Сага о бескрылых (СИ)
У Уайксса мелькнула смутная догадка — недавно что-то говорили о новых бесчинствах в городе. Какой-то наглый вожак, из Пришлых. Один из этих бродяг, мало что понимающих в жизни Сюмболо, зачастую не умеющих не только писать, но и говорить даже на примитивном Нижнем языке. Как способен столь очевидный безумец возглавить толпу пусть даже самых глупейших из городских глупцов?
Ваха-с-Вершин взмахнул своим оружием, сметая посуду с ближайшего женского стола, легко вспрыгнул на инкрустированную крышку, сшиб носком сапога чудом устоявшую чашу для омывания рук и заорал, так, что женщины боредов невольно схватились за уши.
— Договор нерушим! Лишь убийц готов лить кровь истинных братьев. Но год идут и все меняться. Нет сегодня старший и младший братьев. Нет старших богов. Нет двух десятин! Слыште! — оратор указал своим железом на дверь.
Горожане и бореды обратились к двери. Уайксс напряг слух — ничего не происходило. Разве что в коридоре продолжали втихомолку пинать несчастного слугу.
Ваха-с-Вершин раздраженно тряхнул своей уродливой челкой, взмахнул оружием. Откуда-то из-за стены донесся гнусавый вой — там дули в какой-то странный и нелепый инструмент, должно быть, огромный пастуший рог. Музыкант изо всех сил пытался изобразить мелодию, но получалось у него ужасно.
— Вот! — возликовал Ваха-с-Вершин. — Пришло время! Все братья! Нет богов и людёв старший и младши. Все велики, все равны. Мать-Орифия, Страж Пучины, Великий чайка и бог Слова! Заключим вечны мир, братья! Так, мой брат, Дорасеас-Боре⁈
— Если боги того истинно возжелают, — уклончиво подтвердил оторопевший властитель Акропоборейсеса.
— Все равны! — с угрозой проревел горожанин. — Ты, царь, я, и жрец Слова заключат еще договор. Сейчас в этот велик день. Жрец здеся?
— Здесь, о мой брат, — раздался голос из-за спин толпы. Горожане с трудом расступились, протиснулся человек в яркой мантии, за ним две полуголые жрицы катили бочку, слуга нес деревянный футляр. Человек, известный и в Нижнем городе и на Акропоборейсесе как главный жрец храма Слова, улыбаясь и придерживая полы желтого одеяния, переступил через рассыпанные орехи.
— Да будет мир, братья и сестры! — возвестил жрец.
— Воистину мир велика, — ответил Ваха-с-Вершин.
Уайксс смутно догадывался, что эти двое продолжают какой-то свой разговор, непонятный горожанам и внукам богов. Нет, крылатый царь боредов тоже что-то понимал, пусть и частично.
Жрец воздел руки — складки мантии взметнулись шелковой пародией на крылья:
— Сядьте, братья и отложите оружие. Прав мудрейший царь и правы добрейшие горожане Сюмболо. Мы заключим вечный мир. Те, кто присутствуют здесь, расскажут свои друзьям и родичам, те передадут внукам и правнукам. Счастливый день…
Уайксс пытался вспомнить, откуда взялся этот круглолицый жрец по имени Ронхаб. Кажется, тоже родом из слабоумных Пришлых, появился в городе не так давно, но, видимо, неглуп — поскольку сыт, одет и уже умудрился поставить храм для своего бога. Где-то на утесе тот новый храм, левее маяка. Но почему именно этот жрец здесь? Чернь поклоняется десяткам богов, куда более древних и хорошо известных. У этого Ронхаба какой-то странный безликий бог… Бог Словес? Нет, кажется, бог Слов. Или Слова?
Переполненная трапезная шевелилась, рассаживалась. Ронхаб с приветливой улыбкой руководил, обходительно показывая и призывая «подвигаться и присаживаться». Ошеломленный Уайксс осознал, что на его (его!) ложе уже сидят трое городских: грузный стражник с непонятным знаком на кожаном шлеме, узколицый приказчик с крысиной физиономией и девица из простолюдинок, довольно приятная на вид, но с разными глазами. Еще один горожанин — юнец в рваной рубахе, пристроился на изогнутой спинке ложа — наглецу мешало крыло Уайксса и мальчишка нерешительно упирался в него локтем. Оружие незваные гости сложили в ногах — меч, убогий рабочий топорик, длинный кинжал. Удивительно, но даже у девицы имелась дубинка с нелепыми, но острыми колышками-шипами на конце.
— Мир и покой воцарятся в Сюмболо, — продолжал жрец, оставшийся стоять в середине Трапезного зала. — Мы поклянемся стать братьями, поклянемся не причинять друг другу вреда, не проливать братской крови…
— Равной братской крови! — крикнул Ваха-с-Вершин, устроившийся за царским столом.
— Да будет так, — с широкой улыбкой согласился жрец и повел рукой в сторону властителя Акропоборейсеса.
— Да будет так, — после едва заметной паузы подтвердил Дорасеас-Боре.
— Так поднимем же дружно наши клятвенные чаши! — всплеснул рукавами жрец. — Ибо любовь и братство надлежит подтвердить божьим знаком…
Уайксс слушал, но не слышал. Клятва, пусть клятва с возлиянием. Наверняка в бочке нэктар: чуть пьянящий напиток из слабого настоя желчи пурпурного кальмара и горного сока, что соскребают скалолазы с каменных вертикалей у острова Келайно. Сей жидкий союз морских глубин и горных вершин с древнейших времен считается священным в Сюмболо — глотком нэктара неизменно скрепляются договора и клятвы. Довольно надежное средство — нарушивший клятву серьезно рискует здоровьем — тошнота и колики, да и иные кишечные неприятности заставят обманщика серьезно пожалеть о своем двуличии. Впрочем, хороший врачеватель вполне способен избавить от последствий…
Уайксс не мог думать о нэктаре — он видел Аглеа — будущая невеста теснилась на одном ложе с подругой — миниатюрной Климин и тремя горожанами. Те сидели неловко, стараясь не касаться крыльев прекрасных боред. Косились как на… как на доступных ночных служанок. Гнев наполнил Уайксса, заставил сжать край ложа — юный боред понимал, что на него смотрит стражник, но ничего не мог с собой сделать. Как они смеют, смрадные, грубые и непричесанные, быть рядом с крылатыми девами, истинными внучками богинь⁈
— Ты это… — с угрозой промычал стражник.
— Кишки выпустим, — посулил приказчик-грызун.
Едва ли Уайксс мог что-то сделать. Он не боялся, нет. Но начинать драку, когда тебя мгновенно схватят за крылья, повалят на пол, бессмысленно. Дотянуться до меча, тяжелого и неуклюжего на вид? До кинжала или нелепой дубинки? И навеки быть проклятым соплеменниками, как безумец, нарушивший царскую волю, первым проливший кровь?
Уайксс сделал удивленное лицо и слегка улыбнулся «гостям».
— То-то, красавчик, — пробурчал стражник.
Путь оскорбляют. Сейчас закончится этот глупый ритуал, уродцы уберутся вместе со своей вонью и примитивными клятвами…
Жрец уже закончил свою пышную и бессмысленную речь. Ему первому налили чашу, начали наполнять чаши «гостям» и хозяевам. Посуды не хватало — кто-то побежал на кухню.
— А я вообще нэктара не пробовала, — похвастала девица, улыбаясь Уайкссу.
— Вроде бражки, только в голову чуть шибче шибает, — пояснил приказчик. — И привкус тонкий. Примерно как у северного джина.
Уайксс принял чашу — подали не свою, непочтительно сунули простую, глиняную, со щербатым краем посудину. Нэктар пах сильно, почти мерзко.
— Ух, какой духовитый, — удивилась девица.
Уайксс, наконец, догадался, отчего у нее глаза разные — один подбит и очень густо запудрен.
— Так поклянемся же в вечном братстве! — снова начал жрец.
—…и сестренстве, — хихикнула отвратительная полутороглазая девка, вновь обращаясь почему-то именно к крылатому соседу.
…— в этот миг… разом… вместе… — доносился напев неутомимого жреца.
Кажется, пары нэктара ударили в мозг даже раньше, чем жидкость попала во глотки присутствующим. Почти три сотни ртов одновременно сделали глоток, одновременно скользнул вязкий и жгучий комок в три сотни желудков…
— Это же не нэк… — попытался сказать глядящим на него поверх чаш соседям, Уайксс, но не смог договорить.
— Ух, — согласился приказчик. Юнец звонко засмеялся и чуть не рухнул со спинки ложа.
Уайксс пробовал настоящий нэктар еще в музической палэстре Первого крыла — глоток перед экзаменами, дабы не быть искушаемым грехом списывания. Среди боредов считалось вполне приличествующим обычаем скреплять важные события символическим глотком священного напитка. Ничего особенного. Просто здесь был совсем не тот нэктар.