Барин-Шабарин 6 (СИ)

— Тогда дайте мне разрешение на штурм. Я пойду на него силами дивизии светлейшего князя Воронцова, а так же своим полком. Если дадите ещё солдат, которые только и делают, что умирают прямо здесь не от ран, а от болезни, то буду вам признателен! — всё так же решительно, с металлом в голосе, говорил я.
Собравшиеся генералы смотрели на меня с недоумением. Скорее, даже как на того, которого завтра уже не будет в живых. Эти люди уже пробовали взять крепость, у них это не получилось. Они не знали, как подступиться к Селистрии.
  
— Мы ударим с двух сторон. Если будет поддерживать пароход «Прут» и другие корабли Дунайской эскадры, то можно брать крепость уже с рассветом! — продолжал напирать я.
— Идите отдохните! Взять крепость — это не устроить засаду на почти безоружные турецкие обозы! — пытался отшить меня Горчаков, но я никуда не собирался уходить. — Засада вам удалась, но тут иное дело.
— Да дайте же взять эту чёртову крепость! От вас требуется только одно — послать в бой те войска, которые вам не принадлежат, которые ещё не влились в состав Южной армии! — настаивал я, понимая, что если и сейчас произойдёт отказ, то у меня уже не будет никаких доводов.
— Имейте терпение и выдержку! Не вы один желаете победы русского оружия! Победы, господин Шабарин, а не рек русской крови! — попробовал одернуть меня Михаил Дмитриевич.
— Ваше высокопревосходительство, дозвольте идти в атаку! Две-три недели — и моя дивизия сточится до полка санитарными потерями. Нам нужна победа, или пусть случится смерть, но не позор стояния на месте и ничего не делания! — сказал генерал-лейтенант Сельван.
Все взоры обратились на него. Ведь то, что сейчас сказал генерал, должен был произнести каждый из собравшихся. Возможно, и хором.
— Да чёрт… Бог с вами! Приказываю взорвать передовой форт неприятельской крепости! Далее действовать по обстоятельствам! — скомандовал Горчаков, юридически остававшийся офицером в самом большом чине, потому и принимал командование на себя.
И ведь Паскевич ещё не уехал. Он только изготовился, его обоз лишь формировался, чтобы рано утром отбыть на север. Мне кажется, что Александр Васильевич Суворов в такой ситуации был бы с войсками до конца, даже если бы у него случился сердечный приступ, и он прямо здесь бы и умер при осаде, а, скорее, штурме крепости. Так что Паскевич — не Суворов. По крайней мере, по моей системе ценностей.
Несмотря на то, что стояла изрядно холодная погода, а в шатре, где проходил военный совет, не так чтобы и тепло, выходили все в поту. Казалось, что не было оскорблений, что Военный Совет не скатился в мужскую драку, а во что-то такое, что у многих генералов даже тряслись руки. Совещание утомила всех.
Я тоже был на взводе, правда, тремора в конечностях не ощущал. Ощущал я другое — решимость. Я здесь для того, чтобы изменить ход Крымской войны. Я уже убивал в этом мире, я участвовал в интригах, я метался по всей Екатеринославской губернии, чтобы наладить производство, порой, работая ночами в мастерских, и пытаясь хоть что-то сделать, что изменит ход истории, привнести в этот мир новые орудия убийства. Только лишь чтобы не было убийства веры в Россию, в ее великое предназначение и судьбу.
Так что я готов был брать эту крепость хоть собственным полком. Понимая при этом, что даже всех тех новшеств, всего того передового оружия, которое имелось у нас на вооружении, не хватит, чтобы захватить такую твердыню.
— Признаться, я был худшего мнения о вас, господин Шабарин. Прошу простить старика, не вините меня в заблуждениях! — недалеко от шатра командующего меня нагнал генерал Шильдер.
Легендарный генерал, создатель подводной лодки, военный инженер, предвосхитивший время. Вот он сейчас извинялся за то, что высказывал в мой адрес пренебрежение. Такие моменты дорогого стоят.
— Я не могу держать зла на такого гениального человека, коим вы, безусловно, являетесь. Я уже забыл все те слова, которые вы говорили в мой адрес. Давайте же возьмём эту чёртову крепость! — сказал я, выжимая протянутую руку генерала.
— Такой настрой мне нравится больше всего! — сказал Шильдер. — Отужинаете со мной?
От такого приглашения я не мог отказываться, несмотря на то, что уже ночью начнём действовать. Ужин был больше похож на перекус во время обсуждения военной операции. Если мы меньше, а все больше вскакивали из-за стола к карте, доказывая друг другу правоту выводов и решений. И, несмотря на старость, генерал Шильдер, не уступал мне в прыти.
— У меня будет час. После этого мы выдвигаемся. Ещё нужно пересечь болото, чтобы ударить по противнику и с той стороны, с которой он не ждёт, — озвучивал я часть плана, который мы разрабатывали с генералом Сельваном. — Я уже договорился с казаками, они пойдут с моим отрядом и будут отсекать крепость от дороги.
— Так и есть… Ступайте, Алексей Петрович к своему полку и да поможет нам Бог! — сказал Шильдер, только что не перекрестил.
Ночью Петро повёл часть нашего полка, а также два эскадрона казаков через те тропы, которые были разведаны нами буквально вчера. Мероприятие более чем опасное. Даже не тем, что сравнительно небольшой отряд окажется практически в тех местах, где турки считают себя вольными делать, что угодно. Опасность представляла сама местность — болото, через которое нужно было пройти большой массе людей и даже протащить две пушки.
Но уже скоро прибыл вестовой, сообщив, что болотистую местность преодолели нормально, только трех коней потопили. Вот такое у нас «нормально»!
Я сидел в окопе и наблюдал за брезжащем рассветом. Красиво, ничего не скажешь. Багряно-красное зарево было пока что тонкой полоской, чтобы уже скоро расшириться и явить этим местам алый рассвет. Алый — от крови. И я очень надеюсь, что крови наших врагов.
Жаль, что не я отдаю приказ о штурме. Хотелось бы… Но между тем, чтобы оставаться в тени других людей, при этом эффективно действовать либо же пожирать себя самолюбием и обидами, я, конечно, выбираю первый вариант. Но и мне имеется, кем командовать. Своим полком. Пока что, именно в этом штурме. Дивизия Воронцова, собранная из ветеранов (где он только их набрал) и в меньшей степени из рекрутов, представляла грозную силу, тем более вооружённую новейшими образцами оружия. И вот эти ребята вошли в состав временно сформированного корпуса генерал-лейтенанта Сельвана.
— Ракета, ваше благородие! — сообщил мне Тарас, но я и сам видел, что знак к началу штурма получен.
— Работай, Тарас! — сказал я, оглядываясь.
Нет, ни в коем случае я не собираюсь драпать, прикрываться спинами своих бойцов, а после говорить, что это я шел в атаку. Я так же приму свой бой. Но Тарас будет впереди, на нем оперативное командует. Я же буду рядом, тактические установки полк получил. Вот и выходит, что я «играющий тренер».
Я посмотрел на изготовившихся медицинских братьев. Они располагались буквально в ста метрах позади — были готовы уже вытягивать раненых с поля боя. Ещё в метрах пятидесяти дальше стояли приготовленные телеги, чтобы раненых сразу же на них грузить. Там же находился и доктор, который ответственен за первоначальную сортировку раненых прямо на месте.
— Огонь! — приказал я.
Это не был приказ на начало штурма. Мы уже приучили турок, что ночью открываем охоту на них. И, как раз, молчание от нас было бы признаком выбивающимся из общей картины происходящего.
— Бах-бах-бах! Сперва отработали снайперы, чуть позже разлетелись орудия и те две пушки, которые мы притащили с собой через все окопы ночью.
Наверное, только при помощи мата, сказанного шёпотом, и удалось затащить орудия, поставить их в приготовленные капониры и сейчас бить практически в упор по врагу.
  
Цели, огневые точки, расположение пушек были нами разведаны заранее. И теперь бойцы посылали снаряды даже в ту часть форта, с которой даже и не стреляли. Но мы знали, что там есть пушки врага.
— Бах! Бах! — включился в бой и флот.
Два парохода и три фрегата поливали крепость из орудий, способных достать крепостные стены.