Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2
– Что вы прекрасно осведомлены, герцог.
– И все?
– Нет, не только.
– Так договаривайте.
– Я делаю еще тот вывод, что добром ли, силою ли необходимо вырвать короля из когтей Шуазелей, иначе мы погибли.
– Увы!
– Простите, – добавила графиня, – я сказала «мы», но успокойтесь, герцог, это относится только к моей семье.
– И к друзьям, графиня; позвольте и мне считать себя в их числе. Итак…
– Итак, вы принадлежите к числу моих друзей?
– Мне казалось, я вам уже об этом говорил, сударыня.
– Слов мало.
– Мне казалось, я уже доказал свою дружбу.
– Так-то лучше; надеюсь, вы мне будете помогать?
– Изо всех сил, графиня, но…
– Но что?
– Не скрою, дело трудное.
– Так что же, эти Шуазели неискоренимы?
– Во всяком случае, они укоренились весьма прочно.
– Вы полагаете?
– Да, таково мое мнение.
– Значит, что бы там ни утверждал милейший Лафонтен, против этого дуба бессильны ветер и буря? [5]
– Шуазель – гениальный государственный муж.
– Ба, да вы заговорили, как энциклопедисты!
– Разве я не принадлежу к Академии?
– Полно, герцог, какой из вас академик!
– Пожалуй, не стану спорить: академик не столько я, сколько мой секретарь. Но все же я настаиваю на своем мнении.
– На гениальности господина Шуазеля?
– Вот именно.
– Но в чем вы усмотрели его гениальность?
– А вот в чем, сударыня: он повел дело о парламентах и отношениях с Англией таким образом, что король теперь не может без него обойтись.
– Но ведь он подстрекает парламенты против его величества!
– Разумеется, в этом-то вся ловкость и состоит.
– А англичан подталкивает к войне!
– Конечно, мир его погубит.
– Что же тут гениального, герцог?
– А как вы это назовете, графиня?
– Самым настоящим предательством.
– Столь искусное и успешное предательство, графиня, на мой взгляд, как раз и свидетельствует о гениальности.
– Но в таком случае, герцог, я знаю особу, в ловкости не уступающую господину де Шуазелю.
– Вот как?
– По крайней мере в вопросе о парламентах.
– Это дело – самое важное.
– А между тем парламенты ропщут именно из-за этой особы.
– Вы меня интригуете, графиня.
– А вы не знаете, что это за особа?
– Видит бог, не знаю.
– Между тем вы с ней в родстве.
– Среди моей родни есть гениальный человек? Не имеете ли вы в виду моего дядю, герцога-кардинала, графиня?
– Нет, я имею в виду герцога д’Эгийона, вашего племянника.
– Ах вот как, господина д’Эгийона, того самого, кто дал ход делу Ла Шалоте? [6] Воистину, это милый молодой человек, да, да, в самом деле. То дельце было не из легких. Послушайте, графиня, право слово, для умной женщины имело бы смысл подружиться с этим человеком, ей-богу.
– Известно ли вам, герцог, – возразила графиня, – что я не знакома с вашим племянником?
– В самом деле, сударыня, вы с ним не знакомы?
– Нет. И никогда его не видела.
– Бедный юноша! И впрямь, со времен вашего возвышения он постоянно жил в глубине Бретани. Что-то с ним станется, когда он вас увидит? Он отвык от солнца.
– Каково ему там приходится среди всех этих черных мантий? [7] Ведь он человек умный и высокородный!
– Он сеет среди них возмущение – больше ему ничего не остается. Видите ли, графиня, всякий развлекается как может, а в Бретани с развлечениями негусто. Да, вот уж энергичный человек – о проклятье, какого слугу обрел бы в нем государь, если бы только пожелал! Уж при нем-то парламенты позабыли бы свою дерзость. О, это настоящий Ришелье, графиня, а посему позвольте мне…
– Что же?
– Позвольте представить его вам тотчас по приезде.
– Он в скором времени должен приехать в Париж?
– Ах, сударыня, кто его знает? Может быть, он еще пять лет проторчит у себя в Бретани, как выражается плут Вольтер; может быть, он уже в пути; может быть, он в двухстах лье, а то и у заставы.
И маршал всмотрелся в лицо молодой женщины, желая понять, какое впечатление произвели на нее последние слова.
Но она, призадумавшись на мгновение, сказала:
– Вернемся к нашему разговору.
– Как вам угодно, графиня.
– На чем мы остановились?
– На том, что его величеству очень нравится в Трианоне, в обществе господина де Шуазеля.
– И мы говорили о том, как бы удалить Шуазеля, герцог.
– Это вы говорили о том, что его надобно удалить, графиня.
– Что это значит? – удивилась фаворитка. – Я до того желаю, чтобы он уехал, что, кажется, умру, если он останется здесь, а вы ничем не хотите мне помочь, любезный герцог?
– Ого! – приосанившись, заметил Ришелье. – В политике это называется внести предложение.
– Понимайте, как хотите, называйте, как вам удобно, только дайте определенный ответ.
– Какие ужасные, грубые слова произносят ваши прелестные, нежные губки!
– По-вашему, герцог, это ответ?
– Нет, не совсем, скорее, подготовка к нему.
– А она закончена?
– Еще минутку.
– Вы колеблетесь, герцог?
– Ничуть не бывало.
– В таком случае я вас слушаю.
– Как вы относитесь к притчам, графиня?
– Это старо.
– Помилуйте, солнце тоже старо, однако до сих пор не придумано ничего лучшего, чтобы разгонять мрак.
– Ладно, согласна на притчу, лишь бы она была прозрачной.
– Как хрусталь.
– Идет.
– Вы слушаете, прекрасная дама?
– Слушаю.
– Итак, предположим, графиня… Знаете, притчи всегда начинаются с предположений.
– Боже! Как вы скучны, герцог!
– Вы, графиня, не верите ни слову из того, что говорите: никогда еще вы не слушали внимательнее.
– Ладно, признаю, что я не права.
– Итак, предположим, что вы прогуливаетесь по вашему прекрасному саду в Люсьенне и вдруг замечаете великолепную сливу, одну из тех слив сорта ренклод, которые вы так любите за их алый, яркий цвет, схожий с цветом ваших щечек.
– Продолжайте же, льстец.
– Итак, на самом конце ветки, на самой верхушке дерева вы замечаете одну из этих слив; что вы предпримете, графиня?
– Потрясу дерево, черт побери!
– Да, но безуспешно: дерево толстое, неискоренимое, как вы давеча изволили выразиться; вскоре вы заметите, что оно и не шелохнулось, а вы только исцарапали свои прелестные белые ручки о его кору. И тут вы, встряхнув головкой тем пленительным движением, какое присуще только вам и цветам, начинаете причитать: «Боже мой! Боже мой! Как бы я хотела, чтобы эта слива упала на землю!» И даете волю досаде.
– Это вполне естественно, герцог.
– Ни в коем случае не стану уверять вас в противном.
– Продолжайте, любезный герцог; ваша притча бесконечно меня интересует.
– Внезапно, обернувшись, вот как сейчас, вы замечаете вашего друга герцога де Ришелье, который гуляет, предаваясь размышлениям.
– О чем?
– Что за вопрос, господи? Разумеется, о вас. И вы говорите ему вашим дивным мелодичным голоском: «Ах, герцог, герцог!»
– Изумительно!
– «Вот вы мужчина, вы такой сильный, вы покоритель Маона; потрясите это проклятое дерево, чтобы с него свалилась мне в руки вон та чертова слива». Ну, каково, графиня?
– Превосходно, герцог: вы вслух произнесли то, что я сказала шепотом; но что же вы в таком случае ответите?
– Что я отвечу…
– Да, что?
– Что я отвечу… Как вы настойчивы, графиня! «С огромным удовольствием достал бы, но поглядите, какой толстый ствол у этого дерева, какие шершавые у него ветви; а я ведь тоже дорожу своими руками, черт возьми, хоть они у меня и постарше лет на пятнадцать, чем ваши».
– А! – внезапно вырвалось у графини. – Так-так, я начинаю понимать.
– Тогда продолжите притчу: что вы мне говорите?
– Я говорю вам…
– Мелодичным голоском?