет хорошим раскладом — будет кого кошмарить, а вот для мира живых вы станете проблемой. Рано или поздно кто-то догадается, в чем проблема, и в таком случае сюда придет кто-нибудь вроде меня — какая-нибудь ворожея, например, проведет нужный обрядец, и вас заберут.
— Так то ж потом будет, ворожей, — резонно возразил Серега. — Несколько лет свободы — уже неплохо. Разве не так?
— Не спеши, дружище, посмертие свободой называть, — возразил я ему.
На самом деле мне страсть как не хотелось углубляться в эту тему. Двумя словами тут не объяснить, а времени на полноценную лекцию о мире посмертия у нас не было. С минуты на минуту сюда заявятся вестники, и на этом мой допрос будет окончен, а у меня тут еще и конь не валялся. С другой стороны, чисто по-человечески моего собеседника понять было можно — чай, не каждый день лютой смертью погибаешь да на границе миров оказываешься. Кто им все растолкует, если не я? По большому счету я для них сейчас самый что ни на есть настоящий подарок судьбы. Правда, посмертный подарок, но это все же лучше, чем ничего. Другие в подобной ситуации вообще никакой информации не имеют и практически сразу нос к носу с посмертными вестниками встречаются. Никто им не разъясняет, как действовать, что говорить, а чего делать и говорить точно не стоит. Так что, раз уж так сложилось, я решил проявить свою ворожейскую ответственность и облегчить этим парням посмертие. В конце концов, они жизни свои положили служению Родине, причем буквально, и не виноваты в том, что попали в столь коварный замес.
— Посмертие, — попытался я донести до Сереги мысль, — не есть второй шанс. Это граница между двумя мирами. То, что было до, человек знает. Что будет после, неведомо никому. Даже мне. Граница же необходима, чтобы организовать переход. Это своего рода зеленая зона, как в аэропорту. Ты уже не на Родине, но еще и не пересек границу другого государства. Позади паспортный контроль, впереди перелет и такой же контроль на другой стороне.
— И кто за пограничников? — угрюмо уточнил офицер.
— Здесь — посмертные вестники. О них я тебе уже рассказывал. Там — не знаю. Не бывал, к сожалению. Или к счастью.
— Если вернусь, расскажу, — печально улыбнулся Серега.
— Не вернешься, — уверенно ответил я ему, стараясь не замечать его потухшего взора.
— А почему в этом чудесном дьютифри перекантоваться нельзя? — поинтересовался призрак, окинув грязное помещение взглядом. — Пошлю я, скажем, твоих посмертных вестников на три развеселые буквы и не пойду с ними. Что будет?
— Для начала ты сойдешь с ума. Да-да, не удивляйся. Душевнобольных называют так не из прихоти — у них, в первую очередь, именно душа страдает. Да, случаи бывают разные — физическое повреждение головного мозга порой тоже может нарушить сознание. Но истинные психи все же те, кто болен душой. Вы же сейчас — духи, то есть квинтэссенция вас самих. Плоть мертва, но мы не есть куски мяса. Нас делает нами именно душа. И именно в таком состоянии вы максимально беззащитны. Заблудшая душа для начала теряет ориентиры — сперва физические, а после и нравственные, а далее она начнет терять и контроль над собой. Как правило, заблудшие души терзаются невозможностью жить, как прежде. Разумеется, любое живое существо выводит их из себя. Призраки, задержавшиеся на этой стороне, начинают тиранить живых и делают это на протяжении нескольких лет, а то и веков. А теперь подумай, Серега, вот о чем. Как ты прожил свою жизнь? Много ли грехов совершил, в каких успел покаяться, а какие до сего дня тебя терзают? Есть у тебя такие?
  
Призрак задумался, а после вполне серьезно ответил:
— Я верующий человек, ворожей. Веришь, нет, но я каждое воскресенье в храм хожу. Эмм, ходил… Меня супруга туда привела в свое время. Мы познакомились и сошлись именно на почве воцерковления. Да, бывало и маловерие в нашей жизни, кризисы и прочие щекотливые моменты. Но так, чтобы совсем в Бога не верить — нет. Но даже в моей жизни, вполне себе праведной… — он вдруг прикрыл глаза, призадумавшись на секунду, а после уточнил. — Несмотря на профессию, я прожил достаточно честную и достойную жизнь, но даже в ней было такое, в чем я не смог раскаяться искренне. О своих парнях сказать не смогу: любая душа — потемки, но думаю, у всех плюс-минус похожая ситуация. У всех есть грехи, ворожей.