Заговор Людвига

Сара не сводила с него глаз.
– Что произошло?
– Через несколько месяцев после переезда отец устроил званый вечер, – продолжил Стивен сбивчиво. – Видимо, в Германии у нас еще оставались родственники, были также друзья и коллеги… В общем, все, кого обычно приглашают. Праздник получился пышный, мужчины были в смокингах и фраках, женщины – в вечерних платьях. Небольшой оркестр играл Гайдна, Моцарта, Шуберта… Я… помню, мне было чертовски скучно. Поэтому я отправился в библиотеку на втором этаже, где мог побыть в одиночестве. Я не дотягивался до выключателя и потому зажег свечу. Нет, не свечу, это… это был бумажный фонарик, лампион. А за старым портретом Бисмарка находился сейф… – Он помолчал, напрягая память. – В ту ночь сейф оказался открытым. Отец, должно быть, забыл запереть его…
– И ты заглянул внутрь? – догадалась Сара.
Стивен кивнул:
– Там что-то было, но я не могу вспомнить что! С этого момента в голове туман. Если сосредоточиться, то я всякий раз вижу перед собой девочку с белыми косами, и она пытается выцарапать мне глаза. Белое платье на ней горит, мне слышится треск пламени, всюду едкий дым…
– Господи! – выдохнула Сара. – Ты случайно подпалил библиотеку! Вот откуда этот шок в музее! Дым пробудил воспоминания!
Стивен подтянул одеяло до самого подбородка и снова кивнул:
– Следующее, что я помню, это как я бежал по украшенному фонариками саду. Я бежал и бежал, пока не оказался в старом чайном домике в конце сада. Я… я думал, родители никогда меня не простят. Поэтому я забрался в домик и спрятался там.
Он помолчал какое-то время. Снаружи завывал осенний ветер, бился в ставни, словно не желал, чтобы Стивен рассказывал.
– Когда вилла загорелась, родители вместе с гостями выбежали в сад, – продолжил букинист монотонным голосом. – Но когда увидели, что меня нет, то бросились обратно, несмотря на огонь. Они звали меня, я слышал их из домика. Но я был слишком напуган, чтобы отозваться. Отец очень злился, если я портил книги, а теперь горела вся библиотека, весь дом! Я забился под стол и закрыл уши. Последнее, что я помню, это крики родителей… их крики из горящей библиотеки.
– Они погибли в огне? – тихо спросила Сара. – Оба?
Стивен кивнул:
– Потому что я не отозвался. Должно быть, они искали меня до последнего, пока огонь не отрезал им обратный путь и они не задохнулись. Когда приехали пожарные, один из них услышал мой плач в конце сада и отыскал меня под столом. После этого меня взяли к себе друзья родителей в Мюнхене.
Он слабо улыбнулся.
– Могло быть и хуже. Мой приемный отец, Ганс Лукас, был уважаемым профессором английской литературы. А его жена Эльфрида была добрейшей души человеком. Они умерли всего два года назад. От родных родителей мне досталось хорошее наследство, и я постепенно спускал его на старинные книги. Но… – Стивен быстро вытер глаза. – Единственное, что я помню о своей матери, это ее чудесные сказки и песни. Думаю, эти воспоминания и определили мою любовь к Германии. Возможно, я до сих пор ищу в книгах эти сказки… – Он горько рассмеялся, хлопнул себя по лбу. – Теперь я и вправду как у психолога на диване! Надеюсь, ты успеваешь записывать.
– Болван, – Сара щелкнула его по носу. – Может, теперь мне будет легче понять тебя.
Стивен улыбнулся.
– Это радует. По-моему, мы неплохо подходим друг другу. Как знать, может, когда все это закончится, у нас что-нибудь и получится… – Он задумчиво посмотрел на нее. – Может, тебе тоже стоит поведать мне свои секреты, таинственная незнакомка? Подозреваю, что не у меня одного имеются в прошлом темные пятна.
Сара слабо улыбнулась.
– В другой раз. По одному пациенту за сеанс, согласен? Завтра едем в Нойшванштайн и покончим наконец с этим делом… – Она провела пальцем по его губам, мягко поцеловала в шею. – А до тех пор не станем терять времени даром.
Вскоре Стивена уже не тревожили ни скрип кровати, ни завывания ветра.
* * *
Через пару часов, когда Сара крепко спала, Стивен лежал с открытыми глазами и, не в силах унять сердцебиения, смотрел в потолок. События последних дней, близость Сары, воспоминания о пожаре в кёльнской вилле – все это не давало ему успокоиться.
 
Что же произошло тогда? Почему воспоминания вернулись?
Дождь между тем прекратился. Стивен поворочался в постели, потом все-таки сдался и взял дневник, лежавший у кровати. Книга была для него как наркотик, букиниста тянуло к ней, словно магической нитью. Он чувствовал, что успокоится лишь после того, как дочитает ее до конца.
После первых же строк он позабыл о сне.
 
26
 
JRI
Теперь я поведаю о смерти короля – и, клянусь Богом, все это правда. И что бы ни утверждали министры, газеты и весь мир, я знаю, что произошло в действительности. Я и небольшой круг сообщников, которые, однако, молчат из страха – или уже мертвы. Нам угрожали, кого-то подкупили или приструнили иным способом. Но я не могу молчать и потому расскажу, как все было на самом деле.
После того ужасного происшествия на Херренхимзее я долгое время не видел короля. Он не желал более моего общества. Поэтому наши встречи ограничились лишь несколькими визитами, которые я совершал с доктором Лёвенфельдом. В остальное время я без всякого желания исполнял свои обязанности в хирургической клинике в Мюнхене, листал научную литературу в своей комнатенке в Максфорштадте, а в голове у меня звучало единственное имя.
Мария.
Моя любовь к ней в последующие месяцы лишь возрастала, и я при первой же возможности отправлялся в Линдерхоф. Она прислуживала на небольшом подворье недалеко от замка и, как и прежде, составляла общество Людвигу. Ее король простил быстрее, чем меня, и поэтому она всегда находилась где-нибудь поблизости от него. Когда они бывали вместе, я не решался показываться им на глаза. Но когда Людвиг выезжал на несколько дней в НОЙШВАНШТАЙН и Хоэншвангау, Мария оставалась одна. Тогда и пробивал мой час.
Я преподносил ей небольшие подарки, угощал конфетами, и мы вместе катались верхом по Аммергау. Однажды мы попали под дождь, и нам пришлось провести ночь в сарае. Но между нами так ничего и не произошло, поскольку я чувствовал, что Мария пока не готова ответить на мою любовь. Я был уверен, что эта нерешительность как-то связана с ее сыном Леопольдом, что она еще предана его отцу, хоть он и бросил их. Но всякий раз, когда я заговаривал с ней об этом, она уходила от ответа, поэтому я сдался в надежде, что со временем эта глубокая рана затянется.
Холодным зимним вечером, когда король без устали катался по лесу на своих сказочных санях, я разыскал Марию под липой, у которой мы впервые встретились. Ветви стонали под тяжестью снега. У Марии были заплаканные глаза, по щекам текли крупные слезы.
– Что случилось? – спросил я с тревогой и провел рукой по ее волосам, в которых переливались снежинки. – Это из-за Леопольда? Он опять что-то натворил?
Мария помотала головой и громко высморкалась.
– Я беспокоюсь за короля, – ответила она тихо. – Он какой-то… странный. И с каждым днем только хуже. Он как будто увяз в своем мире. Поначалу я думала, что он просто не такой, как мы, но в последнее время… – Она замолчала и посмотрела на меня с грустью. – Скажи, Теодор, тогда перед гротом ты говорил, что враги хотят упрятать его в сумасшедший дом. Это правда? Министры хотят признать Людвига умалишенным? И что же тогда будет с ним?
– Я… не могу вдаваться в подробности, – произнес я неуверенно. – Не могу, потому что не хочу подвергать тебя опасности. Но надежда еще есть, – я схватил ее за руку. – Вот если б Людвиг отправился в Мюнхен, отказался от некоторых своих причуд!.. Может, ты с ним поговоришь? Тебя он хотя бы слушает.
Мария устало покачала головой.
– Людвиг живет в своем собственном мире, как Барбаросса в недрах Кифхойзера, под каменной громадиной. Даже я не могу до него достучаться.