Гладиатор умирает только один раз. (Сборник рассказов) (ЛП)

– Давление? – Черная метка цензора могла доставить Бебиусу большие неприятности. Как только ему это объяснили, Бебиус понял, что лучше будет, если он со своей семьей вообще покинут Рим и откроют магазин в другом месте. Я уверена, что его миндальные пирожные будут так же популярны в Испании, как и здесь, в Риме. Увы, Поппи будет их не хватать, – она говорила все это  без тени иронии. 
– А как насчет меня? 
– Тебя, Гордиан? 
– Я знаю больше, чем кто-либо. 
– Да, это правда. Откровенно говоря, я думала, что мы должны что-то с тобой сделать, и мой пасынок тоже. Но Поппи сказал, что ты поклялся своими предками хранить тайну и дал ему слово, как римлянин римлянину Подобные вещи имеют большое значение для Поппи. Он настоял на том, чтобы мы оставили тебя в покое. И он оказался прав: ты промолчал. Он ожидает, что ты будешь молчать и дальше. Я уверена, что ты его не подведешь. 
Она сверкнула безмятежной улыбкой без малейшего намека на раскаяние. Мне показалось, что Палла сама была похожа на кусок отравленного пирожного. 
– Итак, видишь ли, - сказала она, - все случилось к лучшему, для всех, кого это касается. 
Юридически и политически скандалу в семействе Попликолы с отравленным пирожным был положен конец. Суд общественного мнения, однако, будет продолжать мусолить обстоятельства дела еще долгие годы. 
Были и те, кто настаивал на том, что расследование Сената было сфальсифицировано самим Попликолой; что важные свидетели были запуганы, выгнаны и даже убиты; что цензор был морально банкротом, непригоден для своей должности, и что разговоры о его счастливой семье были показухой. 
Другие защищали Попликолу, говоря, что все разговоры против него исходили от нескольких морально развращенных, ожесточенных бывших сенаторов. Были даже те, кто утверждал, что этот эпизод является доказательством мудрости и глубокого осмысливания Попликолы. Услышав такие шокирующие обвинения против своего сына и жены, многие мужчины бросились бы мстить им, взяв их наказание в свои руки; но Попликола применил почти сверхчеловеческую сдержанность, инициировал официальное расследование и, в конце концов, добился оправдания своих близких. За свое терпение и хладнокровную настойчивость  они посчитали Попликолу образцом римской прозорливости, а его верной женой Паллой восхищались, как женщиной, которая высоко держала голову, даже когда подвергалась самой жестокой клевете. Что касается его сына, политическая карьера Луция Геллия продвигалась более или менее без скандала. Он стал более активным, чем когда-либо, в судах и на заседаниях сената и открыто выразил стремление когда-нибудь стать цензором, следуя по стопам своего отца. Лишь изредка его недоказанное преступление возвращались, чтобы напомнить ему о нем, как в том случае, когда он в противовес Цицерону в одной из злобных дискуссий угрожал оспорить мнение великого оратора, на что Цицерон ответил: 
– Это прозвучало так, Луций Геллий, как будто ты собираешься угостить меня кусочком  твоего миндального пирожного!
  
9-й рассказ     Вишня Лукулла
 
– Как только дело сделано, оно уже готово. Свершившийся факт приобретает вид неизбежности, независимо от того, насколько сомнительным он мог казаться сначала. Ты не согласен, Гордиан? – Цицерон насмешливо улыбнулся. 
 
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, - ответил я. 
Прекрасным весенним утром мы гуляли по Форуму. Впереди нас на горизонте за Капитолийским холмом лежали пушистые белые облака, похожие на огромный нимб, венчающий Храм Юпитера, но во всех остальных направлениях небо было безупречно синим. В мягком, теплом воздухе слышалось пение птиц с тисовых деревьев, росших на склоне холма Палатин, круто поднимавшегося слева от нас. Мы продолжали идти медленным шагом, но остановились, когда группа весталок вышла из круглого храма своей богини и пересекла наш путь, высоко подняв подбородки и надменные лица. Одна из них соизволила взглянуть на Цицерона, и я видел, как он слабо ей кивнул. Я узнал его невестку Фабию; однажды, много лет назад, я спас ее от ужасной участи, которая ожидает любую весталку, которая осмеливается нарушить свой обет целомудрия. Фабия, казалось, не заметила меня или намеренно избегала встречаться со мной взглядом. Так иногда бывает с теми, кто обращается к Гордиану Искателю в трудные времена, а когда беда позади и я им больше не нужен, я исчезаю в их глазах, как дым от кадильницы рассеянный струей воздуха, и не оставивший следов аромата. 
Цицерон, уставший гулять, показал, что хочет немного посидеть на каменной скамье у ступенек Храма Кастора и Поллукса. Он указал на место рядом с собой, но я сказал ему, что хочу немного постоять. 
– Ты что-то говорил о неизбежности? – напомнил я ему. 
Цицерон задумчиво промычал. 
– Как это сформулировал драматург Энний?: «Теперь дело сделано». Я лучше бы сказал, «Так сложилась судьба и не могло быть иначе?» 
– Энний, насколько я помню, говорил об убийстве Рема Ромулом, а о чем ты говоришь, тебя забери фурия, Цицерон? 
Он пожал плечами и прищурил глаза, словно ища в уме пример, но я подозревал, что мысль, которую он хотел высказать, уже полностью сформировалась в его сознании, и он просто не торопился, чтобы высказать ее, желая показать, чтобы его слова казались спонтанными, а не заученными. Цицерон был юристом, и так говорят юристы; они никогда не переходят сразу к тому моменту, когда имеют возможность пройти окольными путями. Давить на него было бессмысленно. Я вздохнул и все-таки решил присесть. 
– Что ж, Гордиан, подумай: всего десять лет назад, скажем, во время консульства моего хорошего друга Лукулла, кто мог с уверенностью предвидеть будущее Римской республики? На западе мятежный легат Серторий заманивал недовольных в сенате в Испанию, с целью создания противоборствовавшей республики; Серторий и его последователи заявили, что они представляют истинный Рим, и высказали намерения когда-нибудь вернуться, чтобы объявить город своим. Между тем, на востоке, война против царя Митридата приняла худший оборот; это начинало выглядеть так, как будто Рим откусил больше, чем он мог прожевать, когда вторгся во владения Митридата в Малой Азии, и мы, вероятно, до сих пор задыхаемся от своей ошибки. 
– А затем, чтобы усугубить ситуацию, наши враги решили объединить свли силы против нас! Серторий послал свою правую руку, Марка Вария, чтобы тот возглавил армию Митридата, и таким образом Рим оказался зажат между двумя римскими же полководцами с двух сторон. Тревоги добавляло и то, что у Сертория был только один глаз – как и у Вария! Один потерял правый глаз в битве, другой – левый; я никак не могу вспомнить, кто потерял какой. Несмотря на Аристотеля и его презрение к совпадениям, любой историк скажет тебе, что Фортуна любит странную синхронизацию и любопытные параллели – и какой любопытный поворот событий был бы, если бы Рим был побежден двумя своими собственными генералами, парочкой полководцев, у которых на двоих была только одна пара глаз. Должен признаться, Гордиан, страшно нервничая и пребывая в тревоге, я уже представлял, что Серторий и Митридат вместе восторжествуют и разделят мир между собой. История тогда пошла бы иным путем, и сегодня Рим был бы совершенно другим.