Бунт Хаус (ЛП)

Если я столкнусь с ним лицом к лицу, то смогу пресечь все это в зародыше. Я разберусь с ситуацией в лоб, а разве не этому учил меня мой отец?
Никогда не беги от врага, Элоди. Никогда не показывай им свою спину. Любой признак слабости будет твоим окончательным падением. Самые прославленные генералы в истории всегда встречали силу силой.
Однако я понимаю, насколько это неразумно. Мне следовало бы оставить записку с просьбой выгравировать на моем надгробии что-нибудь содержательное и осуждающее: «Она жила безрассудно и умерла точно также. Дай ей бог мудрости сделать лучший выбор в загробной жизни».
От вида лабиринта из окна моей спальни меня всегда передергивало. Мне не нравилось смотреть на него, но я заставила себя наметить смутный маршрут к его центру. Налево, налево, направо. Прямо, налево, направо, направо, затем крутой поворот, потом налево, потом еще раз направо. Мои зубы стучат, яростно сталкиваясь друг с другом, когда я пытаюсь следовать инструкциям, которые я запомнила. Стены изгороди высокие, зловещие и внушительные; такое ощущение, что из них ко мне тянутся руки, хватают меня, тянут за одежду, пытаются втащить в острые, плотные стены лабиринта. Это всего лишь блуждающие ветки и сучья, цепляющиеся за мою куртку и тонкий хлопок пижамных штанов, но я не могу избавиться от ужасной паники, поднимающейся во мне, что я не выберусь живой из этой богом забытой полосы препятствий.
Вскоре я так разволновалась, что даже не представляю, в какую сторону мне надо идти. Я чувствую, как разочарование моего отца распространяется от самого Ближнего Востока. Он бы не заблудился в этом кошмарном месте. Он бы пробил бульдозером себе дорогу сквозь эти чертовы стены, вооруженный и готовый встретить любую опасность, ожидающую его в самом сердце.
Я не слишком беспокоюсь о том, что заблудилась. Знаю, что если буду продолжать поворачиваться в одном и том же направлении снова и снова, то в конце концов достигну его центральной точки. Вот что я делаю, сворачивая налево на каждом перекрестке или развилке дороги, подметки моих ботинок хрустят по гравию, и я стараюсь успокоить свои нервы.
Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.
Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.
Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.
Так мне говорил мой старый инструктор по серфингу, когда мы жили в Южной Африке. Я повторяю это снова и снова, как мантру, вбивая слова в свой мозг, заставляя их чувствовать себя правдивыми. Мне просто нужно сохранять спокойствие.
— Твою мать!
Прямо над головой раздается раскат грома, и я чуть не выпрыгиваю прямо из своей кожи. Сила его вибрирует внутри моего тела, отдаваясь эхом в пустоте моей груди. Молнии разрывают небо — гигантские вилки яркого, пронзительного света, который стреляет слева направо. Я стараюсь не представлять себе, каково это, если бы один из этих страшных пальцев света ударил вниз и вошел в контакт, используя мою семнадцатилетнюю тупую задницу в качестве проводника к земле. Достаточно знать, что это будет чертовски больно.
Я продолжаю идти, наклонив голову, постоянно подставляя плечо ветру, что кажется неправильным, так как я меняю направление каждые несколько секунд, но кажется, что ветер так же пойман в ловушку этой сводящей с ума сети путей, как и я. Он кружится и кружится вокруг и как бы быстро я ни двигалась, не могу опередить его.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь сдаться и искать место, где можно укрыться, протягивается рука и хватает меня, крепко сжимая пальцами мое предплечье.
Я кричу.
Господи, неужели я кричу?
Я ненавижу себя за то, что так остро реагирую, но в данный момент это кажется таким чертовски реальным, что я в это верю. Я знаю с ужасающей уверенностью, что какой-то неизвестный призрак появился из ока бури, схватил меня за руку и собирается утащить вниз, в самые темные ямы ада. Я не создана для ада. Мне бы больше подошла сладкая вата и бесконечные массажи спины. Вечность проклятия не звучит так…
— Господи, Стиллуотер, перестань кричать. Ты разбудишь гребаных мертвецов.
 
Пораженная, я закрываю рот, мои зубы резко хрустят, когда соединяются вместе. Оказывается, это вовсе не неизвестный призрак. Я знакома с этим демоном, с его черными, как вороново крыло волосами и потрясающе зелеными глазами. Даже под дождем и в темноте глаза Рэна Джейкоби выглядят слишком живыми. Он ухмыляется, его волосы уложены в искусные, влажные завитки, которые поднимаются вокруг ушей, струйки воды стекают по его красивому лицу, и я почти издаю еще один леденящий кровь крик.
Моя бабушка по материнской линии иногда рассказывала мне истории о дьяволе. Она говорила, что он был самым красивым из всех ангелов. Бог дал ему такое лицо, которое заставляло женщин вздыхать и заставляло сердца мужчин сжиматься от зависти. В последний раз, когда я видела ее в нежном возрасте восьми лет, она предупредила меня: «Элоди, дитя мое. Будь особенно осторожна с красивыми. Они обманут тебя своей красотой, но это всего лишь фасад. Их глаза могут заглянуть в твою душу, а их уста могут лишить тебя дыхания, но под их приятной внешностью скрывается зло, дарованное самим Святым Ником. Всех красивых мужчин зло похлопало по плечу.»
Я предположила, что это просто бред сумасшедшей старухи, но теперь, глядя на Рэна, стоящего под дождем, словно он вышел прогуляться в теплый летний день, я начинаю думать, что она, возможно, была права.
— Какого хрена ты делаешь? — Я вырываюсь из его хватки. — Ты думаешь, это какая-то игра? В такую погоду люди умирают от переохлаждения.
Он смеется — тихое фырканье веселья, как будто я только что сказала что-то чертовски смешное.
— Слишком преувеличиваешь, Стиллуотер. Ты снаружи всего пять минут. Сомневаюсь, что ты подхватишь переохлаждение от небольшого количества ветра и дождя. Если только ты не слаба телом?
Слаба телом. Я покажу ему слабое гребаное тело. Я собираюсь разорвать его на части.
Темные брови Рэна выгибаются дугой, правый уголок его рта приподнимается, когда он медленно протягивает мне руку ладонью вверх.
— Я знаю дорогу, — мрачно говорит он.
Я смотрю на его протянутую руку так, словно она покрыта смертельной бактерией.
— Куда?
— В тепло. Убежище. Если только ты не предпочтешь провести здесь еще полчаса, утонув в грязи, прежде чем мы во всем разберемся. Тебе решать. Женская прерогатива и все такое. Мне все равно. — Он наклоняет голову набок, обе брови теперь приподнимаются, и мое чертово сердце замирает.
Черт, я хочу врезать ему по его самодовольному гребаному лицу больше, чем когда-либо в своей жизни.
— Мне не нужна твоя рука. Я прекрасно могу следовать за тобой, — огрызаюсь я.
Раздается еще один раскат грома, оглушительно громкий прямо над нашими головами. Тени растягиваются по лицу Рэна, выбеленные черно-белым ошеломляющим зрелищем молний, преследующих его по пятам. Этот момент настолько сюрреалистичен, что я поражаюсь абсурдности всей ситуации. Рэн опускает руку.
— Тогда держи глаза открытыми! Тебе реально нужно смотреть, куда ты идешь! —кричит он, чтобы его было слышно сквозь шум.
Я смотрю, как напрягаются мускулы на его горле, гадая, погонится ли он за мной, если я побегу от него.
Нет. Он не будет гнаться.
Я побегу, пошатнусь, споткнусь, и свалюсь в грязь, а Рэн спокойно пойдет за мной, не тронутый стихией. Он поймает меня и затратит на это нулевую энергию, потому что в этом весь он.
Рэн поворачивается, его черная рубашка прилипает к спине, как вторая кожа, и уходит, поворачивая налево в лабиринт.
У меня нет другого выбора, кроме как следовать за ним.
 
Спустя пять резких поворотов через проходы, которые я даже не вижу до самой последней секунды, Рэн приводит нас в центр лабиринта. Среди буйства розовых кустов чьи поздние цветы уничтожены проливным дождем, их персиково-красные лепестки разбросаны по земле, на возвышении, под массивными ветвями одного из гигантских живых дубов, охраняющих лабиринт, стоит приземистая беседка.