Истории Андромеды (СИ)

— Что, если я возьму здесь свой грязный опыт — необузданную чувственность, стоящую за поеданием этих прекрасных деликатесов, — и направлю его в свое искусство? Развратное произведение искусства, отражающее жажду удовольствий нашего общества…
Наполненный вновь обретенной решимостью, Себастьян бесцеремонно вытер соус с лица салфеткой, прежде чем встать, пошатываясь из-за головокружения после пиршества; торопясь в мастерскую, где наполовину готовое полотно ждало следующего мазка гения. Себастьян почувствовал прилив страсти, когда вернулся к холсту, его сердце колотилось от предвкушения. Он был полон решимости запечатлеть в своих работах как гедонизм, так и деградацию, которые он только что испытал, надеясь, что затем они превратятся во что-то возвышенное.
— Вдохновение со мной!
Он взял свои кисти и начал яростно рисовать, делая быстрые мазки по ждущему холсту. Но уже через несколько минут усердной работы снова грянула беда. Безошибочное чувство пустоты подкралось к нему, как призрак; казалось бы из ниоткуда. Его крылья, казалось, не желали продолжать движение по поверхности картины, как это было несколько мгновений назад.
— Как… Как это возможно? Я преодолел голод и нашел вдохновение… Но мое тело все еще предает меня?!
Разочарованый внезапной остановкой прогресса, несмотря на то, что ранее чувствовал себя удовлетворенным и вдохновленным; Себастьян сердито швырнул кисть, расплескав краску по небрежно чистому листу бумаги.
— Возмутительно! Как можно чувствовать себя таким сытым и в то же время пустым?! Больше ничего не имеет смысла…
Ошеломленный этим жестоким поворотом судьбы; Себастьян продолжал глубоко вглядываться в незаконченную картину, прежде чем искать ответы, его мысли метались, пока он обдумывал возможные причины внезапного отсутствия желания рисовать. Ему пришла в голову мысль: может быть, раздутое чувство и эйфория, вызванные перееданием, работали против него, притупляя его стремление к творчеству.
— Эта проклятая еда! Может ли это быть причиной моего несчастья?
Несмотря на отвращение к этой перспективе, Себастьян вспомнил, что в его обширном особняке есть тренажерный зал, спрятанный, как какой-то мрачный секрет, неиспользуемый и нелюбимый. Сама мысль об упражнении вызывала у него отвращение; однако, столкнувшись с этим непреодолимым художественным препятствием, он понял, что это может быть единственным вариантом.
— Я ненавижу спорт… Но если он избавит меня от этого оцепенения и позволит мне снова творить… То, так тому и быть!
Скривившись от навязанного ему решения, Себастьян неохотно встал со своего места и побрел в сторону спортзала. Войдя в его тусклые пределы, он столкнулся с множеством устрашающих тренажеров, предназначенных для тонизирования мышц и избавления от излишеств. Себастьян неловко огляделся; не уверен, как лучше действовать на этой чужой территории.
— С чего мне вообще начать? Беговая дорожка иль гири?
Избавившись от затянувшейся обиды на физические нагрузки; Себастьян неохотно встал на беговую дорожку — начал низкоинтенсивную тренировку, призванную сжечь часть потребляемых ранее калорий, не выталкивая тело слишком далеко за пределы комфортной среды.
— Это ужасно… Но я должен терпеть!
Себастьян бежал на беговой дорожке, бегая все быстрее и быстрее, пока его дыхание не стало прерывистым, а пот не капал со лба. Несмотря на то пренебрежение, которое он поначалу питал к физическим упражнениям, внутри него неожиданно забурлила решимость продолжать заниматься физической активностью.
— Что… Что это за прекрасное чувство? Действительно ли я наслаждаюсь этим тяжелым делом?
Он взглянул на набор спортивных гирь и с новым интересом решил попробовать и их. Себастьян поднимал каждый вес до тех пор, пока больше не мог его выносить, упиваясь незнакомым ощущением напряжения своего тела до предела.
— Итак, это то, что они называют “преодолеть себя”. Я никогда не думал, что это будет так… Волнующе.
Обратив свое внимание на серию тренажеров, предназначенных для разных групп мышц, Себастьян начал тренироваться на каждом из них. Он обнаружил, что полностью поглощен этим переживанием — преодолевая болевые барьеры, которые всего несколько мгновений назад казались непреодолимыми.
 
— Я заставлю эти мышцы болеть настолько, что они станут умолять меня о пощаде!
Себастьян работал на пределе своих сил, с каждой тренировкой он был все более мокрым от пота и совершенно измотанным. Приятная боль в мышцах говорила ему, что он далеко ушел от скучающего художника на диване. Несмотря на боль и усталость, Себастьян не мог не ощутить воодушевление от новой энергии, текущей по его телу.
— Черт возьми… Никогда не думал, что скажу это, но спорт оказался на удивление интересным занятием!
Он глубоко вздохнул, пытаясь отдышаться, осматривая спортзал с новоприобретенным восхищением. Именно тогда он понял, что это физическое напряжение могло быть именно тем, что ему было нужно, чтобы возродить его творческий потенциал.
— Возможно, после всех этих мучительных занятий ко мне вернется вдохновение… Мне не терпится узнать это!
С возобновлением энергии за счет сжигания лишних калорий, потребляемых во время гедонистического застолья; Себастьян поспешил обратно в мастерскую — в тревоге узнать, удалось ли усилиям в сырых нишах спортзала успешно снять ментальный блок, мешающий завершить любимый шедевр.
— Снова у мольберта… Да будет мне победа!
Себастьян сел за мольберт с новым энтузиазмом, готовый преодолеть любое препятствие во имя искусства. Он взял кисть и ловко смешал цвета на палитре, прежде чем с энтузиазмом начал рисовать.
— Победа будет за мной! Никакая сила не встанет между мной и моим шедевром!
Но, увы, всего через несколько минут, казалось бы, безудержного творчества это тошнотворное чувство снова вернулось. Разочарование закипело внутри него, когда он стиснул зубы, решив не дать ему победить. Вспомнив, как ранее он боролся со своим отвращением к спорту, Себастьян попытался использовать чистую силу воли против этого парализующего ощущения.
— Нет… Только не снова! Я отказываюсь! Что бы ни случилось, я должен выиграть!
Однако, несмотря на его самые ярые усилия преодолеть всепоглощающие чувства, нахлынувшие на него, как темный прилив, даже такой упрямый авианарий, как Себастьян Вион, стал слишком слаб. Его крылья неудержимо дрожали, бесполезно сжимая ручку кисти; Мысли отчаянно мчатся в поисках объяснения внезапному переходу от восторженной победы к поражению, подпитываемому отчаянием.
— Это безумие! Как могла вся моя тяжелая работа по-прежнему быть напрасной?! Я действительно проклят?
Горечь пролилась на него, как кислотный дождь, подточив остатки решимости. Отчаяние начало грызть края сознания, а каждый нерв кричал протест против угнетения, бушующего глубоко внутри сердца, разоренного гедонистическим художественным честолюбием. Себастьян почувствовал, как внутри него закипает сильный прилив ярости, грозящий выплеснуться на картину и все, что находится рядом с ней. Желание разрушать было почти невыносимым.
— Все труды насмарку! Я должен разорвать эту несчастную картину на части!
Однако вспышка самообладания преобладала, когда он сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая трясущиеся крылья. Он осторожно поставил картину обратно на мольберт и заставил себя сосредоточиться на расшифровке причины своего эмоционального смятения.
— Я не должен позволить гневу поглотить меня… Должна быть причина моей неспособности творить.
Его разум пробежался по бесчисленным возможным причинам — от социальных влияний, которые искали только бессмысленную развратность, или, возможно, какой-то более глубокий личный недостаток, таящийся в самом его сердце, как паразит на самой чистой сущности творчества.
— Может быть, все эти годы, потраченные на излишества, наконец настигли меня? Может быть, они подорвали мою способность создавать что-то поистине трансцендентное… Или тут вообще какой-то другой фактор?