Спартачок. Двадцать дней войны (СИ)

«Камаз» мощно пер по бездорожью, свет фар плясал по жухлой осенней траве, обрисовывал рытвины и канавы непроглядной чернотой.
— Ну и кто ты, Грошев? — небрежно спросил майор. — Вот теперь рассказывай. Готов поверить.
— Даже в то, что я из будущего? — недоверчиво глянул Грошев.
— Кхм-да… а что, будущее есть?
— Какое-то есть. Для миров Восточного сектора Веера Миров в основном в виде радиоактивной пустыни, но я с Земли-Центр. Коммунары сумели проскочить через «бутылочное горлышко», в отличие от многих.
  
— Кхе, — выразительно сказал майор. Подумал и повторил:
— Кхе.
И надолго замолк.
— Останови! — внезапно приказал Грошев. — И двигатель заглуши, мешает.
— А в бордель завернуть не надо?
Грошев прошипел невнятное ругательство, подхватил автомат, распахнул дверцу и выпрыгнул на ходу. Майор торопливо дал по тормозам, заглушил двигатель и выпрыгнул из кабины. Машины колонны сбрасывали скорость и останавливались, мигали вопросительно фарами. Мишени с подсветкой, идиоты отборные! Майор погрозил им кулаком.
Чертов психопат обнаружился сзади машины, на ногах, даже кости не переломал. Хотя прыгал в темноту и на скорости под шестьдесят. Как будто супермен.
— Связь с «бэхой» есть? — прокричал Грошев сквозь гул моторов. — Пусть зенитный пулемет расчехлят! Там рой… я сейчас попробую подсветить, пусть лупят по направлению, авось попадут!
Коротко простучала очередь, затем еще одна, и в небе полыхнуло.
— Ага! Дерьмо, а не автомат, но что имеем… А что бэха молчит? Связи нет? Ну олигархат, ну дебилы!
Простучала очередь, и новая вспышка озарила небо. Грошев вернулся в кабину, на мгновение высунулся:
— Едем. Удалось транслятор снять, у них теперь сигнал сбоит. Чего стоишь?
Майор выдохнул сквозь зубы, вернулся за руль и завел двигатель. И тут зенитный пулемет на бэтээре разразился оглушительными очередями.
— Дебилы! — оценил Грошев.
«Камаз» взревел и снова закачался на неровностях степной дороги.
— Ты вообще не промахиваешься? — недоверчиво спросил майор.
— Я снайпер, а не волшебник. Что значит «вообще»? У любого оружия есть разброс. Но мне проще, я эфир вижу, а следовательно, и трассу от пули, могу оперативно поправки брать.
— В темноте⁈
— Эфир, майор. Он к освещению каким боком?
— А не знаю. У нас эфира нет. Его только ты видишь, а ты, похоже, врешь через слово.
— Научу я тебя видеть эфир, — буркнул Грошев. — Задатки есть, раскачать несложно. Ты другое объясни: почему начальство по колонне не бегает? У нас, понимаешь ли, налет дронов успешно отражен, можно медальки выписывать — и никого. А начальство вообще-то ну очень медальки обожает на халяву. Или в вашем лепестке по-другому?
— Я за начальство, — усмехнулся майор. — А я зря бегать не люблю, вес большой. А командир полка впереди всех в Аккыз усвистал, он не дурак в колонне с мобиками мишень изображать.
— Не дурак. А жаль. Так бы попал под дружественный огонь, и на одного гниду в мире меньше.
— А смысл за него в тюрьму? — спросил майор, не отвлекаясь от дороги. — Одного уберешь — другой на его место сядет.
— Смысл? — задумчиво переспросил Грошев. — Смысл в четырех процентах. В классическом обществе примерно четыре процента людей активно навязывают остальным доминантную идеологию. Если их перебить, поднимаются следующие четыре процента, и идеология меняется. Иногда к лучшему. Изредка. Вот в этом и смысл.
Майора передернуло.
— А ты точно коммунист? — с кривой усмешкой поинтересовался он. — Не фашист?
— А чего вас жалеть? — не понял Грошев. — Твоя условная продавщица из круглосуточного супермаркета — ее жалеть? А она меня, коммунара, прикроет, спрячет от полиции, поможет мне в деле торжества коммунизма? Ах нет? Ладно, женщина и мать, у нее свои заботы, спрос небольшой. А ее дети, когда меня будут на улице забивать до смерти, вступятся — или издалека будут снимать видосики с интересным контентом? Вы все мне враги, хоть и русские. Дешевые слуги олигархата.
— В ухо дать? — вежливо поинтересовался майор.
— У вас офицерской чести совсем нет? Не нравлюсь — сдай в ГБ, руками зачем махать, позориться? Для этого дела палачи имеются!
— Угу, — пробормотал майор. — В ГБ, значит. А они тебя в дурку на обследование. И оттуда ты с белым билетом на гражданку. Неплохо придумано. Кун тебе в ухо, будешь воевать!
— Кун?
— Ну, кун, кукан, — неуверенно пробормотал майор. — На него рыбу цепляют. У вас так не говорят?
— У нас вообще не так говорят… Так я не в госбезопасности, потому что вам с замполитом лишней мороки не надо? — озадаченно пробормотал Грошев. — Ну вы даете. Это ж то же самое, если б я увидел десант «проникновенцев» и сказал «да ну, это ж в основной корпус бежать, не, неохота, ничего не вижу»! Понятно. Ну, значит, будем воевать. И в принципе уже можно знакомиться, все равно не отвяжешься. Андрей Грошев, Спартачок. Коммунар, основная профессия — страж закона, творческая — театральный режиссер. Индекс социальной значимости сто шестьдесят, двенадцать ген-модификаций. Но они еще не все установились.
— Майор Крыленко, Шкаф, — хмыкнул майор. — Пофигист, профессиональный военный. Творческая профессия — петь люблю, но не умею. Индекс… да кун его знает. Модификаций нет. Но в лоб дам — мало не покажется.
— Пятьдесят, не более, — уверенно определил Грошев. — У меня право на индексацию есть, проходил специальное обучение. Пятьдесят, верняк.
— А это много?
— Ну… минимальный индекс согласия на секс — семьдесят. Ты у нас еще ребенок, майор.
— Не бистди… что значит «индекс согласия на секс»⁈
— Бистди⁈
— Вроде от немецких колонистов пошло, — ухмыльнулся майор. — Бист да — ты здесь, что-то вроде того… но ты не увиливай! Что значит «индекс согласия на секс»⁈
— То и значит, что подумал. Мы, коммунары, не идиоты, чтоб определять возраст человека календарными годами. Самостоятельный, разумный — значит, взрослый. Я индекс семьдесят в тринадцать лет набрал. А некоторые из моего класса — еще раньше. Ну а кто не дорос, тот и в сорок не дорос. Вам, таким вот, размножаться в коммунизме запрещено.
— Ну и… как оно в натуре выглядит? — с любопытством спросил майор.
— Расскажу, — вздохнул Грошев. — Но вообще, майор — ну что за вопросы? Нет чтоб спросить, как наше коммунистическое общество управляется, если государства по сути нет, а ты сразу о бабах! Сразу видно, что индекс пятьдесят!
— А что, коммуняка, машины у вас сохранились или на флаерах летаете? — весело поинтересовался майор. — Как в «Полдне будущего»?
— Флаеры — чушь несусветная, — рассеянно отозвался Грошев. — Они ж не всепогодные. Им любой сильный ветер — смерть. Как и вертолетам, и самолетам. Остались у нас машины. Только их мало. И они на автоматике. Тебе оно зачем? Все равно на Землю-Центр не попадешь. Туда и я не попаду, забросило к демонам… на кун.
— А мне интересно! И ты мне о коммунизме расскажешь! Подробно и с дополнительными вопросами! Можешь прям сейчас начинать.
— Сейчас я маленько занят, эфир смотрю. Да и времени мало, чтоб рассказать. Нам до «ленточки» не больше двух часов ехать, даже если через Аккыз.
— Есть у нас время, — усмехнулся майор. — Я вообще-то командир твоей роты. Залетел на «ленточке» в блудняк, получил по шее с понижением и пошел на роту вместо лейтенанта. Теперь вы — моя рота. Штурмовики, гордись! Только мне заместителей не дали, и крутись как хочешь. Но это у нас в норме. Так что мы с тобой, коммуняка, еще набеседуемся. Я тебя на взвод поставлю и своим заместителем. Взвод потянешь? Ты у себя кем вообще был? Или у вас там военных нет?
— Ну ты загнул! — хмыкнул Грошев. — Это у нас нет военных? Да коммунизм — полностью военная структура, чтоб ты знал! У нас врагов хватает! Все причислены к территориальным подразделениям, все проходят ежегодные военные сборы.
— И девушки тоже, как в Израиле? — оживился майор.
— Все — это значит все! И дети тоже. У нас пионеры не макулатуру под барабан собирают. Те еще волчата! И большинство прошли через бои, между прочим. «Проникновенцы» с Азии-3, суки, все никак не переводятся, до рукопашных доходит… Воевать мы умеем, майор. Мы же владеем такими технологиями, что окружающие миры от зависти давятся, а монополии на межмировые перемещения у нас нет. Ближайшие миры к нам запросто попадают. Вот и рубимся с попадунами… до победы.